Страница 3 из 9
А главное, за эти три дня никто из власть имущих, тайных и явных, так ни разу и не потребовал от советского посла вернуть Натали. Мелькнуло лишь краткое сообщение, что дочь Отца Нации спасена благодаря профессионализму охраны и в настоящее время согласно собственному желанию «пребывает» в советском посольстве. Никаких разъяснений, что скрывается за этим уклончивым термином, так и не последовало.
Одним словом, практически благолепие. Конечно, что-то происходило за кулисами, не могло не происходить — но никто в посольстве представления не имел, что именно. Едва чуточку устаканилось, вся несвятая троица — Лаврик, чекист и представитель АПН — ринулись в город потрясти немногочисленную агентуру, но вернулись лишь с охапкой противоречивших друг другу слухов, ни на что не годных. Разве что привезли кипу газет — местные пока что не выходили, а иностранные, полное впечатление, сами были в полном затруднении…
— Ну, хорошо, — сварливо сказал Панкратов. — Резких изменений курса не произошло. Но скажет мне кто-нибудь, какой вообще курс? И кто, собственно говоря, у власти? С кем нам вообще договариваться?
— Вообще-то в посольстве гостит Натали Олонго… — сказал Лаврик нейтральным тоном.
— И какой толк от этой соплюшки? — поморщился Панкратов. — Она сейчас никто и звать ее никак. Мне тут сообщили, три дня не просыхает…
Лаврик не без вкрадчивости сказал:
— Вот здесь нам как раз крайне полезен товарищ Мазур, у которого с ней довольно дружеские отношения. Я думаю, ему гораздо проще будет сориентироваться в событиях, чем кому-либо другому.
— Ну да… — проворчал Панкратов. — Вместе виски трескать…
При слове «виски» посол вовсе уж страдальчески покосился на заветный ящик стола и, придав себе осанистый вид, насколько удалось, сказал:
— В самом деле, товарищи, сколько можно переливать из пустого в порожнее? Сами мы все равно ничего решить не можем, и предпринять ничего не можем, не имея полномочий. Остается ждать указаний из Москвы, и это всех касается, — он демонстративно отодвинул кресло и чуть привстал. — У меня еще отчет не дописан, у многих, думаю, тоже… Давайте уж закругляться…
Вид у него был настолько непреклонный, что даже Панкратов (по лицу видно, жаждавший бичевать и разоблачать и далее), с недовольным видом полез из-за стола, не говоря уж об остальных, вскочивших гораздо более охотно.
— Кирилл Степанович, вы не задержитесь на минутку? — вопросил посол ничуть не требовательно, скорее просительно.
Мазур остался, пожав про себя плечами. Косясь на дверь опустевшего кабинета, посол достал бутылку «Курвуазье», две рюмки, тарелочку с неизменными вялеными фруктами и проворно расплескал из полного в порожнее. Жестом пригласил Мазура сесть, первым схватил свою рюмку и браво осушил до дна, после чего тут же наполнил снова. Мазур пригубил свою, не особенно и увлекаясь, в хорошем стиле великосветских приемов…
— Кирилл Степанович, — задушевно сказал посол. — Тут Сема сгоряча наговорил всякого… Ну, что поделать, должность у человека такая, да и нервы у всех на пределе. Я его сто лет знаю, вечно он так… Ну, мало ли как в жизни оборачивается, кто ж знал, что этот папаша с дочкой такие сволочи… Я сам с ним однажды на приеме в Министерстве недр пару бокалов употребил, кто ж знал, что это вражина матерая… К чему это я… Будьте уверены: если что, я со своей стороны дам вам наилучшую характеристику. Непременно упомяну, как вы тогда спасли советских геологов в трудной ситуации… И за Ирину спасибо… Папа ее, кстати, вам шлет привет и благодарность… Что ж не пьете-то?
Мазур прикончил рюмку, и посол тут же набуровил ему новую, а заодно и себе, третью по счету за неполных пару минут.
— Дипломатия, Кирилл Степанович, дело тонкое, — продолжал чуточку рассолодевший посол. — Всегда нужно, как говорится, держать руку на пульсе… Вы ведь и в самом деле, наслышан, в… отличных отношениях с мадемуазель Олонго?
Мазур неопределенно пожал плечами.
— Она тут, кстати, совсем недавно звонила, вас искала, — сказал посол. — Скучно девушке, да и ситуация в стране такая, что черт ногу сломит… Вы ведь сейчас к ней пойдете?
