Страница 4 из 12
Кингсбридж понемногу оставался позади. Бывшая улица превратилась в односторонний проезд, вскоре лишившийся даже асфальта. Ветки боярышника, усыпанные остроконечными бутончиками и распустившимися пушистыми соцветиями, нависали над ним, образуя подобие туннеля. Гарольду то и дело приходилось отступать прямо в их гущу, спасаясь от проезжавших машин. Среди водителей попадались одиночки, вероятно, служащие, предположил Гарольд, судя по их застывшим физиономиям, будто из них напрочь выдавили всякую способность радоваться. Встречались и женщины с детьми — тоже с признаками усталости на лицах. Даже пожилые пары, вроде него с Морин, казались какими-то оцепенелыми. У Гарольда мелькнула было мысль проголосовать, но он ее отбросил. Из-за напряженной ходьбы он дышал с присвистом, и ему не хотелось лишний раз никого беспокоить.
Позади него раскинулось море, а впереди простирались холмы и голубели вдали очертания Дартмурской возвышенности. А что там, за ними? Блэкдаунские высоты, Мендипова гряда, Малверны, Пеннинские горы, Йоркширский дол, Чевиот и потом Берик-на-Твиде.
Но вот на другой стороне дороги возник почтовый ящик и, в небольшом отдалении от него, телефонная будка. Поход Гарольда на этом заканчивался. Он уже еле волочил ноги. По пути ему встретилось столько ящиков, что он сбился со счета, — и это не считая двух фургончиков «Ройял мейл» и рассыльного на мотоцикле. Гарольд вдруг подумал о том, сколько всего в жизни он упустил зря. Милые улыбки, дружеские угощения порцией пива, люди и люди без числа — на стоянке у пивоварни, просто на улице — на которых он даже не взглянул. Бывшие соседи, новые адреса которых он не удосужился сохранить. Хуже того, сын, не желающий с ним разговаривать, и жена, чьих надежд он не оправдал. Гарольд вспомнил и отца в доме престарелых, и чемодан матери у дверей. А теперь, через двадцать лет, напомнила о себе женщина, поступившая когда-то как настоящий друг. Выходит, вот как оно бывает? В тот самый момент, когда он решился что-то изменить, оказывается, что уже слишком поздно? И жизнь в конечном счете придется сдать без боя, все равно ведь ее обломки, сказать по правде, ничего не стоят? Осознание собственной беспомощности навалилось на Гарольда тяжким грузом, и он разом ослабел. Нет, просто послать письмо недостаточно. Надо найти способ изменить что-то глобально. Он принялся нащупывать мобильник и тут же понял, что оставил его дома. С посмурневшим лицом, нетвердой походкой Гарольд вышел на дорогу.
Рядом завизжали тормоза, и микроавтобус вильнул в сторону. «Раздолбай хренов!» — выкрикнул водитель, но Гарольд его не слышал. Он невидящим взглядом скользнул по почтовому ящику и, достав письмо от Куини, поспешно открыл дверь телефонной будки.
На конверте он отыскал адрес и телефон, но его пальцы так тряслись, что ему едва удалось нажать нужные кнопки, вводя свой пин-код. Наконец из тягостного безмолвия до него донесся тональный сигнал. Меж лопаток Гарольда стекала струйка пота.
После десяти гудков раздался щелчок, и женский голос с заметным акцентом ответил:
— Хоспис святой Бернадины. Добрый день.
— Будьте добры, я хотел бы поговорить с одной пациенткой. Ее имя — Куини Хеннесси.
В трубке молчали. Гарольд добавил:
— Это очень срочно. Мне нужно убедиться, что с ней все хорошо.
Женщина издала непонятный звук, очень похожий на долгий вздох. Гарольд похолодел: Куини умерла, слишком поздно. Он приставил стиснутый кулак ко рту.
Голос произнес:
— Сожалею, но мисс Хеннесси сейчас спит. Передать ей что-нибудь?
По земле стремительно неслись легкие тени от облачков. Над далекими холмами висела светлая дымка — не сумерки, а следствие необъятности расстояния. Гарольд представил, как Куини дремлет сейчас на одной оконечности Англии, а сам он стоит на другой, в телефонной будке, а также все, что их разделяет, пока неизведанное и о чем можно только догадываться: дороги, поля, реки, леса, болота, горы и долы, и множество людей. Со всеми ими ему еще предстоит повстречаться на пути. Он ничего не обдумывал наперед и не рассуждал. Решение пришло само, вместе с картиной, возникшей в его воображении, и Гарольд даже рассмеялся его внешней простоте.
