Страница 13 из 75
В правом ряду, на одну парту впереди меня, сидела Валя Новикова с подругой Ирой Вокуленко. Они иногда оборачивались назад и просили циркуль, или линейку, или запасную ручку.
Я стал замечать, что Ира, обернувшись, спрашивает у всех: «Мальчики, у кого есть угольник?» — но смотрит при этом почему-то только на меня, как будто я ей чем-то обязан. У меня всегда было с собой все, что нужно. Я протягивал ей угольник, ничего не испытывая при этом. И вдруг однажды я почувствовал, что мне хочется прикоснуться к волосам ее соседки Вали. Передавая угольник, я не удержался и погладил им Валю по голове. Я думал, она рассердится, повернется ко мне, скажет что-нибудь язвительное: я заметил, что девочки чаще всего стараются шутить над нами, высмеивать нас, вызывающе смеяться, подмечая у каждого его слабости. Этот стиль поведения мне никогда не нравился. Но, к моему удивлению, Валя даже не повернула головы.
Раньше я как-то мало обращал на нее внимания. И вдруг, непонятно почему, заметил все сразу: нежный затылок, мягкие волосы, низко заплетенные в короткие косы, вопросительный знак маленького, почти прозрачного, когда она поворачивалась к свету, уха, нежная ложбинка в начале шеи, в которой заблудился не попавший ни в одну косу завиток, такой невзрослый, но такой независимый. Я чувствовал: что-то произошло. Мой смешной жест, которого даже никто не увидел из посторонних, кроме Иры, будто связал нас тонкой нитью.
Я снова погладил ее волосы и только потом отдал угольник Ире Вокуленко. Мне показалось, что уши у Вали порозовели, и она слегка сжала плечи. Ира с раздражением вырвала угольник. Глаза у нее потемнели.
Я заметил, что последнее время Ира часто подходит ко мне на переменах. То ей нужно объяснить задачу, то посмотреть книгу, которую она в воскресенье забыла дома. После урока я старался сразу же бежать во двор, но она меня перехватывала.
— Леня! — кричала она мне вслед. — Можно я возьму у тебя в портфеле?
И каждый раз оказывалось, что в моем портфеле есть то, чего у нее почему-то нету — книга, учебник, карандаш. Конечно, я не мог ей позволить рыться в моих вещах, и приходилось возвращаться.
Ира мне активно не нравилась. В этом возрасте, когда все остальные еще только выходили из детства, у Иры уже были круглые тяжелые женские груди, которыми — хотелось сказать — она размахивала на бегу, как и распущенными коричневыми волосами. Свои коротковатые руки она обычно держала сложенными на животе, под самой грудью. Ирина фигура расширялась книзу, от узких плеч к широким увесистым бедрам. Словом, она напоминала мне молодую кенгуру из учебника географии. Ко всему прочему, она была лучшей среди девочек по прыжкам в длину — кенгуру да и только. Ужас! Естественно, что я старался ее избегать.
Валя была совсем на нее не похожа. Высокая, с длинными ногами, она никогда не смотрела в глаза, но уж если взглянет, то словно обласкает все лицо. От ее взгляда у меня в мозгу как будто вспыхивал огонь. Я не раз в то время думал, почему при сильном ударе в лицо во время наших тренировок перед глазами вспыхивают искры? Редкий взгляд серых Валиных глаз был для меня тогда как короткий удар сильного противника. Я стал все больше присматриваться к ней, ждал случая поговорить — но как? Где? Мы были на виду с утра до вечера. А ночью заперты в своих палатах, в разных концах здания. Можно было рассчитывать только на что-нибудь необычное.
Через несколько дней Валя уехала на республиканскую олимпиаду. В легкой атлетике она была одной из лучших в интернате. Уже не первый раз она участвовала в таких олимпиадах, но впервые я ждал ее с таким нетерпением.
— Я слышала по радио: олимпиада закончилась, — как-то вечером сказал мне Валерка. — Наверное, Валя приедет завтра.
Мы шли из столовой, отстав от других. Я искоса посмотрел на Валерку. Глаза у него блестели, на лице была странная мягкая полуулыбка. Сердце у меня сжалось. Значит, ее возвращения жду не я один.