— Пожалуй, — осторожно сказал Мазур.
Наклонившись к нему, посол понизил голос:
— Вот и будет к вам маленькая просьба… Я понимаю, у вас свое начальство, ему и следует в первую очередь докладывать… но, если узнаете что-нибудь такое… не особо секретное, поделитесь потом, а? Не откладывая в долгий ящик. Девушка энергичная, что-то да должна знать, — он понизил голос до шепота. — Сема зря говорит, что она только виски глушит… Не совсем. Мне доложили с коммутатора: она за последние два дня раз двадцать звонила в город, иные разговоры надолго затягивались. Наговорила на приличные деньги, да ладно уж, спишется по соответствующей статье… Ох, не сидит она сложа руки…
— А с кем и о чем? — спросил Мазур.
Посол развел руками:
— Представления не имею, она же на местном болтала, а кто его у нас знает? Но что-то она крутит, факт, уж поверьте. Никто ни словечка не понимает, но все говорят, что никак это не похоже на пьяную болтовню, которая на всех языках одинакова… Вы уж, если узнаете что-то… А? Я на секреты не покушаюсь, но иметь бы хоть какую-то ясность… Ну, а я уж со своей стороны всегда помогу, чем могу. Договорились?
— Договорились, — сказал Мазур, вставая.
Дело было ясное: посол, пытаясь реабилитироваться, пытался выведать хоть что-то интересное, о чем можно сообщить в Москву первым. В чем ему, пожалуй, следовало поспособствовать: чем черт не шутит, вдруг и в самом деле добро помнит и сможет написать бумагу, которая окажется небесполезной, когда за борзое перо возьмется Панкратов…
В коридоре его терпеливо дожидался Лаврик, и они стали подниматься на третий этаж, зашли в комнату Лаврика, и тот незамедлительно извлек бутылку джина. Скручивая пробку, поинтересовался:
— Чего этот старый барсук от тебя хотел?
— Информации, — кратко ответил Мазур, усаживаясь и принимая стакан, — Наташка-то, оказывается, не просто виски сосет, а два дня названивает в город, и не похоже, чтобы по пьяной лавочке…
— А чего ты хотел? — фыркнул Лаврик. — Боевая девочка. Плюху держать умеет… Да, можешь меня поздравить: Джулька обнаружилась живая и здоровая, разве что чуток плечо царапнуло, ну, сущий пустяк.
— Поздравляю, — угрюмо сказал Мазур. — А Мтанга так и не объявился?
— Ни слуху, ни духу. Там, сам знаешь, был второй потайной ход… Отсиживается где-нибудь, зуб даю.
— Зачем? Вроде все спокойно и вошло в норму… — Лаврик прищурился:
— Для кого как… Уж врагов-то у него… А Папа мертвехонек.
Мало ли кому взбредет в голову под шумок свести счеты. Пальнут в спину, спишут на сложную обстановку… Я бы на его месте именно так и рассуждал — и засел на пару деньков в укромном уголке. Верно тебе говорю: Мтанга вынырнет, когда все окончательно устаканится и можно будет не бояться за свою драгоценную башку.
— Что устаканится?
— Есть версии… — небрежно сказал Лаврик. — Погоди, ты что такой хмурый? И пьешь без энтузиазма? — он присмотрелся, хохотнул: — Ах, во-от оно что… Панкратов тебя расстроил?
— А что тут смешного? — мрачно сказал Мазур. — Он ведь не остановится, сука гладкая. И писать обязательно будет. Чтобы остаться в белом. А как можно извернуть кое-какие фактики, ты лучше меня знаешь. В Кушку не сошлют взводом командовать, но кровушки попьют…
— Да не бери ты в голову, — сказал Лаврик совершенно беззаботно. — Нашел проблему. Никому и никуда он писать не будет. Нет, он с превеликим удовольствием накатал бы телегу толщиной с кирпич, но не будет у него такой возможности…
— Это почему?
— Потому что на свете живет дядя Лаврик, — серьезно сказал Лаврик. — Который при всех своих недостатках имеет одно несомненное достоинство: терпеть не может таких вот писарчуков, и по возможности принимает меры, чтобы их обезопасить…
Он открыл ящик стола — единственный, запиравшийся на хитрый ключ, достал из него толстый конверт, а из конверта — солидную пачку цветных фотографий. Ловко перетасовав их, как карточную колоду, отобрал три и веером положил перед Мазуром: