Страница 16 из 51
К его приходу Элен, как всегда элегантная, безупречно причесанная, пахнущая дорогими духами, уже сидела за машинкой. Почта, разобранная и рассортированная, лежала у Виста на столе в плетеных проволочных корзиночках с подписями: «срочно», «несрочно», «интересно», «может подождать», «в корзину». К каждому письму был подколот проект ответа, которые составляла Элен и которые Вист давно привык подписывать не читая. Он доверял ей. Тут же, на столе, лежала памятная записка с перечнем всех предстоящих на сегодня дел — звонков, свиданий, совещаний, поездок, список всех звонивших ему накануне после его ухода и сегодня до его прихода и номера магнитофонных пленок, на которых было записано то, что звонившие хотели ему сказать.
Телефон всегда, когда Вист уходил, переключался на службу «отсутствующих абонентов», автоматически отзывался, записывал поручения и выключался. Утром Элен прослушивала пленки, записывала для Виста их краткое содержание и складывала в специальный регистрационный шкаф.
Впрочем, когда Вист и сам снимал трубку, мгновенно включался магнитофон и регистрировал весь разговор. В его стране так было надежней.
Просмотрев все приготовленное Элен, Вист брался за полдюжины газет, которые читал по утрам. Собственно, «читал» не совсем то слово. Из двадцати-тридцати страниц, из которых состояли газеты, его интересовали лишь спортивные и те, где были какие-нибудь материалы о СССР или других соцстранах, имеющие хотя бы отдаленное отношение к спорту. А все такие места были уже просмотрены Элен и жирно подчеркнуты красным карандашом.
Чем важнее было сообщение, тем толще была красная черта.
Затем Вист просматривал местные спортивные газеты, собственную газету (чтобы директор не мог обвинить его в отсутствии патриотизма), разные сводки, отчеты, рефераты, подготовленные его помощниками, и собирал «летучку».
На «летучке» присутствовали, кроме него, лишь День, Ночь и еще один-два сотрудника. И, конечно, Элен.
Обсуждались новости, планы на день, итоги прежних заданий и задания новые, утверждалась его рубрика в очередной номер, который к часу нужно было сдать в секретариат.
К часу все заканчивалось, и Вист отправлялся обедать, как правило, с Элен. Если, разумеется не было деловых официальных обедов, приглашений, обедов с друзьями, в пресс-клубе и т. д.
Вторая половина дня строилась иначе.
После обеда директор собирал редакторов отделов и рубрик и другое газетное начальство. В большом зале за огромным круглым столом сидели человек пятнадцать: кто изысканно элегантный, вроде Виста, кто в рабочей робе с плексигласовым козырьком на лбу, кто с сигарой в зубах, а кто жуя бутерброд —не успел даже пообедать. Директор обводил своих ближайших помощников строгим взглядом и кивком головы предоставлял каждому слово. Он не любил длинных докладов — все это знали.
- Матч первой лиги, — рапортовал редактор футбольного отдела, — «Бигония» — «Луфф» — отчет. Информация о Кубке европейских чемпионов. Хроника: заработки Пеле, предполагаемый развод Беккенбауэра, скандал в «Челси», линчевание судьи в Гватемале.
- Столкновение на гонках в Ле-Мане, трое убитых, двадцать раненых,— бубнил редактор отдела автоспорта...
- Чья машина? — перебивал заведующий отделом рекламы.
- «Альфа-ромео»...
- Не пойдет, — категорически отрубал заведующий, — они у нас дают три объявления на сто тысяч в месяц.
Редактор автоспорта не спорил: он прекрасно понимал, что с машиной фирмы, рекламирующей свою продукцию в «Спринте», ничего плохого случиться не может, и немедленно выдавал на-гора резервный материал:
- Самоубийство бывшего чемпиона мира Лестера, мартиролог погибших с начала года, отчет об африканском ралли, новая конструкция реактивного мотора для автомобилей, почему русские не участвуют в профессиональных автогонках...
- Стоп! Стоп! — прерывал Вист. — Это моя епархия. А почему, кстати, не участвуют?
- Там интервью какого-то их руководителя: утверждает, что у нас не гонки, а конкурс самоубийц.
