Страница 49 из 51
Неужели этим существам, некогда почитаемым как боги, оставлен лишь один этот жестокий способ применения своей силы? Лоуренс чувствовал, как больно сейчас Хоро, и ему хотелось завыть во всю глотку от собственной беспомощности.
Хаскинсу придется уйти и забрать с собой бессчетные стада овец…
– Что…
Толпа уже почти что бросилась на чужаков, когда перед глазами Лоуренса мелькнула картина – широкая река из овец, текущая по лугу.
– Стойте! – выкрикнул он. – Подождите! Я знаю, как убедиться, что в ящиках!
Гробовая тишина заполнила комнату, хотя еще секунда – и здесь разверзся бы ад. Лоуренсу удалось прорваться в последний миг.
– Да, и как же?
Настал решающий момент для того, чтобы успокоить толпу, не дать ей разбушеваться. И один из представителей Альянса, почувствовав это, тут же взял инициативу в свои руки.
– Погодите минуту! Давайте сперва выслушаем, что он имеет в виду!
Не будет преувеличением сказать, что ситуация по-прежнему оставалась на волосок от кровавой бани. Лоуренс сделал глубокий вдох, потом выдох, потом еще вдох – и произнес:
– Любая ловушка будет бесполезна, если в нее попадем не мы.
Вмешался еще один из представителей:
– Что ты имеешь в виду?
– Если они собираются подставить Альянс, нужно, чтобы капкан захлопнул кто-то другой, и тогда их планы будут сорваны.
– Хмм… ты имеешь в виду, что ящики проверишь ты сам?
Это было бы бесполезно; доказать монастырю, что Лоуренс не на стороне Альянса, ничуть не проще, чем доказать Альянсу, что он не соглядатай от монастыря. Поэтому, конечно, Лоуренс покачал головой.
– Если не ты, то кто тогда?
Лоуренс был не вполне уверен в собственной идее, но кое-кто помог ему воспрянуть духом и вернуть самообладание… кое-кто, чья ручка твердо держала его руку, – Хоро. Если бы Лоуренс действовал лишь ради собственного блага, он и не стал бы лезть навстречу такой опасности.
– Овцы.
Этого короткого слова хватило, чтобы все вновь застыли на месте.
– …Значит, все-таки у нас есть третий путь!
Ситуация вновь перевернулась с ног на голову.
***
Естественно, овца – идеальный пример безобидного травоядного. Однако, как упомянула когда-то пастушка Нора, она совершено не понимает слова «хватит».
То же относилось и к Хаскинсу, Золотому барану. Когда он принимал какое-либо решение, остановить его было невозможно. Он даже начал пожирать плоть себе подобных, чтобы влиться в общество людей… как будто для него это было ничто.
Под предводительством пастуха стадо овец способно хоть со скалы броситься. Люди нередко получали серьезные раны, когда оказывались на пути таких стад.
Монастырь устроил ловушку и приготовился к кровавой схватке с Альянсом, который в нее угодит; потом на Альянс можно было бы свалить все. Но даже отряд наемников бессилен остановить прущее вперед стадо овец – что уж говорить о монастыре.
Лоуренс и его спутники своими глазами видели здесь, в торговом отделении, какие громадные тут стада и какие искусные пастухи. Вот почему ни один рот не открылся, чтобы возразить на предложение Лоуренса.
– …Вот, в целом, и все.
Лоуренс закончил объяснять свой план Хаскинсу, сидящему возле печи неподвижно, точно замшелый камень. Наконец старик шевельнулся.
– Ты просишь меня, чтобы мои овцы… напали на людей?
– Более-менее.
Хоро стояла в дверях с вялым выражением лица. Коул остался на постоялом дворе Альянса – по сути, в качестве заложника.
– Одолжишь ли ты нам свою силу, господин Хаскинс?
Никто лучше него не годился для осуществления плана, включающего в себя использование овец. Единственным возможным препятствием была его гордость Золотого барана, существа, некогда почитаемого как бога. Но в нынешнее время древние уже не властвовали над миром, как когда-то, – Хаскинс не мог действовать из собственной прихоти, он вынужден был считаться с законами людей.
