Страница 30 из 66
Товарищ Необходимцев был тот еще жук, и по части государственных хищений Корейко и Оконников ему и в подметки не годились. Если у Оконникова был только один счет за границей, а у Корейко счетов вообще не было, то у товарища Необходимцева имелось пять счетов в швейцарских банках, один – в банке «Лионский кредит» и довольно прибыльная компания в Монтевидео.
– Деньги – это маленькие кусочки бумаги, c помощью которых можно делать большую игру, – часто говорил Константин Николаевич своему помощнику, даже не подозревая, что эти слова принадлежат французскому аферисту Сержу-Александру Ставискому.
Необходимцев, как и Оконников и Корейко, в лучших своих снах видел триумфальный возврат капитализма. Тогда он учредит свой банк, которому уже придумал название – "Кредитное общество взаимных расчетов «Ваша удача». Однако удача c каждым днем все более отворачивалась от управляющего, градом сыпались бесчисленные инспекции, ревизии, поэтому все чаще он изрекал: «Нужно делать деньги сейчас, потом будет поздно! Не ровен час – когда и Внешторг закроют!» И смышленный помощник c ним полностью соглашался.
В отличие от оконниковской, джентльменской, физиономия Константина Николаевича была ослиной. Константин Николаевич уже как год вступил в тот возраст, когда человек начинает терять волосы, зубы и иллюзии. Может быть, поэтому его жизненым кредо и было «не поддаваться никаким фикциям». Управляющий подотделом сбыта, пятидесятилетний человек c морщинистым и желчно-неприятным лицом умел выдать серию льстивых улыбок, когда, по долгу службы, приходилось давать взятки тем, кто выше, при этом c языка срывалась отработанная фраза: «Никанор Никанорович, я готов перевести на ваш счет пятьсот рублей», и тут же он вручал деньги.
– Деньги надо показывать тогда, когда они привлекают других, но разве в этой проклятой богом стране их покажешь?!
И Необходимцев шел в Дом Госторга на Мясницкой и отоваривался в нем так, что приходилось ловить такси.
Двадцать девятого апреля, утром, в половине десятого, в полном табачного дыма, кабинете управляющего подотделом сбыта раздраженно зазвонил телефон.
– Необходимцев у аппарата, – c достоинством проговорил Константин Николаевич.
– Аркадия Борисовича, – попросила трубка.
– Тут вас спрашивают, – передавая трубку Оконникову, тихо сказал Необходимцев.
– Меня? – c удивлением поднял брови Оконников.
– Да, вас, – подтвердил Необходимцев.
– Оконников у аппарата!
– Здравствуйте, Аркадий Борисович! – чеканно поздоровалась трубка и представилась: – C вами говорит Александр Иванович.
– Александр Иванович? Вы в Москве? – взволнованно откликнулся Оконников.
– Мы могли бы встретиться?
– Вы где сейчас?
– Мы остановились в «Метрополе».
– Мы?
– Я вам при встрече объясню. Жду вас на Арбате в «Праге».
– Выезжаю немедленно!
Еще не успокоился потревоженный телефон, чем-то внутри позвякивая и не исчезло туманное пятно на трубке, а Аркадий Борисович уже понял, что затевается новое дельце, да не простое дельце, а дельце c большой прибылью и, наверняка, валютной.
«Вот так дела! – стукнуло в его черепе. – Корейко-то в Москве!»
– Кто звонил, Аркадий? – спросил Необходимцев.
– Звонили деньги.
– Кто, кто?
– Я потом...
– Опять явишься на службу c крупным опозданием?
Вопрос повис в воздухе. Телефон опять зазвонил. Аркадий Борисович машинально ухватился за трубку и, крикнув в нее: «Позвоните завтра, сегодня все будут заняты!», кинулся в нехарактерной для него манере к блестящей дверной ручке, нервно потряс ее, открыл дверь, бросил управляющему «простите», пронесся мимо двери c надписью «Наркомвнешторг», налетел на личную секретаршу товарища Микояна, легким аллюром проскакал по коридору до лестничной клетки, покатил по лестнице и вихрем пролетел четыре мраморных марша, следуя причудливым заворотам внешторговских коридоров. Затем он ворвался в гардеробную, набросил на плечи макинтош и выбежал на улицу. Здесь он остановился, посмотрел направо, налево, и, переведя дыхание, во все горло возопил:
– Извозчик!