— Ну и что? — пожал я плечами.
Остальную дорогу до нашей палаты мы проделали молча. Я чувствовал: во мне появилось что-то новое. Раньше мы с Валеркой оспаривали первенство в спорте. Это было веселое соперничество, праздник здорового духа в здоровом теле. Теперь я взглянул на него другими глазами. Чужой человек шагал рядом со мной и глядел на меня чужим посторонним взглядом. И это чужое существо вторглось на мою территорию, где существовали только я и уже моя, как мне казалось, близкая Валя, с которой я теперь внутренне разговаривал каждый день, как будто она поселилась у меня в голове. Я широко шагнул вперед Валерки, оттолкнул его плечом, рванул на себя дверь и пошел к своей кровати.
В этот вечер я не рассказывал ни книг, ни историй, как меня ни просили.
Валя приехала через день. Я оглядел ее короткими взглядами: ты прищуриваешь слегка глаза, взгляд скользит по лицу, идет дальше, к окну, и незаметно возвращается, принося с собой ее частицу. За неделю она успела немного измениться, волосы были заплетены в одну косу, под которой исчез мой любимый завиток, румянец на щеках стал шире, но слегка бледнее. От нее пахло свежим воздухом олимпиады, столичных площадей, путешествия. Каждое событие в жизни незаметно меняет нас, оставляет свои следы.
Я искал случая остаться с ней наедине хотя бы на несколько минут, но ничего не мог придумать. Мы немного поговорили о соревнованиях, и это было все. В разговор пытался вклиниться Валера, но я так посмотрел на него, что он удивленно замолчал.
— Ты чего? — спросил он добродушно, когда Валя отошла.
Я опять посмотрел на него и не ответил.
Из-за частых поездок — тренировочные сборы, соревнования — Валя стала сильно отставать в учебе. Большинство предметов ей удалось нагнать, но с математикой было не справиться.
Даниила Константиновна подошла к Вале после уроков.
— Надо что-то придумать с математикой, — сказала она. — Твоя мама когда приезжает?
— В эту субботу, — ответила Валя.
— Пусть она ко мне зайдет после обеда. Хорошо? Я приду в интернат специально.
В субботу в дверь интерната позвонила высокая, красивая, хотя и с совершенно обесцвеченными волосами женщина, одетая в строгий костюм. Я смотрел в окно, и мне не нужно было даже говорить, что это Валина мать. Валя, конечно, была на нее похожа. Наверное, когда-то ее мать была такой же нежной и близкой, но жизнь среди других людей изменила ее. Я тогда еще не знал, что люди с твердым характером меняются только внешне, снаружи, оставаясь внутри такими же, какими были в начале сознательной жизни. Тем более если в них есть самое главное — вера. Но об этом позже.
Мать прошла в учительскую и пробыла там довольно долго. А потом Даниила Константиновна послала за мной.
— Вот он, Леонид, — сказала она, когда я пришел. — Я вам говорила: у него проблемы с поведением, но в остальном он лучший. Другого такого у меня нет, — добавила она ласково.
Я действительно учился хорошо, особенно по математике. У меня всегда была хорошая память, в том числе зрительная. Я и сейчас могу минуту посмотреть на страницу с цифрами — какими угодно, без всякой логической связи между ними, написанными в строчку, в столбик или по диагонали — и воспроизвести их тут же, не закрывая глаз, без единой ошибки. Этим я часто приводил в изумление самых разных людей. Уже не говоря о том, что в памяти у меня хранятся десятки самых нужных телефонов.
— Леня, ты можешь позаниматься с Валей? — спросила меня ее мать. — Даниила Константиновна говорит, что иначе она останется на второй год.
Еще бы я не мог! Главное было не показать своей радости, ничем не выдать своего ликования.
— Конечно, — ответил я как можно более безразлично.
— И когда ты можешь начать?
— Хоть сейчас! — не сдержался я.
— Ну вот и хорошо, — улыбнулась она. — Я думаю, вам будет лучше у нас дома. Я в выходные всегда тут, во Львове, а живем мы недалеко. Что вы думаете, Даниила Константиновна?
— Почему бы и нет? Я не возражаю, — согласилась та.
На такую удачу я не мог даже рассчитывать.