Смертельно влюбленный

Кобурн несколько раз просмотрел бумажник Эдди, буквально вывернув его наизнанку. Там не оказалось ничего, кроме кредиток с истекшим сроком годности, водительских прав Эдди — Кобурн изучил ламинат, чтобы убедиться, что край нигде не распаян, — и карточки социального страхования. В пластиковые окошки были вставлены фотографии Хонор и Эмили.

Кобурн взял пустое кольцо для ключей и помахал им перед носом Хонор:

— Зачем нужно кольцо без ключей?

— Я сняла с него ключ от дома и спрятала снаружи, на случай если захлопну дверь. А ключ от патрульной машины забрали коллеги Эдди.

— У вас нет ячейки в банке?

— Нет.

— А если бы была, ты бы мне сказала?

— Если бы это требовалось для безопасности Эмили, я бы даже отвезла вас в банк. Но у меня нет ячейки.

Кобурн продолжал копаться в вещах и задавать Хонор вопросы по поводу каждой мелочи, вываленной на ее белоснежный плед, который он уже успел испачкать своей одеждой. Но все было напрасно.

— Вы зря теряете время, мистер Кобурн, — снова начала Хонор. — Того, что вы ищете, здесь нет.

— Это здесь. Я просто еще не нашел. И можешь забыть про «мистера». Зови меня просто «Кобурн».

Он встал с кровати, поставил руки в бока и сделал круг по комнате, внимательно разглядывая ее. Хонор от всей души надеялась, что он сумеет быстро найти то, за чем пришел, и покинет этот дом, не причинив вреда ни ей, ни Эмили. Но безрезультатность поисков явно приводила Кобурна в раздражение, и это было ей совсем не на руку. Хонор боялась, что первыми, на кого он выплеснет свое раздражение, могут стать они с Эмили.

— Банковские выписки, налоговые уведомления — где все это?

Хонор глазами указала на потолок:

— Коробки со старыми документами хранятся на чердаке.

— А где вход на чердак?

— В прихожей.

Кобурн снова потащил ее за собой. Подняв руку высоко над головой, он дернул за свисающую веревку и открыл люк. Затем развернул выпавшую лестницу и показал на нее Хонор:

— Поднимайся!

— Я?

— Не собираюсь оставлять тебя тут одну вместе с дочерью.

— Но я не убегу!

— Это точно. Уж я позабочусь, чтобы ты не убежала.

Спорить с ним было явно бесполезно, и Хонор начала подниматься по лестнице, не в силах перестать думать о том, что Кобурн смотрит на ее голые ноги. Она постаралась подняться как можно скорее и облегченно вздохнула, когда ступила на пол чердака, хотя Хонор всегда старалась избегать этого места. Чердаки всегда ассоциировались у нее с паутиной и крысами и казались ей помещением, где лежат, покрываясь плесенью, отбросы давней жизни.

Хонор зажгла свисавшую с потолка лампочку. Коробки для документов лежали повсюду на своих обычных местах. Она взялась за специальные отверстия в боковых стенках и подняла одну из коробок. Кобурн ждал у открытого люка. Передав ему коробку, Хонор пошла за следующей. Процедура повторялась до тех пор, пока пол чердака не опустел.

— Все это бесполезно, — упрямо подтвердила Хонор. Отряхнув руки от пыли, она было потянулась к веревке, чтобы погасить свет.

— Погоди-ка, — Кобурн просунул внутрь голову и заметил оставшийся скарб, который, как надеялась Хонор, ускользнет от его внимания. Это были ничем не примечательные упаковочные коробки, заклеенные скотчем. — Что это?

— Рождественские украшения.

— Хо-хо-хо!

— Но там нет ничего из того, что вы просили показать.

— Спускай вниз все.

Хонор подчинилась не сразу. Несколько секунд она размышляла, глядя на Кобурна сверху вниз, сумеет ли ударить его ногой по лицу достаточно сильно, чтобы сломать нос. В итоге она решила, что вполне возможно. Но если не сумеет, то может оказаться запертой здесь, на чердаке, а Кобурн останется один на один с Эмили. Было очень неприятно чувствовать трусость, но этого требовала безопасность дочери.

Она передала вниз одну за другой оставшиеся три коробки.

