Страница 7 из 31
— Тебя не спрашивают! — огрызнулся Бати. — За своей задницей следи!
— Как это меня не спрашивают? А заход будешь требовать полный! — закипятился Тугуши.
— Да кто ты такой, сопляк, чтобы мои заходы считать? — Бати встал вплотную к Тугуши. Он не любил Тугуши, как, впрочем, и всех остальных на свете.
— Хватит, без вас тошно! — попросил Серго.
Минут двадцать все в молчании бесцельно бродили по подвалу. Самое страшное — ждать. Намного легче бегать, ездить, искать самому, чем сидеть и ждать, ждать, ждать…
Тут Черный Гогия со стонами попросил его поднять. Тугуши и Художник потащили его в туалет, сгибаясь под тяжестью громадной фигуры, обвисшей, как труп. Одна рука гиганта волочилась по полу, другой он цеплялся за шеи парней, хлюпая носом и пуская слюни. Лицо его искажала идиотская улыбка, но потухшие глаза были угрюмы и злы.
— А когда они уехали? — тоскливо спросила Анка.
— Да часов шесть, не меньше…
— Может, они в Гянджу дернули?
— Они к Сайду собирались, в Казах, — уточнил Художник.
— К Сайду?.. Да у него лекарство негодное, — поморщился Бати.
— Кто тут уже о кайфе думает?! Лишь бы ломку снять, — отозвался Серго. — И что за жизнь проклятая?! Даже наркотиками не могут обеспечить население!.. Спичек — нет, пасты — нет, мыла — нет, кайфа — нет! Одна перестройка кругом недоделанная… Ее не хватало! Раньше хоть лекарство было! А сейчас ничего нет!
В туалете что-то громыхнуло, упало. Дощатый пол мастерской вздрогнул.
— Гогия навернулся! — поспешил на шум Художник.
Из туалета доносились стоны. Потом вылез Черный Гогия. Качаясь, он по стенке дотащился до кушетки. Ежился, вздрагивал, делая руками такие движения, будто что-то набрасывает на себя. Его бил озноб, и кушетка скрипела под его громадным телом.
В этот момент раздался стук в дверь. Художник кинулся открывать. На пороге возник мужчина в возрасте, одетый в белоснежный костюм и черное шелковое кашне с узорами. Он снял темные очки, оглядел мастерскую, нашел глазами Серго и спросил у него упавшим голосом, брезгливо не переступая порога:
— Не приехали еще?
— Пока нет… Ждем.
Мужчина в растерянности сложил дужки очков.
— Что же делать? И не звонили?
— Нет.
— Клянусь двумя внуками, никогда в жизни больше с вами не свяжусь! Мальчишки! — покачал он седой головой и, не слушая объяснений Серго (это был его знакомый, какой-то чин из Совмина), вышел, громко хлопнув дверью и бросив напоследок: — Я буду у себя в кабинете.
— Рассердился! — сказала Анка.
— Рассердился, ничего себе! Пятьсот рублей дал, а лекарства нет. Вы бы видели его компанию — все уже дедушки, на тысячи берут… Сейчас, видно, у них кончилось, вот и обратился ко мне. А я подвожу, неудобно, — проговорил Серго.
— Да ты просто сломать оттуда надеялся, а лекарства нету и ломать неоткуда! — злорадно заметил Бати, опять берясь за телефон и передразнивая Серго: — «Неудобно»!
Серго махнул рукой, ничего не ответил. Все ходили из угла в угол. Изредка кто-нибудь приближался к окнам и с тоской осматривал пустой двор, где суетились воробьи, валялись разморенные кошки и две женщины развешивали белье на веревках. Разговаривать ни о чем не хотелось. Бати от нечего делать рассматривал картины на стенах, которые потускнели и местами даже закоптились от бесконечных варок.
— Продаешь их? — спросил он наконец. Художник замялся.
— Охота тогда тебе их малевать! Кому они нужны?
— Он для себя рисует. Что ты понимаешь?! — вступилась за Художника Анка.
— Ох, ты тут большой специалист по кларнету! Будешь еще много рассуждать! — злобно оборвал ее Бати.
— В живописи она мастер! — засмеялся Серго. — Ты спроси ее, куда она дела рисунки Гудиашвили, которые тот дарил ее бабке, известной пробляди?
— Куда она могла их деть? Проширяла, наверное…
— Она сделала с них копии, а подлинники продала евреям, которые в Израиль сваливали. Так?
