Страница 12 из 115
Десятого февраля после сорокавосьмидневного перехода Байрон увидел берега Африки и тремя днями позже бросил якорь в Столовой бухте.
В Кейптауне он смог снабдиться всем необходимым. Продовольствие, вода, медикаменты — все было погружено с исключительной быстротой, объяснявшейся желанием приблизить час возвращения; и форштевни кораблей наконец были направлены к берегам родины.
Переход через Атлантический океан ознаменовался двумя событиями.
«На широте острова Святой Елены, — рассказывает Байрон, — при ясной погоде и свежем ветре, на значительном расстоянии от земли корабль испытал такой резкий толчок, словно налетел на мель. Сила сотрясения была очень велика, и мы все испугались и выбежали на палубу. Мы увидели, что море на большом расстоянии было окрашено кровью, и это рассеяло наши страхи. Мы решили, что корабль наткнулся на кита или на косатку и, по всей вероятности, — вскоре мы в этом убедились — никакого повреждения не получил».
Спустя несколько дней руль у «Тамар», пришедшей в чрезвычайно ветхое состояние, окончательно перестал повиноваться, и пришлось придумать приспособление для его замены, чтобы корабль мог добраться хотя бы до Антильских островов, так как продолжать путь для него было слишком опасно.
Девятого мая 1766 года «Дофин» бросил якорь в Лондонском порту, совершив кругосветное плавание, длившееся около двадцати трех месяцев.
Из всех кругосветных путешествий англичан это было наиболее удачным. До тех пор ни разу не делалось попытки совершить плавание с чисто научной целью. Если результаты его оказались не столь плодотворными, как можно было надеяться, то в этом следует винить не командира, доказавшего свое искусство моряка, а скорее лордов Адмиралтейства, инструкции которых не отличались достаточной точностью и которые не позаботились включить в состав экспедиции, как это делалось впоследствии, ученых — специалистов по различным отраслям знания.
Впрочем, заслуги Байрона полностью оценили. Ему присвоили чин адмирала и дали важное назначение в Ост-Индии. Но этот последний период его жизни, окончившейся в 1786 году, не имеет отношения к предмету нашего труда, и мы не будем на нем останавливаться.
II
Толчок был наконец дан, и Англия встала на путь великих научных экспедиций, оказавшихся такими плодотворными и поднявших на такую высоту репутацию ее флота. Какой превосходной школой являлись эти кругосветные путешествия, во время которых экипаж — офицеры и матросы — ежечасно сталкивался с непредвиденными опасностями и качества моряка, солдата и просто человека постоянно подвергались испытанию! Если в войнах периода Революции[52] и Империи английский флот почти всегда сокрушал французов благодаря своему превосходству, то это следует приписать не только тому, что раздираемая внутренней борьбой Франция лишилась почти всех высших морских офицеров, но и тому, что английские матросы закалились в тяжелых кругосветных плаваниях.
Как бы там ни было, немедленно по возвращении Байрона английское Адмиралтейство снарядило новую экспедицию. Пожалуй, оно даже слишком поторопилось с подготовкой. «Дофин» вернулся в Лондонский порт в начале мая, а через шесть недель, 19 июня, капитан Сэмюэл Уоллис был назначен его командиром.
Этот офицер, пройдя все ступени службы на военном флоте, руководил важной операцией в Канаде и способствовал взятию Луисбурга. Каковы были достоинства, заставившие Адмиралтейство при выборе руководителя экспедиции предпочесть Уоллиса другим его товарищам по службе? Мы этого не знаем; впрочем, благородным лордам не пришлось пожалеть о сделанном ими выборе.
Уоллис без промедления приступил к ремонту корабля, и 21 августа «Дофин» присоединился в плимутской гавани к шлюпу «Суоллоу» («Ласточка») и транспортному судну «Принс-Фредерик». Последним командовал лейтенант Брайн; капитаном первого был Филипп Картерет, один из лучших офицеров; он только что совершил кругосветное плавание с коммодором Байроном, и его репутации предстояло подняться на исключительную высоту в результате этого второго путешествия.
