Страница 19 из 60
Бессчётные туристские полчища бродили здесь от развалин к развалинам, увешанные фотоаппаратами, изнемогающие от жары и впечатлений, сжимая в ослабевших руках карандаши и блокноты. Во главе этих кочующих отрядов, бодрые и свежие, словно лучи солнца были не властны над ними, всегда улыбающиеся, всегда громогласные, двигались гиды, оглашая воздух призывными кличами на всех существующих языках.
Убогие, плохо одетые старички, словно тени, скользили меж групп туристов, пытаясь продать открытки с видами Рима, дешёвые сувениры, справочники, путеводители.
Бродячие фотографы с молниеносной быстротой и сверхъестественной проницательностью выхватывали в толпе влюблённые парочки и любителей запечатлеть себя в веках, щёлкали затворами фотоаппаратов и вручали несколько растерянным клиентам свои адреса.
Но борцы не обращали внимания на всю эту будничную туристскую суету. Они спешили углубиться под прохладные своды базилики, с ужасом думая о том, что в иные дни температура поверхности матов, на которых им предстояло бороться, достигает +52° по Цельсию! Хотя маты эти располагались под сводами, но солнце проникало и туда. И уж конечно, погибали от жары зрители. Древняя восемнадцативековая базилика, некогда служившая пристанищем судебным учреждениям античного Рима, была словно разрезана пополам. Одна половина, представлявшая три гигантских помещения, покрытых сводами, была замкнута с задней стороны стеной. Другая её стена исчезла вместе с остальной частью сооружения, и на их месте были сделаны места для зрителей.
Таким образом, три помоста, на которых шла борьба, располагались под тремя сводами. Трибуны же были снаружи. По утрам по ним нещадно прогуливались солнечные лучи, порой забиравшиеся под своды, накалявшие, как говорилось выше, ковры.
Что касается зрителей, то нам таких ещё не доводилось видеть. Трибуны напоминали пляж: люди сидели в одних трусах, прикрывались зонтами, полотенцами, соломенными шляпами, обмахивались веерами. Иногда повязывали на голову брюки или жакеты. Рядом с ними стояли корзинки с термосами, были разбросаны в великом множестве бутылки минеральной воды. Воду не только пили, ею и обильно обливались.
Впрочем, зрителей по утрам бывало мало. Вообще затея проводить соревнования утром была неудачной. А потому, вместо того чтобы длиться с 10 утра до часу дня, соревнования еле дотягивали до 11. Отбыв номер, участники и организаторы, облегчённо вздыхая, отправлялись на отдых, чтоб вновь встретиться в 8 вечера.
И вот тогда всё менялось.
Дивны были эти римские вечера. Неведомо куда исчезала жара. Лёгкий свежий ветерок проносился над городом, забираясь под своды древней базилики, обвевая ещё не оправившихся от дневного зноя зрителей, прохладной метлой прометая остывающие маты.
Южная ночь спускалась мгновенно. Она наваливалась на город быстро и бесшумно, словно тяжёлое бархатное покрывало.
И в ответ город так же быстро озарялся светом. Заливались неоном улицы, вспыхивали огнями рестораны и кафе; начинали светиться таинственным коричневым, зелёным, оранжевым светом тысячелетние развалины храмов и ристалищ; улицы превращались в сплошное мерцание красных и белых автомобильных огоньков.
Загоралась и базилика Масценция. Ослепительный свет десятков могучих рефлекторов, подвешенных под утопавшими во мраке где-то наверху гигантскими сводами, выхватывал из окружающей полумглы помосты с борцовскими матами, и в этом свете даже с самых дальних рядов были чётко различимы яркие трико борцов, их напряжённые лица, каждый напруженный мускул мощных тел.
Когда наступала ночь, базилика приобретала сказочный, чудесный вид. На обломках колонн, помнивших ещё шествия победных римских легионов, деловито застыли телевизионные камеры и треноги киноаппаратов. Под сводами, слышавшими, быть может, страстные речи Цицерона, протянулись электрические провода и резиновые шланги теле- и радиоканалов. Вечные южные звёзды, освещавшие своим голубоватым светом неторопливых патрициев, шествовавших здесь века назад в пурпурных тогах и бесшумных сандалиях, теперь освещали суетливых репортёров, стучавших на машинках, кричавших в телефонные трубки и без конца выпускавших к этим звёздам клубы табачного дыма.
