На странных берегах

– Френд, да… – прошептала она. – В нем всегда ощущалось нечто мерзкое. Без сомнения, именно он вовлек моего бедного отца в эту отвратительную авантюру. Но мой отец все-таки безумен. Послушайте, как раз перед тем, как мы оставили Англию, он отсутствовал почти всю ночь и вернулся на рассвете, весь в грязи, без шляпы, с какой-то вонючей деревянной шкатулкой. Он не хотел говорить, что там находилось, а когда я спросила, он посмотрел на меня так, словно никогда раньше не видел. С тех самых пор он не расстается с этой шкатулкой, постоянно держит ее при себе. Она и теперь в его каюте, и, клянусь, он о чем-то шепчет ей по ночам. О Господи, ведь вы же читали его трактат! Он был таким блестящим мыслителем. Ну что еще, кроме сумасшествия, может объяснить тот факт, что он, автор «Оправдания свободы воли», вдруг начинает плести околесицу про воловьи хвосты и двухголовых псов?

Шанданьяк различил в ее голосе страх и сомнение, хоть она и старалась сохранить самообладание.

– Не стану спорить, – мягко согласился он. Бет допила ром.

– Наверное, мне лучше спуститься вниз и… Джон, не могли бы вы помочь мне раздобыть еды?

Шанданьяк оторопело уставился на нее.

– Прямо сейчас? Э-э… конечно. Что вы…

– Нет, не сейчас. Когда наступит время обеда. Теперь мне, наверное, будет еще труднее уклониться от диеты, которую предписал Френд, а теперь, как никогда, я должна сохранять ясность рассудка.

Шанданьяк улыбнулся и снова подумал о том, что бывает, когда пожалеешь бездомную собаку.

– Сделаю все, что смогу. Но Бог знает, чем эти дьяволы питаются. Может статься, что травки Френда окажутся предпочтительнее.

– Вы их просто не пробовали. – Бет шагнула к трапу, но остановилась. – Это был действительно мужественный поступок, Джон, то, как вы вызвали этого пирата.

– Это не было вызовом, просто сработал рефлекс. – Шанданьяк почувствовал раздражение. – Мне нравился старый Чаворт. Он мне напоминал другого старика. Ни у одного из них не было ни на грош здравого смысла. Боюсь, я тоже его лишен, иначе плыл бы сейчас в шлюпке вместе с остальными. – Он залпом допил остатки рома. – Что ж, увидимся позже.

Он смотрел вперед, мимо бушприта, на голубеющий под солнцем горизонт, а когда оглянулся, она уже ушла. Только тогда Шанданьяк немного расслабился и принялся следить за работой новой команды. Пираты ловко шныряли по вантам, быстрые, точно пауки, ругаясь на английском, французском, итальянском и паре других языков, которые Шанданьяку еще не доводилось слышать. С грамматикой они были явно не в ладу, но следовало признать – по степени непристойности, богохульства и изобретательности оскорблений пираты выжимали максимум из доступных им языков. Он невольно улыбнулся и вдруг сообразил, что вся эта многоязычная и в общем-то добродушная ругань сильно напоминает то, что он привык слышать в тавернах Амстердама и Марселя, Брайтона и Венеции. В его памяти они слились в единый образ портовых кабаков, где они с отцом, бывало, грелись у жаркого огня, потягивая вино и обмениваясь новостями с другими путешественниками. Временами юному Шанданьяку казалось, что их марионетки – компания аристократов, путешествующих в сопровождении двух слуг-людей. И вот теперь, семь лет спустя, Шанданьяк вдруг понял, что куклы, пожалуй, были не такими уж и плохими хозяевами. Правда, плата была нерегулярной, но ведь великие дни кукольных театров уже закончились к 1690 году, году рождения Шанданьяка, когда правители Германии отменили наконец свой десятилетний запрет на исполнение пьес живыми актерами. И все же временами наступали и благословенные дни, когда деньги буквально шли им в руки, и тогда сытные обеды и теплые постели казались куда как приятнее в сравнении с предыдущими месяцами холодных комнат и пропущенных завтраков. Пират, посыпавший палубу песком, закончил свою работу, но, проходя мимо грот-мачты, неожиданно поскользнулся и чуть не упал. Он с вызовом огляделся – не смеется ли кто над ним, потом высыпал остатки песка на скользкое пятно и ушел. Не на крови ли Чаворта тот поскользнулся, подумал Шанданьяк. И ему припомнилась ночь в Нанте, когда его отец попытался обороняться ножом против банды бродяг, поджидавших их за винной лавкой. Франсуа Шанданьяк тогда как раз был при деньгах, но ему было уже под шестьдесят и он не питал никаких надежд на будущее. И вот вместо того, чтобы отдать деньги, как он благоразумно поступал раньше, когда их пару раз так же грабили, он вынул нож, которым вырезал кукол для новых представлений…

