Страница 39 из 66
У подъезда закомуристого особняка стоял черный «шевроле». За рулем сидел важнецкого вида шофер, c таким приторным лицом, что было ясно: в бумажнике у него благодать божия.
Корейко подошел к авто и вежливо поинтересовался:
– Скажите, товарищ, вы работаете в Миире?
Важный водитель c лицом, не истощенным умственными упражнениями, подбородоком, как кошелек, и усами в аршин выразил на своей морде отталкивающую физию, пригладил сначала правый ус, затем левый, кинул на любопытного субъекта несколько неуклюжий взгляд, кивнул, ответил грубо:
– Работаю. Конечно, работаю. Пыль дорожную жру, да уши рву стонами клаксонов – вот моя работа!
– Извините за нескромный вопрос, товарищ, а чем собственно занимаются люди в этом учреждении?
– Дядя, ты задаешь много вопросов! – прошипел сквозь зубы водитель «шевроле».
«Сам ты дядя! Тоже мне племянник нашелся!» – подумал Корейко, но промолчал.
– Иди, дядя, в контору, тама тебе все и скажут! – зевнув, посоветовал водитель и, откинувшись на мягкую спинку, задремал.
В вестибюле было по-деловому суетно. Туда, оттуда и сюда метались курьеры. Кто-то лопал на ходу бутерброд, кто-то кричал: «Да вы сами посмотрите, товарищи, на эту галиматью!» Мимо Корейко несколько раз прошла важная и приятная во всех отношениях персона – хранитель большой и круглой печати товарищ Рыбкин-Мяскин.
– Гражданин, можно вас на минутку? – вежливо обратился к хранителю печати Александр Иванович.
– А успеете? – капризно прогундел Рыбкин-Мяскин.
– Долго ли умеючи?
– Умеючи-то долго.
– Скажите, а это не Ковчег частников?
– Вы что – сбрендили?!
– Точно не Ковчег?
– Да нет же, я вам говорю!
За небольшим столиком сидело довольно легкомысленное существо сорока лет – швейцариха в сером платке. Швейцариха вязала носки. Время от времени она закрывала глаза и на всех фыркала. Вошедший гражданин ей тоже не понравился.
– Что вы меня фотографируете? – спросила она c надсадой в голосе.
– Мамаша, как пройти к председателю? – наивно и трогательно спросил Корейко.
– Во-первых, я вам не мамаша, а во-вторых, поздоровались бы сначала, гражданин.
«Колом бы по балде тебе дать», – подумал Корейко, а вслух решился сказать мягко:
– Добрый день.
– Да какой же он добрый?!
– Как пройти к председателю?
– А вы не грубите! Вам к какому из председателей? К Парфену Ферапонтовичу или Пахому Феофилактовичу?
– Кто ж из них главнее?
Швейцариха косо поглядела на Корейко.
– А я почем знаю? Поднимайтесь на третий, там их приемная.
Александр Иванович замигал глазками, тихим тараканьим голосом поблагодарил не очень-то вежливую мадам и медленно направился к лестнице.
«Странно и закомуристо, – рассуждал он. – Учреждение одно, а председателя – два! Это тебе не газгандский Пятьдесят первый!»
На третьем этаже на Александра Ивановича налетел один из миировских служащих c придурковатым носом и быстрыми красноватыми глазками.
– Ага! Вот и вы! – радостно взвизгнул служащий. – У меня из-за вас все нервы отвинтились!
– Какие нервы, товарищ?
– Как же какие! За ваш поступок, Ефим Агапович, башку отломить надо! Вы знаете, что мне сказал Парфен Ферапонтович?
– Нет, я не знаю, что вам сказал Парфен Ферапонтович! Дайте пройти...
– Конечно, не знаете. А как задарма провизионку получать, вы знаете?
У Корейко больно зыныло в голове, и ему даже показалось, что его башку перевязали тряпкой.
– Какую провизионку?
– Комиссия разберется, какую! Припаяет такой срок, что до гроба помнить будете! Вы, товарищ Будомиров, под суд пойдете. Досконально пойдете!
– Послушайте, я не Будомиров, я...
– Не Будомиров? Так, что ж вы мне голову битый час морочите?
Придурковатый нос соколом шмыгнул на лестницу и, прыгая по ступенькам, скрылся в небытии, оставив подпольного миллионера в неописуемой растерянности. Покрутив головой так, что возникли первые признаки тошноты, Александр Иванович приступил к поиску приемной.
По обе стороны коридора шли двери, обитые дерматином, и на каждой висели разнокалиберные таблички. В конце коридора на подоконнике сидело четверо.
– ...Ну и приходим на Рогожское, – торопливо говорил какой-то тип со скошенными к носу глазами. – Поначалу сказали, что будут там хоронить. Потом оказалось, что на Калитниковском. Ну, мы c товарищами пешкодралом... У пруда народу тьма! Покойник на Боясова походил, но весьма растяжимо. Так и не узнали, где его похоронили. Форменная труба какая-то, да и неловко. В общем, так и ушли в дураках.
Корейко стал шарить глазами и вскоре уткнулся взглядом в высокую красного дерева резную дверь. На двери было две таблички: «Приемная председателя тов. П.Ф.Иванова» и «Приемная председателя тов. П.Ф.Сидорова».
В хорошо обставленной приемной Иванова-Сидорова было тихо-тихо. Напротив окна стоял большой письменный стол, за которым прихорашивалась секретарь-машинистка в костюмчике кофейного цвета. Взглянув на секретаршу, Корейко без труда вычислил, что перед ним сидит тот самый тип государственных служащих, для которых характерна чиновничья почтительность, перемешанная c фамильярной пренебрежительностью.
– Здравствуйте!
– Вы записаны?
– Я к вам курьером из Немешаевска.
– Кем?
– Курьером.
– Откуда?
– Из Немешаевска
– Ага!
– Мне к председателю.
– К какому председателю?
– К Иванову.
– Пахом Феофилактович будет через час.
– Тогда к Сидорову.
– Парфен Ферапонтович будет тоже через час.
– Хорошо, я подожду.
Секретарша хмыкнула.
– Я тогда прогуляюсь по Мииру.
Корейко вышел из приемной и сделал несколько шагов в сторону лестничной клетки. Стены коридора были сплошь заклеены разного рода бумажками: приказами, объявлениями, выписками из протоколов. Одна из бумажек c напечатанным на машинке престраннейшего смысла текстиком даже заставила улыбнуться всегда серьезного Александра Ивановича:
МИИРОВЕЦ! БУДЬ БДИТЕЛЕН!
НЕ ТО НЕ ПОЛУЧИШЬ КИРПИЧЕЙ!
Другая бумажка сообщала, что работа товарища Наровлянского ведется в порядке миража и обюрокрачивания. Серый подмокший листок c написанным от руки словом «Внимание!» информировал, что выдача мыла будет происходить в комнате No 6; предварительная запись у товарища Любомирова в комнате No 66. Текст же следующей бумаженции Александр Иванович был вынужден презрительно прочитать вслух:
– "Согласно приказу по Мииру No 2356/2357 от 25.04.31. выдача сала приостановлена. Выдача граблей завершена. Выдача тяпок продолжается, но уже по коммерческим ценам. Лопаты кончились. Чулки можно получить у товарища Конкордневой-Златовой. Членам профсоюза в 16.30 в порядке живой очереди будут выдаваться носки".
Корейко дошел до середины коридора и остановился возле плаката c надписью:
НЕ ДРЕЙФЬ, МИИРОВЕЦ!
ДАЕШЬ СОЦСОРЕВНОВАНИЕ!
Ниже плаката была приколота солидная бумажка, на которой аршинными буквами было написано: «Тяпкин-Тряпкин-старший понадеялся на самотек, а младший тоже хорош». Рядом c аршинными буквами наискось было написано красными чернилами: «Партийная и комсомольская прослойки Миира бракуют и корят за отсталость следующих товарищей: Зубочистку, Кириленко, Наливайко, Смесь, Беляковича, Магончука, Кравчука (очень особо), Корагина (завирается), Лещенко (последнее предупреждение), Прищепу и Панченко», ниже фиолетовыми: «Предлагаю взнуздать и бросить на низовку за обыкновенный хилес культуртрегеров К.Б.Нагишом и И.И.Одетого. Тов. Н.Селиверстова», еще ниже гвоздем к стене была прибита осьмушка листа c анонимным возмущением: «Почему монотонно молчит коллектив Миира по поводу безобразного поведения товарища Стульчикова-Пеночкина?»
Пока Александр Иванович читал всю эту ахинею и раскидывал мозгами по поводу прочитанного, его чуть не сшибли раскрывшейся дверью c табличкой «Отдел булавок». Из пахнущей мытым полом комнаты выскочила барышня c решительно дьявольскими глазами и спешно направилась к группе миировцев, облепивших окно в конце коридора.