Итальянские организаторы проявили и воображение и вкус, проведя некоторые из спортивных соревнований на фоне своих прекрасных древних сооружений.
Приятно первым финишировать в марафонском беге, вдвойне приятно сделать это под знаменитой аркой Константина.
Славно получить золотую медаль за победу в борьбе — виде спорта ещё более древнем, чем Рим, но вдвойне славно взойти на пьедестал почёта, возвышающийся среди величественных развалин, помнивших ещё битвы гладиаторов…
Да, вечерние соревнования сильно отличались от утренних. Трибуны были переполнены. Контролёры удваивали бдительность, чтобы не пропустить вездесущих журналистов к местам борьбы. Впрочем, ничего в этом смысле не помогало. Как ни старались контролёры, но через час после начала все гигантские камни, валявшиеся под сводами, все скамьи, все уступы в многометровых стенах были заполнены свободными участниками, пришедшими поболеть за товарищей, фотокорреспондентами, репортёрами и наиболее ловкими итальянскими любителями борьбы, которым никакой контроль не мог помешать проникнуть в заветное пространство. Затаив дыхание, они жадно следили за борьбой.
Итак, борьба происходила на трёх коврах. Это было впервые, обычно ограничивались двумя, но на сей раз число участников достигло беспрецедентной цифры. Соревнования пришлось проводить с перерывами десять дней: пять дней по классической и пять дней по вольной борьбе.
Всё это, разумеется, значительно усложняло дело. Требовалось больше судей, членов жюри, обслуживающего персонала. Трудно было и зрителям сразу уследить за тремя парами борцов, а журналистам и радиокомментаторам приходилось описывать одновременно три схватки. А подчас, в особенности в последние дни, все три поединка бывали равно интересными.
Но другого выхода не было, и с этим следовало мириться.
Во всяком случае, итальянцы постарались организовать всё как можно лучше. Они за свой счёт одели всех судей в красивые серые костюмы, снабдив их галстуками, поясами, рубашками, где красовалось изображение неизменной в те олимпийские дни волчицы. Они направили для обслуживания борцовского турнира внушительный отряд девушек — студенток Римского института физического воспитания. Девушки, одетые в кокетливые и элегантные костюмы, бегали взад-вперёд между помостами, собирая судейские записки, разнося бюллетени, доставляя информацию для прессы, проводя гостей и журналистов на отведённые им места, а в свободное время весело щебетали, поедая бутерброды, рассевшись рядком на спинках скамеек, словно птички на телеграфных проводах.
Итальянские зрители на соревнованиях по борьбе были доброжелательными и объективными. Может быть, это объяснялось тем, что они не были такими уж великими специалистами в этом виде спорта или тем, что особенно не рассчитывали здесь на успехи своих спортсменов, а кто победит из иностранцев, им было безразлично, но они были объективны.
Рим — не Стамбул и не Тегеран, где зрители органически не представляют себе, как может выиграть кто-нибудь, кроме их соотечественников.
Но если зрители были для нас новыми, то из участников многие были старыми знакомыми. Ну, прежде всего турки.
Вот Х. Акбас, с его искалеченной ногой, старый волк, хитрый, опытный, но… старый. Рим был для него, наверное, последней ареной. Он проиграл, отошёл на второй план. А для таких борцов отойти на второй план — это значит, что пробил час уходить на покой. Другие турецкие «старики» ещё могучи. М. Дагистанлы, И. Атли, И. Оган, Х. Каплан… Каплан ещё силён. Вот он выходит чуть сутулясь, морщины избороздили лоб, сильные руки напряжены. Каплан на этих соревнованиях получил серебряную медаль, а было время, когда сутулость была меньше, не замечались морщины, а медали сверкали золотом.
Пора уступать место молодым. Пора. Таким, как В. Дитрих. Великолепен этот широкоплечий, белокурый, всегда улыбающийся немец. Впервые увидев его в Мельбурне, мы уж тогда поняли: этот далеко пойдёт. Он и пошёл: золотая медаль в вольной, серебряная в классической — вот его римские итоги.