Радиоэлектронный шпионаж

В помещении резидентуры было всего три окна. Оно отделялось от рабочих помещений ГРУ десятками дверей, бетонными перекрытиями и стенами. Тут не разрешалось обсуждать секретных вопросов. Тем не менее все три окна были защищены так, как должны быть защищены окна любого помещения ГРУ. Снаружи они ничем не отличались от других окон, на них красовались такие же решетки, как и везде. Но стекла в этих окнах были очень толстые и чуть мутные. Снаружи было трудно разглядеть, что происходило внутри. К тому же толстое стекло меньше вибрирует и не может служить мембраной, если навести на него мощный источник электромагнитных излучений.

Оконные стекла были сделаны как бы не очень аккуратно: в одном месте чуть толще, в другом — чуть тоньше. Это тоже хитрость. Кто-то за изобретение этого неровного стекла получил премию. Если такое стекло и использовалось в качестве мембраны, то оно рассеивало направленный на него электромагнитный луч хаотично, не позволяя получить удовлетворительное качество приема.

Форточек в окнах, естественно, не было, системы вентиляции — особые и тщательно охранявшиеся. Каждое окно имело тройное остекление, рамы — металлические, а между металлическими деталями располагались прокладки, чтобы снизить вибрацию. Внутреннее и внешнее стекла выглядели вполне обычно, но если присмотреться к средней раме, то можно было увидеть, что стекла находятся не в одной плоскости. Каждое наклонялось под своим углом, рассчитанным с помощью ЭВМ, и было чуть развернуто по фронту. Это делалось опять, чтобы предотвратить возможность использования окон для прослушивания. Ну а стены защищались, конечно, еще лучше. Двери в помещении резидентуры ГРУ в посольстве больше всего напоминали герметичные люки подводных лодок и задраивались так же плотно. На дверях устанавливались кодовые замки с капканами: капкан срабатывал, если неправильно была набрана кодовая комбинация.

И вот таким образом спрятанная и защищенная от посторонних взглядов и ушей Группа ТС круглосуточно вела работу по перехвату и дешифрованию военных и правительственных радиограмм. Она работала в интересах управлений информационного обеспечения ГРУ, добывая крупицы сведений, из которых командный пункт и его большой компьютер постоянно лепили общую картину мира для высшего военного командования Вооруженных Сил СССР.

Группа радиоконтроля тоже занималась перехватом, но это был совсем другой вид работы. Она работала только в интересах местной резидентуры ГРУ и следила за активностью полиции. Эта группа всегда знала, что делает полиция, как расставлены ее силы, за кем следят ее переодетые агенты. Радиоконтроль всегда мог сказать, что, например, сегодня полицейские следили за подозрительным арабом, а вчера все силы были брошены на поимку торговцев наркотиками. Очень часто активность полиции не поддавалась дешифровке, но и тогда Группа радиоконтроля всегда была готова предупредить заинтересованных лиц о том, в каком районе города наблюдался этот непонятный всплеск активности.

ВЕРБОВКА

Одним из источников ценных данных для военной радиоразведки служила агентурная разведка ГРУ. К примеру, была у канадского премьер-министра Кинга своя шифровальная служба. Однако, несмотря на это, полученные им от Черчилля телеграммы сначала читали сотрудники резидентуры ГРУ в советском посольстве в Оттаве, и только затем они докладывались Кингу. А с посланиями Кинга Черчиллю в Москве знакомились раньше, чем они доходили до английского премьер-министра. И все благодаря тому, что ГРУ удалось склонить к сотрудничеству шифровальщицу Кинга. Правда, как всегда это бывает с женщинами, вышла маленькая неувязка. Ее связником был лейтенант ГРУ Павел Ангелов, в которого она влюбилась по уши. «Она все время целоваться лезет», — жаловался начальству Ангелов. На что начальство ему резонно отвечало: «Если для дела надо, то и ведьму поцелуешь. Приказано — целуй!» Спустя некоторое время Ангелов доложил: «Поцеловал, но противно». А ведь она потом на следствии его имя ни разу не упомянула…

Но не всегда рвение, проявленное агентурной разведкой в деле добывания шифров других стран, приводило к положительным результатам, о чем свидетельствует история Дмитрия Волохова.