- Не пойдет! — неожиданно вмешивался директор.— Такое интервью, а рядом мартиролог погибших в подтверждение? Вы соображаете, что к чему? Давайте, Вист.
—Хроника первенства СССР по футболу, новый рекорд страны по прыжкам в высоту. Сообщение американского корреспондента о задержках в строительстве олимпийских сооружений в Москве, слухи о болезни Борзова, открытие нового стадиона в колхозе... в колхозе...— Вист заглянул в блокнот,— в колхозе «Луч», —он посмотрел на директора, — строили сами крестьяне в ущерб основной работе. И,— закончил он, — международная встреча по водному поло СССР — Венгрия. Выиграли венгры. Да, еще хроника о спортивной жизни в Чехословакии.
Так один за другим редакторы докладывали свои полосы. Последним выступил редактор отдела университетского спорта. Он перечислил несколько очередных скандалов, связанных с лжелюбительством, привел десятки лучших горнолыжников за сезон, сообщил о сенсационном репортаже из жизни звезды легкой атлетики Фосбюри и заметку о новом измерительном приборе в метаниях.
Заведующий фотослужбой продемонстрировал на большом экране фотографии, которые шли в номер, потом была сделана информация о материалах дополнительных и ночных выпусков, о тираже за вчерашний день, о финансовых вопросах и т. д.
Вист всего этого уже не слушал. Но терпеливо досидел до конца совещания. И отправился в пресс-клуб.
Наверное, добрая половина информации, поступавшей в любые газеты столицы, во всяком случае, такой информации, которую, мягко выражаясь, нельзя было считать «точной», добывалась журналистами именно здесь.
Пресс-клуб в миниатюре отражал всю иерархическую лестницу, какая существовала в газетной империи страны. Это был новый десятиэтажный дом из стекла и бетона, стоявший на берегу реки. Когда-то здесь предполагалось устроить купальню и пристань для лодок и парусных яхт. Но пока строили дом, река превратилась в форменную сточную яму. Она лоснилась от нефти и масел, на ее тяжелых водах покачивались бесчисленные отбросы, консервные банки, шелуха, картонные коробки. Какое уж тут купание! Впору было защитить дом от чудовищного зловония, исходившего от этой убитой реки.
Впрочем, до крыши пресс-клуба никакие запахи не долетали, как и отголоски многих-многих других бед.
Здесь, под сенью широко разросшихся деревьев, на берегу искусственного пруда, украшенного миниатюрными водопадами и домиками, в которых жили белые лебеди, за столиками восседали директора, владельцы, главные редакторы газет, крупнейшие обозреватели с мировым именем и их гости — рекламодатели, знаменитости из мира бизнеса, кино, телевидения, политические деятели, дипломаты...
Здесь все стоило очень дорого, но не в том было дело. Даже если б какой-нибудь газетчик рангом пониже не пожалел денег, он никогда не посмел бы подняться на «крышу». То действительно была «крыша» — вершина, вотчина сильных мира сего. И невидимая, но непреодолимая граница кастовой субординации ограждала «крышу» от остальных этажей надежней метрдотелей в смокингах и швейцаров в ливреях.
На верхних этажах размещались тоже фешенебельные рестораны, бары, бильярдные, салоны, где проводили время заместители, помощники, редакторы отделов, обозреватели рангом пониже, вроде Виста, и их гости. А еще ниже — следующая ступень газетной братии. И так до первых этажей, куда зловоние реки доносилось отчетливо и где в дешевых продымленных барах и кафетериях самообслуживания толпились, напивались, шумели, ссорились (а иной раз и дрались) репортеры, хроникеры, корреспонденты, фотографы — неудачники. Или прибившиеся сюда после долгой жизни, отданной журналистике. Или только начинающие в ней свою жизнь.
И каждая категория этой вавилонской башни втайне мечтала перебраться на более высокий этаж, ревниво следила за продвижением более удачливых коллег, злорадствовала, наблюдая падение тех, кому не повезло.
Этаж, на котором проводил здесь время журналист, служил безошибочным мерилом его места в столичной прессе, более точным, чем любое другое.