Страница 90 из 105
Ночи у Сподеков бывали длиннее, чем дни. Они ходили оба из комнаты в комнату. «И будет у тебя сто домов, и в каждом доме по сто комнат, и в каждой комнате по сто постелей. И каждую ночь будешь ты бросаться из одной постели в другую, никогда не находя покоя». Ночами Сподеки бродят, пересекаются, наталкиваются друг на друга и иногда даже друг с другом разговаривают по-человечески. Или почти по-человечески.
<i>Шарль</i> восседает на «пыточном троне».
КЛАРА. Что мы за родители такие, если единственный оставшийся у нас ребенок отвернулся от нас?
ШАРЛЬ(читая «Монд», после паузы). А что за вопросы у тебя такие? Если нет других, иди спать.
КЛАРА. Сам иди.
ШАРЛЬ. Я в отличие от тебя читаю газету и не задаю вопросов.
КЛАРА. Что они там пишут?
ШАРЛЬ. Третья мировая война.
КЛАРА. Уже?
ШАРЛЬ. Уже! Они об этом пишут многие месяцы, годы, а ты говоришь «уже»!
Пауза.
(Возвращается к ее вопросу.) Внуши себе, что она вышла замуж и уехала. Все девочки рано или поздно уезжают из родительского дома.
КЛАРА. В обмен родители получают внуков.
ШАРЛЬ. Обойдемся.
КЛАРА. Они становятся дедушками-бабушками, дедулями-бабулями, зейдэ-бубэ.
Пауза. <i>Шарль</i> читает газету.
Шарль, что мы сделали не так?
Пауза. Он по-прежнему читает. Она продолжает.
Если бы забрали нас с тобой, а не Жанетту, они бы обе хорошо устроились в жизни. Нашли бы себе двух хороших мужей, а своих первенцев назвали бы Шарль или Клара. И рассказывали бы свекрам и свекровям, какие мы у них были замечательные родители. И их мужья и дети тоже хранили бы о нас память. И они бы даже ходили по праздникам в синагогу и заказывали бы там по нам поминальные молитвы. Зажигали бы свечи…
ШАРЛЬ(обрывает ее, не отрываясь от газеты). От одной остался пепел, другую погребли заживо. Иди спать!
Пауза.
КЛАРА. Помнишь лето тридцать седьмого в Аркашоне?
ШАРЛЬ. Аркашон был в тридцать восьмом.
КЛАРА. Хорошо, в тридцать восьмом. Ты закрыл кабинет почти на месяц.
ШАРЛЬ. Тогда это было в тридцать седьмом в Ульгате.
КЛАРА. Они все время носились, смеялись, прыгали на волнах. А ты каждую минуту кричал им, чтобы выходили из воды. «Они не умеют плавать, и я тоже не умею!» Ты всегда боялся, Шарль, всегда.
ШАРЛЬ. Ну да. Именно так я понимал профессию отца: без конца бояться, никогда не выпускать ситуацию из-под контроля, всегда готовиться к худшему.
КЛАРА. И худшее из худшего обрушилось на нас.
Пауза.
Знаешь, я тоже боялась.
Пауза.
Боялась за них, всегда.
ШАРЛЬ. Если любовь мерится аршином страха, который родители испытывают за своих детей, ни один ребенок в мире не был так горячо любим, как наши девочки!
Пауза. Он снова погружается в газету, закрыв ею лицо.
КЛАРА. Шарль.
Он не отвечает.
Что если поступить, как велела сестра?
ШАРЛЬ. Какая сестра? О чем ты еще?
КЛАРА. Настоятельница.
ШАРЛЬ. А что она велела?
КЛАРА. Молиться.
ШАРЛЬ. Молиться?
КЛАРА. Если снова прийти туда и сказать, что мы согласны принять… и даже потом молиться, если это может нас приблизить к…
ШАРЛЬ(швыряя газету на пол). Что ты говоришь? Что ты говоришь?
КЛАРА. Не кричи, я просто хочу сказать, что раз мы все равно уже ни во что не верим, то почему бы не…
ШАРЛЬ(обрывая ее). Нет уж, извини! Извини, мы верим, верим!
КЛАРА. Верим во что, Шарль?
ШАРЛЬ. В это.
КЛАРА. Во что «в это»?
ШАРЛЬ. В то, что мы не верим! Вот! Это и есть то, во что мы верим, это наша вера, наша религия: не верить! И с каждым днем я в это верю все больше. И вообще, что ты хочешь заставить меня сказать? Что, подумай? Мы евреи, Клара, евреи, ты понимаешь, что это такое? Ты понимаешь, что это означает?
КЛАРА. В любом случае она сказала, что можно спокойно оставаться евреями, даже если принять…
ШАРЛЬ(внезапно). Клара, иди спать! Иди спать! Оставь меня в покое! Оставь меня в покое! Дай мне подготовиться к Третьей мировой войне в обстановке хладнокровия и безмятежности!
КЛАРА. Шарль, мы разговариваем.
ШАРЛЬ. Нет, нет, иди спать! Иди спать, не дожидаясь, пока я начну уже по-настоящему орать!
КЛАРА. Шарль, соседи спят.
ШАРЛЬ. И что с того? Думаешь, я боюсь их разбудить? Боюсь, да? Когда полицаи и гестаповцы явились к нам в дом, они, как ты помнишь, тоже спали, эти твои соседи! Весь мир спал! Ты хочешь, чтобы я открыл окно и принялся орать?
КЛАРА. С тобой невозможно разговаривать.
ШАРЛЬ. Да, невозможно, особенно если нести полную чушь.
КЛАРА. Шарль…
ШАРЛЬ. Полную чушь! Нет, ты сама слышала, что ты сказала, ты слышала, что ты сказала? Ты предложила мне принять другую веру. Мне! По-твоему, раз не веришь в какого-то определенного Бога, можно вот так отказаться от своих убеждений? Как ни в чем не бывало поменять Ветхий Завет на их Новый? Никто в моей семье, никто и никогда не принимал другой веры.
КЛАРА. Но они были верующими, Шарль, а мы…
ШАРЛЬ. В моей семье — никто никогда! Слышишь, никогда?
КЛАРА. И в моей тоже, с чего ты взял?
Они замолкают. Негромкое песнопение постепенно, волнами, заполняет пространство. <i>Клара</i> внезапно встает и, сдерживая рыдания, уходит в спальню.
ШАРЛЬ. Вот так, вот так… (Снова взбирается на свое врачебное кресло, укладывается на нем, закрывает лицо газетой, пытаясь таким образом заснуть.)
Песнопение растворяется в тишине и в голосе <i>Клары</i>.
ГОЛОС КЛАРЫ. Иди ложись спать, я больше не буду об этом… Все это так, одни разговоры… Ну, иди же…
<i>Шарль</i> не двигается. Пауза затягивается.
Затемнение.
ХОР. Не желая испытывать терпение жадных до теологических споров читателей, слушателей или зрителей, а также тех, кто ищет точного и сжатого определения в качестве ответа на вопрос «Так что это такое — еврей?» — в особенности когда он, этот самый еврей, объявляет себя неверующим, автор в качестве приложения предлагает два высказывания. Первое приписывается, правда без доказательств, Жан-Полю Сартру: «Еврей — это тот, кто не отрицает, что он еврей, когда он таковым является». Понятно, да? Второе взято из брошюры, изданной ее автором примерно в 1912 году в Варшаве на собственные деньги под псевдонимом на русском языке и на эсперанто. Написал ее доктор Лазарь Заменхоф, врач-офтальмолог, бывший сионистский активист, создатель и пропагандист языка эсперанто. «Вы можете сколько угодно преследовать евреев, еврейство от этого не исчезнет. Можете всех евреев превратить в атеистов, еврейство никуда не денется, и все эти атеисты будут продолжать называть себя евреями, то есть иудеями». Ну и, наконец, чтобы внести полную ясность в эту темную историю, приведу расхожее определение с явным «идишистским» уклоном, относящееся к эпохе, предшествовавшей катастрофе: «Еврей — это особь, которую очень легко узнать. У нее имеются голова, два глаза, нос, рот, два уха, и, самое главное, она говорит на идише. Даже маленькие дети говорят на идише, что лишний раз доказывает тем, кто еще в этом сомневался, что из всех языков, существующих на земле, идиш выучить легче всего и на нем легче всего говорить». Вот. За подробностями заходите на Google или в любую другую библиотеку в раздел «юдаика-гебраика». При этом запаситесь изрядным количеством свободного времени, которое вам понадобится, чтобы попытаться сначала поглотить, а затем процедить содержимое книжных полок, отведенных под изучение этой проблемы… А пока вернемся в ту ночь, в дом у метро «Шато-Руж», туда, где блуждают в потемках Сподеки.