Роль Хаскинса была низведена до мелкой сошки, его уже нельзя было даже назвать «кукловодом в тени». Осознание этого причиняло боль совершенно иного сорта, нежели боль от безуспешных попыток как-то изменить положение. Даже Лоуренс почувствовал себя оскорбленным, когда впервые услышал, как кто-то пренебрежительно отозвался о его имени, а потом резко изменил отношение, услышав имя его гильдии. Именно в такие моменты человек осознает, насколько он мал по сравнению с целым миром – капля в огромном океане.
Хаскинс сунул в печь полешко, и языки пламени весело заплясали.
– Ха-ха… значит, дошло в конце концов и до этого.
Похоже было, что он упивается своим неприглядным положением; в то же время он оказался более искренним и сговорчивым, чем ожидалось. Даже приняв человеческий облик и сделав то, после чего возврата к прошлому уже нет, он по-прежнему мог смеяться над собой. Смеяться, глядя, как его последняя линия защиты рушится, – как будто это зрелище было болезненным и в то же время прекрасным.
И все же, услышав его слова, прислонившаяся к дверному косяку Хоро вмешалась:
– Ты забыл уже, кто именно попросил моего спутника о помощи?
Хаскинс повернул к ней голову на мощной шее и пристально посмотрел; уголки его губ приподнялись.
– Хоро, – одернул ее Лоуренс. Хаскинс перевел взгляд на него и весело произнес:
– Ничего, ничего. В конце концов, лишь мужчине дано понять красоту упадка, верно?
Некогда он вел за собой диких баранов, заполонявших щедрые луга, но теперь его заботой было защищать их временное пристанище. Чувство ответственности и сильная воля служили ему доспехами, укрывая даже эмоции. На его лице не было места боли, печали, отвращению. Он должен был все это терпеливо выносить и упрямо идти вперед.
Хаскинс был представителем всех овец, и по полной достоинства фразе, которую он произнес, становилось ясно, что этот пастух, больше походящий на монаха, вполне ценил красоту; что он тоже существо из плоти и крови. Хоро сочла, видимо, что ею пренебрегают, и открыла рот, собираясь что-то сказать, но слов Хаскинса хватило, чтобы ее утихомирить.
Заметив, что Хаскинс собирается встать, Лоуренс быстро протянул руку и поддержал его.
– Значит, ты поможешь нам?
Хаскинс был чуть ниже Лоуренса, когда стоял выпрямившись, но от его сильного, крепкого тела веяло ощущением власти. Вьющиеся серебряные пряди волос и бороды качались сами по себе, точно каждая из них была тронута молнией. На мгновение Лоуренсу открылся истинный облик Хаскинса.
– Конечно. Кто, кроме меня, способен это сделать?
Легким движением он взял свой пастуший посох; колокольчик приятно зазвенел.
– От всей души благодарю тебя. Теперь я наконец найду себе новую роль в этом мире.
На эти слова Лоуренс мог лишь задумчиво улыбнуться. Тогда Хаскинс повернулся к Хоро и сказал:
– Мы не можем более вести себя так же свободно, как прежде, но… – он перевел взгляд на свою руку, затем на печь, в которой наконец занялось полено. – У нас по-прежнему есть места, которые мы называем домом, а значит, у нас по-прежнему есть цель. Ты еще даже не видела свой родной дом, поэтому не смотри так, будто вот-вот расплачешься. Не огорчай этого юношу.
Глаза Хоро расширились, и даже сквозь ткань капюшона было видно, как ее уши встали торчком от раздражения. Лоуренс решил, что хвост ее тоже, должно быть, распушился. Но несмотря на весь свой гнев, все, что она смогла, – пробурчать, когда Хаскинс покинул комнату:
– Подумать только – у какого-то барана хватает наглости меня поучать.
Похоже, есть вещи, которые лишь она и Хаскинс способны понять. Они встретились взглядами лишь на миг, но прочли мысли друг друга. Лоуренс проводил Хаскинса до постоялого двора Альянса, Хоро пришла следом чуть позже. Как только они прибыли, торговцы окинули Хаскинса взглядом и согласились, что он подходит для их нового плана.
Дальше все шло как по маслу; стадо овец было собрано в мгновение ока. Оставшиеся в отделении монахи явно были озадачены, почему овец ведут наружу в такой час.