Шанданьяк облокотился о так и не выстрелившую пушку и только теперь позволил себе почувствовать удовлетворение от того, как пригревает солнце спину, как по всему телу от рома разливается приятная истома и что он цел и невредим.

Нож выбили сразу, точным ударом башмака, а потом были кулаки, зубы, колени, пинки, и когда бандиты наконец удалились, пересчитывая серебро в туго набитом кошельке и шумно радуясь богатой добыче, им наверняка казалось, что они оставили лежать пару трупов. В последующие годы Шанданьяк иногда жалел, что это оказалось не так: ни отец, ни он сам полностью не оправились после той ночи.

В конце концов они все же добрались до своего номера в гостинице. Отец потерял передние зубы и левый глаз. Сам Джон долгое время не владел парализованной правой рукой, по которой прошелся чей-то каблук. Целый месяц он опирался при ходьбе на трость и лишь через год перестал мочиться кровью. Поврежденная рука, пусть даже потом он и научился ею пользоваться в полной мере, послужила поводом, чтобы навсегда оставить кочевой образ жизни. Ему удалось выклянчить у дальнего родственника в Англии деньги на проезд и согласие поселить его в своем доме, и к двадцати двум годам он нашел себе место бухгалтера в текстильной фирме.

Отец же, здоровье которого все ухудшалось, в одиночку продолжал давать кукольные представления еще пару лет, пока не умер в Брюсселе зимой 1714 года. Он так никогда и не узнал о тех деньгах, которые могли продлить и скрасить его жизнь, о деньгах, которые так коварно присвоил его собственный младший брат Себастьян.

Шанданьяк бросил взгляд через правое плечо, и ему показалось, что он различает на востоке темную полоску, которая вполне могла быть берегом Эспаньолы.

«Я бы прибыл туда уже через неделю, – с тоской подумал он, – после того, как получил бы кредит в банке на Ямайке. Когда же я туда теперь попаду? Не умирай, дядя Себастьян. Не умирай, пока я до тебя не доберусь».

Даже в сумерках, когда на берегу начинали загораться костры, на которых готовили пищу, мели, окружающие гавань, были отчетливо видны, и прибывающие лодки и корабли то и дело меняли курс, держась темной воды, на своем пути из открытого моря к поселению Нью-Провиденс. Большинство суденышек, принадлежащих жителям поселка, уже встали на ночь на якорь либо прямо в гавани, либо вдоль обветшавшей пристани, однако же большинство лодок просто вытащили на берег. В этот час запахи человеческого жилья соперничали со свежим морским бризом, ибо к обычной вони смеси смолы, серы, протухшей еды и бесчисленных гальюнов присоединялись ароматы неумелой готовки: горелых перьев, поскольку обитателям острова было лень ощипывать цыплят, жутких рагу, в которые щедрая рука накидала побольше ворованной мяты и китайской горчицы, чтобы отбить вкус несвежего мяса, а также странные пары, образовавшиеся в результате смелых и временами даже взрывоопасных экспериментов в приготовлении пунша.

Бенджамен Харвуд забрал свою дочь и Лео Френда с «Кармайкла» четырьмя часами раньше, вскоре после того, как корабль после долгого лавирования все-таки вошел в гавань, и задолго до того, как пираты принялись килевать судно. Он окликнул первую же шлюпку, которая подошла к борту, и потребовал, чтобы его перевезли на берег. Ему не только повиновались, но, как показалось Шанданьяку, его узнали.

И теперь «Кармайкл», завалившись на один борт, лежал на боку, удерживаемый канатами, привязанными к мачтам и продетыми под килем, привалившись всеми ста десятью футами корпуса к песчаному берегу глубокого заливчика в ста ярдах от скопления палаток и хижин, а Шанданьяк плелся туда по берегу в компании пиратов, пошатываясь не только от непривычного ощущения земной тверди под ногами, но и от усталости, поскольку пираты с детской непосредственностью посчитали, что как новый член команды он должен работать за двоих.