Французский гражданин Дмитрий Волохов родился в 1942 году в семье русских эмигрантов, переселившихся из России во Францию после революции 1917 года. К своим 27 годам Волохов успел закончить парижскую Школу восточных языков, стать лиценциатом естественных наук и получить диплом о высшем образовании французского Института ядерных исследований, в стенах которого он позднее защитил докторскую диссертацию. В 1959 году Волохова призвали на военную службу в инженерный полк, где его русское происхождение заинтересовало одного из офицеров. Однажды тот спросил, не хочет ли Волохов сделать для своих товарищей по службе обзор советских пятилетних планов. Если нужно, то этот офицер мог бы дать ему специальное разрешение для поездки за необходимыми материалами в Париж. Волохов с радостью согласился.

Приехав в Париж, Волохов сразу отправился на улицу Прони, где в доме за номером 8 размещалось Советское информационное бюро. Молодой француз пришел туда за материалами для своего обзора. Его принял заведующий бюро Алексей Стриганов, офицер ГРУ. Завязалась приятная беседа, и вскоре Стриганов знал о Волохове все. И русское происхождение, и образование, и служба в армии — все это чертовски заинтересовало русского разведчика. Перед самым прощанием Стриганов сказал, что ему нужен переводчик. О, сущие пустяки, но это так упростило бы ему жизнь, если бы молодой человек смог помочь! Конечно, за вознаграждение.

Волохов не колебался ни секунды: он недавно женился и уже успел стать отцом, ему непросто было содержать жену и ребенка на свое скудное солдатское жалованье. Волохов ушел, держа под мышкой несколько статей для перевода. Потом он еще много раз приходил за переводами на улицу Прони. Стриганов на словах был очень доволен качеством его переводов и хорошо платил. Правда, при каждой выплате от Волохова требовалось писать расписку в получении денег. Но Стриганов рассеивал все подозрения Волохова, постоянно повторяя: «Можно на любое имя. Это не имеет значения. Это для отчетности». Так продолжалось несколько недель.

Тем временем из инженерного полка Волохова перевели в лабораторию радиационных измерений. Перевод совпал с первой попыткой Стриганова начать задавать Волохрву вопросы о его службе. Волохов испугался и прекратил свои посещения дома на улице Прони. В результате Стриганова, как несправившегося, от дальнейшей работы с Волоховым отстранили, а его место занял другой советский военный разведчик — Поройняков. Тот возобновил контакты с Волоховым, но, наученный горьким опытом Стриганова, события не торопил.

После нескольких задушевных бесед Поройняков обнаружил, что Волохов религиозен до страсти, и как бы между прочим признался ему в своем атеизме, вместе с тем дав понять, что иногда и в его атеистическую душу закрадывались сомнения. Между Волоховым и Поройняковым возникли дружеские отношения. Волохов старался помочь советскому другу обрести путь к Богу и одновременно значительно увеличивал свой заработок. Однако теперь он зарабатывал не переводами, а продажей секретной информации советской разведке.

Освободившись от военной службы в 1960 году, Волохов стал работать инженером-атомщиком в фирме, которая занималась строительством завода по разделению изотопов в Париже. Последующие четыре года, пока Волохов не оставил свое предприятие для новой, менее интересной с точки зрения советской разведки, работы, стали самыми продуктивными для ГРУ во Франции.

В октябре 1970 года, поочередно побывав под «покровительством» четырех офицеров ГРУ, Волохов попал в руки пятого — полковника Юрия Рылеева, помощника военного атташе посольства СССР в Париже, и рассказал ему о том, о чем не говорил ни одному из предыдущих. Его тесть Жак П. работал шифровальщиком в посольстве Франции в Белграде. Весьма заинтересовавшись, советский офицер попросил Волохова прощупать Жака, чтобы выяснить, не согласится ли тот сотрудничать с ГРУ. Волохов в тоне шутки завел разговор с тестем на эту скользкую тему, приманивая перспективой больших денег. Но Жак разговора не поддержал. Когда Рылеев на следующий день захотел узнать, какой оказалась реакция шифровальщика, Волохов поведал о его молчании. Неверно истолковав эту сдержанность, Рылеев взял у Волохова рекомендательное письмо к Жаку, заплатив за него полторы тысячи франков, и отправился в Белград вербовать нового агента.