Пламя на болотах

С внезапным гневом она вспомнила о брате. Разумеется, Стефек может ходить, куда ему вздумается. Мать немного поворчит, но что это по сравнению с тем, что приходится выслушивать Ядвиге. Стефек — парень, и насколько же легче ему живется, насколько проще, насколько меньше связана его жизнь…

В чем ее, собственно, подозревает мать, чего от нее хочет? С кем здесь можно «свести знакомство»? Боже мой, живешь, как на необитаемом острове, но и этого, оказывается, мало…

Госпожа Плонская, производя множество излишних движений, суетилась у печки. Это тоже было ее особым свойством — это умение создавать непрестанную суету, тревогу, совершенно ненужную спешку, видимость лихорадочной деятельности, в то время как ничего особенного не делалось, видимость утомительного, непрестанного труда, который в сущности заключался в мелких кулинарных хлопотах. Наболевшие нервы Ядвиги тосковали о покое, о минуте покоя, но этого-то как раз в доме никогда не было. Разве по вечерам, когда мать с наступлением сумерек ложилась спать.

— Куда девалась эта мука? А в сковородке дыра, надо отнести ее к кузнецу, я говорила вчера Стефеку, но у него не тем голова занята.

— Сегодня воскресенье, кузнец, наверно, в церкви.

— Ты всегда найдешь, чем отговориться. А сковорода дырявая, на чем мне оладьи жарить?

— Ведь есть же другая.

— На той все пригорает. Вы, как всегда, купили: никуда не годную. За чем сама не присмотришь, чего сама не сделаешь, все врозь лезет, все идет кое-как… Поставь, наконец, картошку на огонь, сколько ты еще собираешься начистить? Подбрось дров в печку, плохо горит. Бог его знает, который теперь час, а у нас ведь сегодня гость, не успеешь помыть посуду после обеда.

Ядвига стиснула зубы. Да, сегодня придется перенести еще и это. Гость.

— И чтоб ты сегодня надела воскресное платье, хоть раз в неделю будь на человека похожа.

— Ужасно важный повод, чтобы наряжаться…

— Поважнее твоих прогулок! Что ты, собственно, воображаешь о себе? Попался порядочный человек, в ножки бы должна поклониться, что он тебя выбирает, а ты что? Ни приданого, ни красоты, ничего, а он тем не менее… Степенный, порядочный человек, это прямо как выигрыш в лотерее…

— Да ведь он еще ничего не говорил.

— Не обязательно нужно сразу все говорить, но он явно ухаживает за тобой, а ты держишь себя, будто милость ему оказываешь…

— А что же, он мне милость оказывает, что ли?

— Кто говорит о милости? Но наконец-то тебе представился случай выйти замуж, так лови счастье за хвост! Не нравится, а? А кто здесь еще есть, какие у тебя шансы? Слава богу, человек попался порядочный, не капризный, а ты нос задираешь! Что ж ты думаешь, вечно тебя мама будет обслуживать, под нос тебе все подносить, только бы угодить доченьке? Будет этому конец, будет, а тогда что? Годы-то идут, некогда принца ждать, перебирать, капризничать! Тебе что, охота у Стефека экономкой быть, когда он женится? Невестке прислуживать? Не знаю, на что ты рассчитываешь, а только гляди не просчитайся, потом поздно будет. И с чего только у тебя ум за разум зашел!

Ядвига медленно сливала картошку, зеленоватая струя кипятка стекала из-под крышки в ведерко. Началось! Опять Хожиняк. Теперь мать не перестанет говорить о нем.

В сенях кудахтала курица и тихо попискивали цыплята. В окно широкой полосой врывался солнечный свет. И в этом свете порыжевшая юбка матери еще яснее, чем обычно, показывала всему миру свою ветхость.

— Такова уж женская судьба, что нужно выходить замуж, обзаводиться своим хозяйством, растить детей. А на кого ты можешь рассчитывать? Только он один здесь и есть, и как раз сватается. И ты должна быть с ним любезна, а то, если ты вечно будешь сидеть надутая, парень еще испугается и бросит думать об этом.

— Парень! — процедила Ядвига сквозь зубы.

