Страница 17 из 35
Вы содрогнетесь, если расспросите эту женщину с покрасневшими глазами и со страшным лицом, едва прикрытую рваными, грязными лохмотьями. Башмаки у нее прохудились так основательно, что она, можно сказать, идет по земле босиком; она смеется адским смехом, обнажая черные зубы, голос у нее хриплый, руки бурые от грязи, а седые пряди забыли, что такое гребень.
Она знавала лучшие дни, она была одной из первых парижских красавиц, ножки ее в шелковых башмачках покоились на пуховых подушках, она разъезжала в роскошном экипаже, ела на позолоченном серебре, болтала с князьями; за ее улыбку готовы были заплатить большие деньги, уста ее сулили сладостные поцелуи, волосы струились по плечам, а голос звучал божественно; она отдавала приказания многочисленной челяди и пренебрегала изысканнейшими яствами.
А нынче она пьет водку! Описание всех тех происшествий, которые незаметно привели ее к падению, заняло бы целую книгу, и какую книгу!..
Неподалеку от этой женщины вы увидите подметальщика, которого Шарле изобразил так забавно, что соперничать с этой карикатурой было бы чистым безумием[60]; подметальщик этот был в свое время фешенебельным юношей, денди, щеголем, его элегантная карета не однажды пролетала по той мостовой, которую он нынче метет, бросая на проезжающие экипажи те же взгляды, какие навеки проклятый устремляет в сторону райских кущей.
Нелегко вынуждать порядочных людей, людей благородных, людей из хорошего общества и их очаровательных подруг созерцать картины такого рода; однако это пойдет им на пользу. Это все равно что сжигать паклю в честь избрания нового папы[61]… Sic transit gloria mundi[62]. Что в переводе означает: «Подумайте о будущем».
Есть люди, которые даже представить себе не могут, что в двух тысячах лье от них обитают дикари; тем меньше способны они заметить дикарей, которые окружают и атакуют их прямо в стенах Парижа.
Книга вторая
ДОБРОВОЛЬНЫЕ ПОЖЕРТВОВАНИЯ, ВЗИМАЕМЫЕ СО СВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ В САЛОНАХ
Порядочные люди того и гляди возмутятся, увидев, что о них заговорили следом за мастерами воровского промысла, описанными в книге первой. Что за чудовищное преступление: изобразить их на таком фоне, превратить их в ступеньку на пути к описанию великих негодяев в третьей и четвертой книгах![63] Это совершенно непростительно! Однако разве не обязаны мы рассказать обо всех без исключения? А раз уж перед нами, как на Страшном суде, предстанут абсолютные монархи со своими займами и конституционные правительства со своими неуплатными долгами, то мы не видим причин для того, чтобы обойти вниманием людей из хорошего общества.
Итак, вся вторая книга будет посвящена благородным промыслам, которые весьма распространены в большом свете, но ничуть не менее губительны для частных кошельков. Здесь деньги у вас изымают весело и непринужденно, изящно и открыто, но оттого состояние ваше страдает ничуть не меньше, чем от подлых происков, описанных в книге первой. Ударят ли вас дубиной по голове или же по всем правилам искусства заколют шпагой, вы в любом случае умрете!
Разделить эти косвенные налоги, взимаемые людьми из хорошего общества с себе подобных, на разряды так трудно, что мы предпочли в этом случае обойтись без всякой классификации. В самом деле, благородные изъятия денег — это нечто неизъяснимое, они ускользают от исследования, подобно струйке дыма.
Можно ли назвать их дурным поступком? Нет. Мошенничеством? Нет. Разумеется, нет здесь и воровства, но можно ли в данном случае говорить о безупречной честности? Каждая просьба о деньгах, к вам обращенная, исполнена, как и все, что делается во Франции, величайшего остроумия, учтивости и человеколюбия; без этого она была бы смешна, а быть смешными мы боимся; однако всякое покушение такого рода на наш кошелек всегда вызывает у нас не только улыбку, но и ропот. Как бы там ни было, промысел этот, с таким трудом поддающийся классификации и определению, так ловко балансирует на грани между законным и незаконным, что самые умудренные казуисты не в силах причислить его ни к той, ни к другой категории.
Поместив героев этих промежуточных случаев в книгу вторую, мы расположили их между мелкими воришками и ворами высшего полета; подобная нейтральная территория достойна этих почтенных особ; такая классификация — истинная дань уважения французским нравам и нашему светскому обществу.