Нелишне будет сказать, что за минуту до этого, из Большого Харитоньевского переулка бешено вырвалась пролетка, запряженная кудлатой деревенской лошадкой. Извозчик, взмахивая кнутом и крича: «Посторонись!», гнал клячу вперед, наполняя экипажным грохотом Чистопрудный бульвар. В тот самый момент, когда раздался очередной удар кнута, случилась оказия: пронесшаяся мимо Аркадия Борисовича пролетка обрызгала фасад его шикарного английского костюма.
– Сволочь дерзкая! – взвизгнул Аркадий Борисович, вытирая брюки.
После случившегося нанимать извозчика пропала всякая охота, садиться в битком набитую «аннушку» было неудобно, поэтому на встречу он отправился в пешем порядке.
Москва кипела предстоящим Первомаем. По обеим сторонам Мясницкой текли комсомольцы и активисты, бронеподростки и служащие, да и мало ли кто еще там тек или же хлопал глазами – главное было в том, что на лицах граждан сияли предпраздничные улыбки, и разве что маленькие деревянные торговые палатки напоминали о гнилом старом режиме. Рядом c палатками, голубой кафельной молочной и квасной будкой властвовали, точно свиньи в апельсинах, немые витрины госторгов. Витрины были пусты – по той простой причине, что помогать покупателю увидеть товары, которые и без того раскупались, не имело никакого смысла.
Пока Аркадий Борисович шел по Мясницкой и чихал от тухлого запаха, исходящего от диетической столовой, расположенной в начале Кривоколенного переулка, его будущие компаньоны прогулялись по Александровскому саду и уже подходили к Арбатской площади, где красовалась «Прага» – лучшее место в Москве, как считал Бендер.
Подойдя к двери, Остап поправил галстук, костяшками пальцев постучал в стекло. Дверь открылась. Не говоря ни слова, Бендер принял важный вид, жестом отодвинул мощную фигуру бородатого швейцара и прошел внутрь.
– У вас заказано? – удивленно приподнял левую бровь швейцар.
– Естес-c-сно! Вот что, любезнейший, минут через пять придет наш товарищ, Оконников. Немедленно его пропустить, – приказал великолепный Остап и сунул швейцару в руку купюру на чай.
Швейцар молча принял у важных посетителей верхнюю одежду и пропустил их в зал.
В ресторане было шумно и дымно. Играла музыка.
«Челаэк!» – открыл было рот Корейко, но Остап его одернул:
– Нужно быть вежливым. Мы пришли не в какой-нибудь кабак, а в образцовую столовую МСПО!
Возник метрдотель в смокинге и белом галстуке-бабочке.
– Добрый день! – учтиво проворковал он и c достоинством поклонился.
– Нас будет трое. – Остап скользнул глазами по столикам. – Мы бы хотели пообедать.
Метрдотель галантно сделал пригласительный жест и отвел видных клиентов к столику, стоявшему недалеко от эстрады.
– Что прикажете? – Метродотель подал меню. – Рекомендую филе куропатки, шоффруа, соус провансаль, беф бруи, филе портюгез, пудинг-дипломат, ростбиф, расстегайчиков...
– Вот что, любезнейший, – многозначительно провозгласил Бендер, возвращая меню. – Все самое самое... и столик накройте, как в лучших домах. – И Остап небрежно сунул метрдотелю несколько купюр.
Любезнейший раскрыл от удивления глаза, принял лакейскую позу и тихо произнес:
– Одну минуточку-c!
Сказано это было так преданно и по-лакейски ласково, что Корейко на какой-то миг почувствовал себя одновременно королем Англии, Франции и Испании. Он нетерпеливо стучал пальцами по столу, ерзал на стуле и блуждал глазами по соседним столикам. Неожиданно у Корейко заныло в желудке, рот наполнился слюной, а чаша терпения вот-вот должна была разбиться.
Ждать пришлось недолго.
К невысокой черной вазе c выводком рюмок и бокалов на белоснежную крахмальную скатерть прибыли во множестве тарелочки, чашечки и судочки c неподдающимися описанию яствами.
– Хорошое вино, – причмокнул Корейко, вонзив в себя рюмочку. – Правильно говорят, что Россия без выпивки потеряет свою душу.