Жаркие горы

— Разрешите вопрос? — прозвучал голос. — Рядовой Шурыгин.

— Давайте, Шурыгин. А то нам уже я закругляться пора.

— Можно ли считать, что христианство прогрессивней ислама?

Спросив, солдат оглядел товарищей хитро сверкавшими глазами. Вот, мол, забил вопросик. Как на него ответить?

— Вы знаете, товарищ Шурыгин, как ни странно, такой вопрос задают довольно часто. Между тем ответ каждый может легко дать сам. — Черкашин умышленно сделал паузу. — Вы помните определение: религия — опиум для народа? Теперь попробуйте решить: какой дурман прогрессивнее — опиум или марихуана? Иногда настойчивые искатели истины обостряют проблему и спрашивают: что реакционнее — ислам или христианство? Тогда подумайте: где ислам прогрессивнее — в Сирии или Иране? Найдя ответ, вы поймете — там, где ислам более терпим к прогрессу, его терпимость вытекает не из догматов Корана, а из уступок духовенства достижениям цивилизации. Там, где религия нетерпима, там реальной властью в обществе пользуются круги реакционного духовенства. Небольшой пример. Вы знаете, какой вред наносит здоровью людей мусульманский пост — ураза. Целый день верующие не имеют права ни есть, ни пить. Насыщаться можно только во тьме ночной. Конечно, служитель культа или человек богатый, которым не надо работать в поле, на жаре, могут пересидеть день, не поев. А каково человеку работающему? Практически вопрос о вреде уразы в мусульманском мире остро встал в период строительства Ассуанской плотины. Пост подрывал все графики работы, снижал производительность. И тогда правительство попросило богословов обосновать с точки зрения Корана право рабочих Ассуана на отказ от уразы. Теологи нашли компромисс. Учитывая огромное значение Ассуана для экономики Египта, его строительство приравняли к священной войне. Если учесть, что воинам, ведущим такую войну, разрешается не поститься, вы легко поймете, в чем дело. Но это решение вызвало осуждение реакционного духовенства.

— Товарищ капитан, у христиан есть священные реликвии, которые они боготворят. Есть ли что-то подобное у мусульман? — спросил Полудолин.

— Реликвии есть у всякого культа. У мусульман это Черный камень в Каабе — так называется храм в Мекке. Это священный источник Земзем. Да и вообще, на мой взгляд, ислам щедрее христианства в создании святых мест. Что, к примеру, христианские мощи? Где-то хранят волос с головы святого, где-то гвоздь, которым якобы прибивали Христа. У мусульман в этом размах куда больше. Вот пример. Пророк Али был двоюродным братом и приемным сыном пророка Мухаммеда. Шииты почитают Али как святого. Его называют «львом аллаха», «царем святых». Ему приписывают многие подвиги, которые он совершил с помощью зульфакара — меча аллаха. Предание гласит, что у Али сразу семь могил. И в каждой погребен он сам, целиком. А появились эти могилы так. В тот день, когда тело Али положили на верблюда, чтобы отвезти на кладбище, верблюдов в один миг стало семь. И на каждом — по телу святого. И пошли верблюды в разные стороны. Одна могила Али находится якобы в Неджефе. Это в Иране. Другая — в Мазари-Шерифе. Это здесь, в Афганистане. Еще одна — в Шахимардане. То есть в Советском Узбекистане. Теперь это город Хамзаабад. Как видите, мусульмане не мелочились в гвоздях.

— Последний вопрос, — сказал Бурлак и, будто извиняясь, добавил: — Время у нас уходит быстро. Объясните нам суть местного календаря. Он многим нашим кажется не очень понятным.

— Очень просто, товарищи, — начал Черкашин. Как и всякий знающий дело человек, он был убежден, что все на самом деле крайне несложно. — В мусульманском летосчислении нулевая точка календаря относится к 622 году нашей эры. Это был год, когда по преданию пророк Мухаммед переехал из Мекки в Медину. Этот переезд по-арабски называется «хиджра», то есть исход. Отсюда и система летосчисления именуется хиджрой. Есть хиджра лунная и солнечная. У афганцев в основе календаря последняя. Перевести в нее годы европейского календаря очень просто. Достаточно из нашей даты вычесть 622. Чтобы привести афганский год к нашему календарю — прибавьте 622 к году по хиджре. Только и всего.

— Почему же афганцы не переделают календарь? — задал вопрос кто-то из солдат.

— А какой смысл? — спросил в свою очередь капитан. — Наш календарь тоже религиозный. Счет дней в нем идет от рождества Христова. Чем такое допущение лучше других? Кстати, в мире существует много календарей. В Эфиопии, например, цифра, определяющая дату, на семь лет и шесть месяцев больше нашей. Свой календарь в Израиле. Там ведется счет дней от даты сотворения мира. Иудейские богословы считают, что это событие случилось 7 октября 3761 года до нашей эры. Видите, какая точность?

— В каком же году мы живем по-израильски? — спросил Бурлак и подсчитал в уме. — В пять тысяч семьсот тридцать седьмом?

— Точно, — подтвердил Черкашин. — Кстати, на Руси тоже счет дней велся от сотворения мира. Поскольку эту дату вычислили христианские богословы, то цифра отличалась от иудейской. Мир господь бог для христиан сотворил за пять тысяч пятьсот девять лет до рождества Христова. И мы сейчас живем в семь тысяч четыреста девяносто пятом году по календарю наших далеких предков. Реформу провел Петр Первый, объявив указом, что вслед за тридцать первым декабря семь тысяч двести восьмого года наступает первое января тысяча семисотого года. А теперь… — Черкашин собрал свои бумажки, убрал их и повернулся к комбату: — А теперь несколько слов в заключение. Имейте в виду, товарищи, местное население живет в сугубо религиозной среде. Она не может быть иной здесь в настоящее время. Надо всегда помнить, общаясь с афганцами, особенно в дальних кишлаках, что они живут по шариату. А эта штука почище воинского устава. Шариат всех выстроил в шеренгу, определил каждому свое место и не разрешает с него сойти. И это в представлении большинства верующих есть тот порядок, который определил аллах. Без такого порядка у мироздания нет целостности. Здесь, как в кирпичной кладке, каждый камень занимает свое место, только ему присущее. Вынь один, поменяй два других местами, и уже стена не стена, крепость не крепость. Причем каждый камень старается остаться на месте по своей воле. Поддерживая такой порядок, люди не совершают над собой насилия. Скажи человек верблюду, что он верблюд, разве горбатый обидится? Быть верблюдом для него не оскорбление, а естественное состояние. Так разве может оскорбить человека упоминание о том, что он рожден и живет в бедности? Естественность бытия предопределена священными законами шариата, и скажи кому-то, что законы эти несправедливы, тебя убьют. Без раздумий и рассуждений. Каждый не просто стоит на своем месте в родовой шеренге, он блюдет это место, гордится им, радуется, что есть другие, стоящие ниже его. Сказано, аллах — это истина. Для истины не жалей ничего. Погибнуть за веру, потерпеть, получить увечье — значит обеспечить себе пропуск в рай. У мусульман есть свои герои, вроде Увейс Карали — сподвижника Мухаммеда. Рассказывают, что этот человек услышал, будто у Мухаммеда в битве выбит зуб. А сподвижник во всем хотел походить на пророка. Только какой зуб выбит у святого, он не знал. Потому взял и высадил себе все зубы сразу. Короче, превзошел пророка. Или другой святой — Сад Ваккас. У него попросили пиалу крови его сына. И Ваккас заколол мальчишку. Оказалось, это только проверка на веру. По молитве Мухаммеда аллах воскресил сына Сад Ваккаса. Видите, как все хорошо кончилось. В особой когорте у мусульман святые мученики — шахид. Это те, кто пострадал за веру. Войти в категорию шахид — вот стремление многих фанатиков. Помните об этом, всегда имейте в виду…

— Что теперь в ваших планах? — спросил Полудолин Черкашина после лекции. — В штаб?

— Нет, товарищ майор. Вместе с батальоном я иду до урочища Жердахт. Оттуда уже своим ходом — в кишлак Сарачину. Это центр рода, который возглавляет некий Абдул Кадыр Хан. В сложившейся ситуации род занял нейтральную позицию. Несколько раз с ним уже вели переговоры представители власти, но пока толку мало. Что-то сдерживает вождей. Теперь вот из Сарачины намекнули, что неплохо, если бы туда приехал советский человек, Они сами посмотрят и другим покажут, каков он есть. Странно для непосвященных, но то, что я вам рассказывал, помогает понять, какие там можно встретить взгляды. Вот и пойду туда.