— Так, — подтвердила Анка, и улыбка возникла на ее иссохшем лице. — Потом в Азию поехала, в Бохардын… Ну и ширялась же я там полгода!.. Прямо в маковом поле!
Все опять стали подходить к окнам, всматриваться в пыльных кошек, слушать, не грохочет ли машина Туги, которую по глушителю было слышно за версту. Духота стояла адская. Сырые стены не давали дышать. Из кухни воняло. Ожидание и неизвестность невыносимы. Вдобавок нет воды, туалет смыть нечем.
Так прошло еще около часа.
Вдруг Анка, стоящая у окна, крикнула:
— Приехали!
Все с грохотом повскакали, кинулись к окнам. Действительно, из запыленной машины устало вылезали Туга и Ладо.
— По рожам видно — пустые! — со злобой определил Бати.
— Не каркай! Неизвестно… Вон Туга будто улыбается!
— Какой там улыбается! Это у него в ломке мускулы не держат, — объяснил Тугуши.
— Хмурые идут оба, хму-у-рые…
— Плохо дело…
Войдя в подвал, Туга швырнул на стол деньги.
— Пролет. Никого нет. Сайд уехал в Кисловодск отдыхать. Вагифа забрали. Курбан в больнице, Сабира не нашли, Абдуллу ждали три часа — ничего не принес. На Красном Мосту полно псов из управления, хорошо еще, вены не проверили…
— Что же делать?
— Не знаю.
Анка принялась снимать фартук. Все подавленно молчали.
— Поеду к Изольде, может, там что-нибудь есть…
— Это в Мухиани,[9] что ли? Опять часами ждать! — со слезами в голосе произнес Тугуши.
— Рабство, — пробормотал Серго, вытирая лысину.
Вдруг Бати, пристально смотревший на приехавших, зловеще сказал:
— А вы, ребята, в кайфе!
Туга смутился. Тут и другие увидели, что они почесываются и курят большими затяжками. Ладо ответил:
— У меня был чек от Нугзара. Мы по дороге заехали ко мне, в подвале ширнулись. Там и на двоих-то еле хватило.
Что было делать? Так бы мы до татар не доехали…
Что отвечать? Деньги — вот они. А опиума нет. Все подавленно молчали, только Бати что-то угрожающе бормотал сквозь зубы да тяжко ворочался на кушетке Черный Гогия.
4
После оперативки майор отпустил всех сотрудников, кроме двоих. Мака из угла отрешенно глядел в окно. Пилия сел за стол.
— Что нового по Кукусику? — спросил майор.
— Он чуть не свихнулся, когда я объявил ему, что против него возбуждается уголовное дело, — ответил Пилия.
— А он как думал, подлец? Заложил своих дружков — и все? — усмехнулся майор, поправляя на пустом столе ручку и пепельницу.
— Когда я показал ему папку, он чуть не обкакался. Плакал, кричал, что мы слово дали… Потом сник и выдал еще один список! — сообщил Пилия.
— Большой? — заинтересовался майор.
— Человек на десять.
— Хорошо! — обрадовано захохотал майор. — Это же клад, а не Кукусик!
— А ты такой клад хотел в тюрьме закопать, — заметил Пилия.
— Э, да ничего я не хотел! — махнул рукой майор. — Чем эти списки отличаются?
Пилия открыл папку:
— В первом списке он, дурачок, попытался схитрить: написал имена известных в городе морфинистов, которые или сидят, или умерли, пустые номера, Стандарт, Карандаш, Вазо, Амир… И несколько имен детей вакийских и сабурталинских[10] шишек, устанем на телефонные звонки отвечать и отпускать…
— Чтоб они провалились! — сквозь зубы проворчал Мака. — Бегаешь, ловишь — а толку? — но майор возразил:
— Не торопись, Мака! Это самый выгодный товар! Ты что, не знаешь, как обстоят дела с наркотиками? Никто и пальцем не пошевелит, чтобы помочь, никто! Лучше за убийцу просить, чем за морфиниста! Звонить-то они звонят, но если до большого шума довести, то все эти звонители тут же в кусты дриснут и замолкнут! Или большие деньги принесут. Ну, а второй список?
— А второй — реальный. Плюс парочка адресов, где они колются, — сообщил Пилия.
— Кто хозяева хат? Знаешь?
— Какое имеет значение? Не знаю — узнаю, куда они денутся? — пожал плечами Пилия.
9
Новый район Тбилиси.
10
Ваке и Сабуртало — центральные районы Тбилиси.