Когда Хонор спустилась вниз и закрыла люк, Кобурн срывал скотч с одной из них. Открыв коробку, он с удивлением обнаружил внутри не блестящие шары и мишуру, а мужскую рубашку.

Кобурн вопросительно взглянул на Хонор.

Женщина упрямо молчала.

Наконец Кобурн прервал паузу, спросив:

— Сколько, говоришь, его уже нет в живых?

Его намек попал в цель, так как Хонор и сама не раз задавала себе вопрос, сколько можно держать на чердаке практически новую мужскую одежду, которую можно было бы пожертвовать в пользу нуждающихся.

— Я раздала почти все, — словно оправдываясь, произнесла она. — Стэн спросил, можно ли ему взять полицейскую форму, и я разрешила. Но кое-что я просто не смогла...

Она не закончила фразу, так как подумала, что глупо выкладывать жестокому убийце, что некоторые вещи Эдди вызывали в ее памяти особенно яркие, греющие душу воспоминания о счастливых днях. И отдать эти вещи было равнозначно тому, чтобы отдать сами воспоминания. А так они тлели понемногу где-то внутри, словно бы без всякого участия с ее стороны.

Время шло и уносило воспоминания с собой, какими бы сладкими они ни были. Теперь Хонор уже могла провести целый день или даже несколько дней, не вспоминая Эдди, то есть думая о нем, но не представляя при этом ничего конкретного.

Смерть мужа оставила в ее жизни воронку, которая казалась бездонной. Но на деле она потихоньку заполнялась заботами, связанными с ребенком, да и другими повседневными делами. Пока Хонор наконец не научилась радоваться этой самой жизни, несмотря на отсутствие в ней Эдди.

Правда, это умение было изрядно приправлено чувством вины. Хонор не могла избавиться от ощущения, что даже мельчайшая крупинка счастья является предательством. Как она смеет радоваться чему-то на этом свете, когда Эдди умер и покоится в земле?

Поэтому она сохранила вещи мужа, способные вызвать воспоминания, и таким образом держала в узде свое чувство вины.

Но молодой женщине вовсе не хотелось обсуждать личные переживания с убийцей, ворвавшимся в ее дом. Ее спасло от этого появление Эмили.

— Дора кончилась, Барни тоже, и я хочу есть. Мы будем обедать?

Вопрос ребенка напомнил Кобурну, что он ничего не ел уже сутки, если не считать двух жирных домашних кексов.

Решив, что обыск снятых с чердака коробок займет время и вначале лучше подкрепиться, он сделал вдове знак следовать в кухню.

Сняв со стола кексы и миску с глазурью, Хонор приготовила дочери сэндвич с арахисовым маслом и мармеладом. Кобурн попросил сделать ему такой же и внимательно следил за каждым ее движением, опасаясь, что она попытается подложить что-нибудь в еду, например сильнодействующее снотворное или крысиный яд. Кобурн привык не доверять никому.

— На этот раз тебе придется помыть руки, — заявила Эмили. Сама она поднесла к кухонной раковине низенький стульчик, на котором было написано ее имя. Даже забравшись на стул и встав на цыпочки, девочка с трудом доставала до раковины, но все же как-то умудрилась повернуть кран.

— Можешь взять мое мыло с Элмо[1], — разрешила она Кобурну.

Затем Эмили взяла пластиковую бутылочку, на которой был нарисован нелепый персонаж с жуками вместо глаз, выдавила на ладошку немного жидкости и деловито передала бутылочку Ли. Он бросил взгляд на Хонор и отметил про себя, что женщина смотрит на них настороженно. Кобурн подумал, что, пока она так боится его пребывания рядом с ребенком, она, пожалуй, не станет делать глупости.

Они с Эмили намылили руки и подставили их под кран, чтобы смыть мыло и грязь.

Эмили откинула голову и посмотрела на Ли:

— А у тебя есть Элмо?

Кобурн стряхнул с рук воду и взял протянутое ему девчушкой полотенце.

— Нет, у меня нет... Элмо.

— А с кем же ты тогда спишь?

При этих словах Кобурн невольно взглянул на Хонор. Она ответила таким взглядом, словно мечтала прожечь в нем дыру.

— Ни с кем, — ответил Ли на вопрос Эмили.

— У тебя нет дружка, с которым можно спать?

— Последнее время нет.