— Скажите ей, что Гарольд Фрай уже в пути. Ей теперь нужно только ждать. Понимаете, я иду ее спасти. Я буду идти и идти, а она пусть живет. Передадите?
Голос пообещал. Может быть, еще что-нибудь? Знает ли он часы приема, ограничения для парковки?
Гарольд повторил:
— Я не на машине. Я хочу, чтобы она жила.
— Простите, вы что-то сказали о вашей машине?
— Я иду пешком. Из Южного Девона до самого Берика-на-Твиде.
Послышался беспомощный вздох:
— Ужасная связь… Куда вы идете?
— Пешком! — заорал он в трубку.
— Ясно, — неторопливо произнесла женщина, словно делая себе на листке пометку. — Пешком. Я ей скажу. Еще что-нибудь передать?
— Я отправляюсь прямо сейчас. Пока я в пути, она должна жить. Пожалуйста, передайте ей, что на этот раз я ее не подведу.
Гарольд повесил трубку и вышел из кабинки. Сердце в груди колотилось так, словно оно слишком разрослось и ему не хватает там места. Дрожащими руками Гарольд отклеил клапан конверта и вынул листок с ответом. Приставив его к стеклянной стене кабинки, он наспех черкнул постскриптум: «Жди меня. Г.» — и опустил письмо, тут же забыв об его существовании.
Он пристально посмотрел на ленту убегавшей вдаль дороги, на суровую стену Дартмурской возвышенности, потом перевел взгляд на свои тапочки для парусного спорта и задался вопросом, что же такое, черт побери, он только что натворил.
Над его головой захохотала и захлопала крыльями чайка.
3. Морин и телефонный звонок
У солнечного дня имелись свои выгодные стороны: на свету лучше проступала пыль, а выстиранное белье сохло едва ли не быстрее, чем в сушильном барабане. Морин уже вымыла, вытерла и отполировала до блеска все поверхности в доме, истребив на них любые живые микроорганизмы. Она успела постирать и высушить простыни, нагладила их и перестелила постели — свою и Гарольда. Какое облегчение, что муж в это время не путался под ногами: за полгода, как он вышел на пенсию, он почти не выходил из дома. Но свершив наконец все подвиги по хозяйству, Морин вдруг забеспокоилась, а потом и встревожилась. Она позвонила Гарольду на мобильник, но знакомые переливы маримбы донеслись с верхнего этажа, а вслед за ними — его запинающийся голос на автоответчике: «Вы звоните на сотовый телефон Гарольда Фрая. Очень сожалею, но… он не может сейчас подойти». Долгая пауза посреди фразы наводила на мысль, что Гарольд отлучался за самим собой.
Часы показывали начало шестого. Непредсказуемость была не в характере Гарольда. Даже привычные звуки — тиканье часов в прихожей, гудение холодильника — раздавались в доме громче, чем всегда. Куда же он подевался?
Морин хотела отвлечься разгадыванием кроссворда в «Телеграфе»[6], но оказалось, что Гарольд уже вписал туда все легкие ответы. Неожиданно у нее промелькнула ужасная мысль. Морин представила себе, как Гарольд лежит посреди дороги с отверстым ртом. Такое бывало: у людей случался сердечный приступ, и их потом разыскивали по нескольку дней. Или, может, в конце концов подтвердились ее тайные опасения. Неужели Гарольд, вслед за своим отцом, не избежал Альцгеймера? Тот умер, не дожив и до шестидесяти. Морин кинулась за ключами от машины, на ходу всовывая ноги в туфли для вождения.
А затем ей пришло на ум, что Гарольд, быть может, задержался с Рексом. Обсуждают, наверное, стрижку газона или погоду. Смешной он все-таки, Рекс… Морин снова поставила туфли у входной двери, а ключи повесила обратно на крючок.
Затем она тихо отворила дверь в комнату, за годы супружества получившую название «лучшей». Входя в нее, Морин всякий раз не могла отделаться от ощущения, что хорошо бы накинуть кардиган. Когда-то здесь стоял большой стол и четыре стула с мягкими сиденьями; каждый вечер в комнате ужинали за бокалом вина. Все это лет двадцать как миновало. Стол теперь убрали, а на книжных полках пылились альбомы с фотографиями, которые никто не раскрывал.
6
Британская газета «Дейли телеграф».