Порядочному человеку тем более стоит держаться настороже, что хамелеоны, чьи краски и формы мы постараемся описать, всегда предстают в самом приятном из обличий. Это все наши друзья, родственники и даже — вещь в Париже подлинно священная — знакомые. Играя в этих маленьких драмах, они поражают зрителя в самое сердце, волнуют его душу и чувства, ставят самолюбие перед мучительным выбором и в конце концов торжествуют над самой героической решимостью.
Чтобы уберечься от этого потока законных просьб, не забывайте ни на мгновение, что нынче эгоизм сделался страстью и даже добродетелью; что мало осталось душ, ему неподвластных; что вы и ваш кошелек запросто можете стать жертвой одной из тех новомодных выдумок, одного из тех порывов великодушия, одного из тех благородных заговоров, от которых человеку порядочному так трудно уклониться.
Всегда держите в памяти энергическое предупреждение того здравомыслящего человека, который сказал: «Друг мой, друзей у человека не бывает»[64].
В этой книге вы не найдете типов; здесь в каждом параграфе предстанет верное изображение нового лица, в каждом эпизоде читатель узнает одну из повседневных жизненных невзгод.
Слуга вбегает к вам и объявляет в величайшем смятении:
— Сударь, там две дамы, графиня и маркиза, они желают говорить с вами.
— Молодые?
— Пожалуй.
— Хороши собой?
— Да, сударь.
— Проси.
Вы охорашиваетесь перед зеркалом, придаете своему лицу приятное выражение, расправляете волосы на висках, одним словом, принимаете вид… такой вид, который… да что тут говорить…
Несчастный, вы лелеете обольстительные надежды, вы думать не думаете о деньгах, о звонкой монете, об этих металлических кружочках, отягощенных многочисленными недугами, как то: бюджет, друзья, игра, контрибуции; нет, вы вовсе о них не думаете.
Входят дамы: они молоды, хороши собой, благородны, очаровательны; больше того, их прелестные башмачки не забрызганы уличной грязью. Но внезапно лицо ваше каменеет; оно принимает выражение суровое и недовольное; вы больше не в силах смотреть в глаза вашим посетительницам.
Все дело в том, что вы заметили кошелек из красного бархата с золотой бахромой и услышали фразу, которую за последние десять лет успели выучить наизусть:
«Сударь, зная ваше человеколюбие, ваше доброе сердце, мы надеемся, что вы не откажете нам; мы собираем пожертвования на малые семинарии…»[65]
И с этими словами они протягивают вам кошелек, неотразимый довод ad hominem[66]. Тон у них умоляющий, но они не скрывают, что привыкли повелевать.
Некоторые жертвы отвечают на это, что духовенство ныне сделалось богатым, а сами они бедны… Неубедительно!
Некоторые католики притворяются протестантами — и это для того, чтобы сэкономить пять франков! Ложь ради такой мизерной выгоды — больше, чем грех.
Посоветовавшись с несколькими казуистами, мы пришли к выводу, что фраза, которую мы собираемся предложить вашему вниманию, не содержит в себе ничего предосудительного; она — гавань спасения для многих порядочных людей; она позволяет отвадить благотворительниц раз и навсегда.
60
Весь костюм подметальщика, изображенного живописцем и рисовальщиком Никола-Туссеном Шарле (1792–1845), от узких панталон до высокой шляпы-цилиндра, выдает в нем бывшего франта.
61
Для появления белого дыма из трубы над Сикстинской капеллой, извещающего об избрании нового Папы Римского.
62
Так проходит мирская слава (лат).
63
Четвертая книга осталась ненаписанной.
64
Согласно Диогену Лаэртскому («О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов», V, 1, 21), Аристотель «часто говорил: „У кого есть друзья, у того нет друга“».
65
Малые семинарии, или духовные училища, — церковные школы, независимые от Университета (светской педагогической корпорации); созданы они были для подготовки будущих священников, но постепенно туда стали отдавать своих детей набожные католики, желавшие оградить юношество от «безнравственной» атмосферы государственных коллежей. Таким образом, дамы, собирающие пожертвования на малые семинарии, демонстрируют исключительное благочестие.
66
К человеку (лат.), то есть аргумент не объективный, а ситуативный.