К несчастью, шлюп «Суоллоу» оказался мало пригодным для предстоявшей кампании: он прослужил уже тридцать лет, его обшивка была очень тонкая. Кроме того, продовольствие и товары для обмена оказались распределены так неравномерно, что на «Суоллоу» их погрузили гораздо меньше, чем на «Дофин». Картерет тщетно требовал походную кузницу, железо и различное снаряжение; он по опыту знал, насколько все это будет необходимо. Адмиралтейство ответило, что корабль достаточно хорошо оснащен и вполне приспособлен для выполнения предстоящей задачи. Этот ответ окончательно укрепил Картерета в убеждении, что дальше Фолклендских островов он не дойдет. Тем не менее он принял все меры, продиктованные ему опытом.
Двадцать второго августа 1766 года корабли подняли паруса. Уоллису не понадобилось много времени, чтобы понять, что «Суоллоу» на редкость неходкое судно и что плавание не обойдется без затруднений. Однако переход до Мадейры прошел без всяких происшествий. Там была сделана остановка для пополнения запаса уже израсходованной провизии.
Покидая Мадейру, командир вручил Картерету копию своих инструкций и назначил ему Пуэрто-Амбре, в Магеллановом проливе, в качестве места встречи на тот случай, если они окажутся разлученными. Стоянку в бухте Прая на острове Сантьягу (острова Зеленого Мыса) сократили, так как эпидемия оспы производила там большие опустошения, и Уоллис даже запретил экипажу своих кораблей высаживаться на берег. Вскоре после того, как был пройден экватор, «Принс-Фредерик» поднял сигнал бедствия, и пришлось послать на него плотника, чтобы заделать течь в скуле[53] левого борта. На этом судне вследствие плохого качества продовольствия уже имелось множество больных.
Девятнадцатого ноября около восьми часов вечера с кораблей заметили на северо-востоке очень странный метеор, с ужасающей быстротой летевший по горизонтали в направлении юго-запада. Его видели почти целую минуту, и он оставил за собой такой яркий, ослепительный след, что палуба была освещена, как днем.
Восьмого декабря показался наконец берег Патагонии. Уоллис шел вдоль него до мыса Кабо-Вирхенес[54], где высадился в сопровождении вооруженного отряда моряков с «Суоллоу» и «Принс-Фредерик». Толпа туземцев, ожидавшая англичан на берегу, получила ножи, долота и другие мелочи, обычно раздаваемые в подобных случаях; патагонцы всячески выражали свое удовольствие, но ни за что не хотели дать в обмен за них гуанако, нанду[55] и другую имевшуюся у них немногочисленную дичь.
«Мы измерили, — рассказывает Уоллис, — самых высоких патагонцев. Один из них был вышиной в шесть футов и шесть дюймов, несколько — пять футов пять дюймов, но большая часть обладала ростом от пяти футов шести дюймов до шести футов».
Следует отметить, что речь идет об английских футах, равняющихся 305 миллиметрам. Хотя этих туземцев нельзя назвать великанами, как утверждали первые путешественники, все же их следует считать исключительно высокими людьми.
«У каждого, — сообщается далее в отчете, — за поясом было заткнуто очень оригинальное оружие: два круглых камня, обтянутых кожей и весивших каждый около фунта; их привязывали к концам веревки, длиной примерно в восемь футов. Этим оружием пользуются как пращой, держа один из камней в руке, а другой вращая вокруг головы, пока он не приобретет достаточной скорости; тогда их бросают в намеченную цель. Патагонцы так ловко владеют своим оружием, что на расстоянии пятнадцати аршин попадают сразу обоими камнями в цель величиной с монету в один шиллинг. Впрочем, они не имеют обыкновения применять его при охоте на гуанако и нанду»[56].
[52] Речь идет о Великой французской революции 1789 — 1794 годов.
[53] Скула корабля — округлость корпуса судна в носовой его части.
[54] Кабо-Вирхенес (Мыс Девственниц, или мыс Дев) — испанское название мыса, расположенного на побережье Южной Америки у 52° ю. ш., открытого испанскими мореплавателями в день, когда католическая церковь отмечает память одиннадцати тысяч христианских мучениц, погибших за веру.
[55] Нанду — американский страус; водится в саваннах, степях и полупустынях Южной Америки.
[56] Имеется в виду оружие индейцев Патагонии — «бола».