По Кабакам и Мирам

…Когда уборщица замыла кровь, Марсианий рискнул вернуться в наши апартаменты.

– Ну, выбили зубы, ну вырвали бородёнку да харю всю расцарапали, – пояснил он, – зато у вас ещё и самогонки полно, и карамелька почти нетронутая. Может, как от ваших благородий справедливо умученному, разрешите лизнуть?

– Лижи, пантагрюэль, – смилостивились мы.

– А вот скажи нам, Петрович, как у вас с Тушино дела обстоят? Не раздирают ли междоусобицы? – завёл старую песню Лесин.

– Тушино теперь большое – примерно до Владивостока. К нему добровольно присоединились Дания, Норвегия, Лодейное Поле, улица Нахимсона в Ярославле, Северный Израиль и Австралия.

А резня была. Район Комсомолка объявил о своём выходе из состава Великотушинской Монархической Республикой имени Царя Дмитрия и присоединению к ЦДЕЛ.

– Центральному, – уточнила Лукас, – дому еврейских литераторов? Ну-ну. Так их и присоединили.

– Волна погромов, – продолжил Марсианий, запивая наш самогон нашею брагой, – остановила сепаратизм. Знаменитый Великотушинский лозунг «Казак Еврея не обидит» был даже временно отредактирован – «Казак Еврея не обидит, если он, сволочь, не сепаратист, не чеченский повстанец и не арабская шаурма».

– При чём тут, горемыка, шаурма-то?

– Откуда ж мне знать? А вот почему Тушино – монархическая республика – знаете?

Мы молчали.

– Тайна сия велика есть, – заключил Марсианий и свалился под стол.

Глава тринадцатая.

Общество анонимных трудоголиков

– Я, конечно, ничего против здешнего колорита не имею, – заметила Лукас, брезгливо пиная кованым носком своего жестокого ботинка бесчувственное тельце бывшего собутыльника. – Но что-то мне подсказывает, что скоро здесь прольётся чья-то кровь. Возможно даже наша, если вовремя не смоемся.

На самом-то деле просто закуска кончилась совсем – карамельку слизали, луковицу снюхали, но Лесин вряд ли признал бы этот повод достаточным и необходимым для немедленной капитуляции, поэтому пришлось солгать бесплатно. Произнести клевету, в смысле. Иными словами, сказать неправду. Ну или, если уж совсем начистоту, – соврать. У нас, честных и независимых журналистов, бесплатная ложь, ежели она во спасение, даже за грех не считается – так, маленькая невинная шалость.

Вышли мы из роскошного кабака (из-за неплотно закрытой двери у нас за спиной немедленно раздались истошные вопли Луизы: то ли она кого-то резала, то ли кто-то – её, а всего вернее – пробудился бедолага Марсианий, и вместе с ним пробудилось его либидо).

– Тебе не кажется, что небо стало немного ближе? – осторожно спросил Лесин, хватаясь за воздух.

– И земля под ногами какая-то слишком прозрачная, – шёпотом сказала Лукас, – Уж не в раю ли мы?

– В раю должны быть обнажённые гурии, вечно ты все путаешь, – заявил Лесин, – Мне кажется, что мы в аду. А вон и черти к нам идут!

И точно. Слева и справа от нас выросли – словно бы из прозрачной земли – два мордоворота с дубинками.

– Кто вам позволил устраивать перекур в неположенное время? – строго спросил левый мордоворот.

– Мы не курим! – испугалась Лукас, – Я бросила, а он вообще не умеет!

– Умею, – обиделся Лесин. – Я в школе выиграл районную олимпиаду по курению.

– По борьбе, – тихо, но твёрдо возразила Лукас.

– Ага. По вольной борьбе дзюдо. У меня силища – во! – показал Лесин слабые трясущиеся кулачки. – Лучше попасть под поезд, чем под мой удар.

Лукас только поглядела со значением и Лесин смолк.

– По борьбе с курением, – уточнила она. – С курением. Мы хорошо боремся с курением. Кашляем, падаем, хрипим, синеем и задыхаемся.

– Это – смягчающее обстоятельство, – кивнул правый мордоворот (видимо, он в этой паре исполнял роль доброго полицейского).

– В таком случае – что вы делаете на крыше в рабочее время? – не дал нам расслабиться левый.

Мы ещё раз посмотрели себе под ноги – и разом вспомнили Замятина и Оруэлла (или Ильфа с Петровым, короче, тех парняг, что «Утопию» написали), царство им небесное. Никакая это была не прозрачная земля, а самая обыкновенная стеклянная крыша. А под этой крышей, в одинаковых крошечных закутках, сидели за компьютерами люди в серой-пресерой униформе от Версаче.

– Мы вдыхаем свежий воздух. Небо близко, воздух бодрит, – впал в поэтическую патетику Лесин.

– Странно, – пожали плечами оба громилы, – В Едином Офисном Здании кондиционирование и пять систем очистки воздуха, а снаружи – гарь, дым и радиация. Чего ж в этом свежего?

– Зато – натуральная грязь и радиация. А очищенный воздух – искусственный, он нам надоел! – заявила Лукас.

– А где ваши костюмы, хотел бы я знать? – снова кинулся в атаку злой полицейский.

Мы в ужасе посмотрели друг на друга: кто их знает, Марсиания с Луизой, вдруг они под шумок нашу одежду стянули, и стоим мы теперь на крыше стоэтажэного небоскрёба, Единым Офисным Зданием именуемого, голые и беззащитные. Но нет. Вся одежды была на месте. Даже Лесин чей-то незнакомый лифчик на себя нацепил, для красоты.

– Вы почему так варварски нарушаете общепринятый дресс-код? – мягко спросил добрый полицейский, – Может быть, вы заболели?

– Очень, очень заболели! – зацепился за эту идею Лесин, – Шли в кабак, да заплутали.

– Куда вы шли? – переспросили громилы.

– Ну, это, в помещение, где деловые работники принимают рабочие бизнес-ланчи, – перевела на деловой язык Лукас. – Мы ведь работники. Работаем на работе работниками. Зарабатываем заработную плату…

– А, так вы из ударников капиталистического труда? – уважительно промолвил добрый полицейский. – Долго ли ваши товарищи будут пребывать в добровольном затворничестве, перевыполняя заветы великого Маркса?

– Кого? – переспросили мы хором.

– Петра Петровича Маркса, нашего вождя и учителя, – подобострастно сверкнул белоснежными зубами добрый полицейский. – Совсем вы оглохли, бедняжки. Нельзя же так себя изнурять! И то – я бы не смог пять лет работать по 24 часа в сутки без выходных и отпусков.

– Хотя, конечно, мы берём на себя повышенные обязательства, на вас глядючи, – наступил ему на ногу злой полицейский.

«Хе-хе, – подумали мы. – Врёте, бездельники, сидите тут, на крыше, балду пинаете, бедных курильщиков гоняете!» Но вслух, конечно, не сказали. Вслух мы сказали – ну, вы уже догадываетесь, что.

– А, так это на пятом уровне третьего корпуса блока бэ, – улыбнулся добрый полицейский. – Мы бы и сами с вами выпили, но нельзя – нам бы ещё три дня продержаться, пока нас сменят.

– Ничего себе! Три дня без отдыха! – с уважением сказала Лукас.

– Ну, это, конечно, не пять лет, как у вас, но и не два дня, как у этих офисных крыс! – гордо сказал злой полицейский.

Попрощавшись с добрыми стражами трудовой дисциплины, мы прошмыгнули в непрозрачный люк, скрывавший вход на чёрную лестницу. Лестница и в самом деле была абсолютно чёрная – из полированного мрамора. Перила – из сандалового дерева. Потолок – мазутом вымазан, чтоб не забывали, что это лестница не для белых воротничков. Везде лозунги: «Труд – это работа», «Работа – это праздник, который всегда с тобой», «Сделал дело – снова вкалывай смело», «Без работы кони дохнут».

Можно было бы и на лифте спуститься – но мы решили, что так спокойнее. Чёрная лестница привела нас в чёрный коридор, по которому – руководствуясь исключительно инстинктом, выводящим пьющего человека к источнику алкоголя, мы проблуждали всего-ничего. Часа два или три. Зато без помех прибыли на пятый уровень третьего корпуса блока бэ.

– Предъявите магнитный пропуск, – механическим голосом сказала дверь в вожделенное заведение – и не поддалась.

– Ты дура, что ли, открывай живо! – аргументировано вступил в научную дискуссию Лесин.

– Поругайся мне тут! – охотно откликнулась дверь – и в самом деле открылась. А за дверью стояла наша старая знакомая – Луиза Первомаевна. Только она нас опять не узнала – богатыми будем.

– Не узнала нас, Луизушка? Богатыми будем! – кинулся лобызаться Лесин, но Лукас его живо оттащила.