— А ты бы чего хотела? А тебе-то сколько годков? Разумеется, не сопляк какой-нибудь, у которого ни солидности, ни ума…

Загремели выщербленные тарелки, которые Ядвига в сердцах швырнула на стол. Да. Годы шли, пустые, глухие, потерянные годы. И никакого выхода, никакого способа убежать от своей судьбы. Пожалуй, и в самом деле, лучше что угодно, чем то, что сейчас. Правда, где-то далеко существует Петр, но на это нечего рассчитывать. Кто такой Петр, и кто такая она, Ядвига? Да и был ли он когда-нибудь, этот Петр? Не был ли это жестокий и сладостный сон, приснившийся в темную ночь? Впрочем, Петр… Теперь уже все кончено раз навсегда. И это тем мучительней, что в сущности ничего и не начиналось.

Она передвинула тарелки. Плохой фаянс весь потрескался, на нем выделялась сеть темных линий. Теперь нужно налить простокваши из кувшина. От жары она вся отстоялась сывороткой, в которой плавали плотные, сбившиеся комки. Мать, шаркая ногами, подошла к столу.

— Почему ты не вынесла простоквашу в погреб? Опять никуда не годится.

— Я утром забрала, там уже места нет.

— Места нет… — сердито ворчала госпожа Плонская, усаживаясь в скрипучее кресло. Она ела жадно, шумно прихлебывая, ее беззубые челюсти ожесточенно жевали. Ядвига старалась не смотреть на мать.

— А что, картофель там, на косогоре, цветет? — вдруг вспомнила госпожа Плонская.

— Цветет, и хорошо цветет.

— А Стефека все нет и нет. Теперь уж он и про обед забывать стал.

Сидя против окна, Ядвига вдруг заметила в саду маленького Семку, брата Ольги. Он прятался в кустах уже отцветшей сирени, осторожно высовывая голову из зеленой тени. Встретившись с ней взглядом, он усиленно замахал рукой. Ядвига кивнула.

— Кто это там? — встревожилась мать.

Ядвига ела, не поднимая глаз от тарелки.

— Где?

— Где, где! В саду. Ты кому-то кивнула головой.

— Просто вам показалось.

— Как же, показалось! Ты смотрела в окно и кивнула кому-то головой, я видела.

Девушка подняла на мать ненавидящие глаза.

— И не думала никому кивать. Посмотрите сами, там же никого нет.

— Ну, ну! Уж я тебя знаю, — настаивала для порядка госпожа Плонская.

Ядвига встала.

— Ты что же это, уже поела?

— Не хочется. Жарко.

— Для Стефека простоквашу поставь в шкаф. Картошка совсем высохнет…

— С хлебом съест.

— А пусть его ест, как хочет, раз ему угодно не являться домой к обеду.

Ядвига собрала тарелки, поставила в шкафчик кувшин и высыпала остатки картошки в стоящее в углу ведерко. Глядя в сад, она вытирала заляпанный стол, ожидая, когда, наконец, мать удалится в свою комнату, чтобы по обыкновению подремать часок после обеда. Но госпожа Плонская сегодня, как нарочно, не торопилась.

— И куда он только пропал? Минутки дома не посидит, только бы гонять и гонять… Добром это не кончится, не кончится это добром.

Девушка взяла ведерко и вышла в сени. Осторожно выглянула за дверь. Семка стоял у дверей, прильнув к темным бревнам стены.

— Что случилось?

— Ольга вас дожидается, — громким шепотом сообщил мальчик, тревожно поглядывая на полуоткрытую дверь. — Внизу, в лодке дожидается. Сказала, что очень важное дело, чтобы вы обязательно пришли! Так велела вам передать.

— Хорошо, сейчас приду, — шепнула она тихо, и мальчик исчез, как сквозь землю провалился.

— Ядвиня! С кем ты там разговариваешь?

— Ни с кем. Кур прогнала, налезли в сени, — объяснила она сухо и принялась мыть посуду.

«Что могло понадобиться Ольге? Что случилось?» А мать, как нарочно, не уходит и не уходит к себе.

Госпожа Плонская открыла ящик и пересчитывала ножи и вилки. Поломанные, черные, выщербленные.

— На что это похоже… Ни на стол подать, ни гостю показать… Вон какие… Взяла бы ты, Ядвига, золы да почистила. Ни о чем не думаешь, обо всем приходится мне самой заботиться.

«Что могло Ольге понадобиться так спешно? Что это может быть? Неужели…»

Сердце забилось сильнее. Хотя нет, Ядвига знает, что это вздор, — откуда бы узнать об этом Ольге, и что она может ей сказать по этому поводу? Нет, нет, это, конечно, какие-то Ольгины дела, хочет, наверное, посоветоваться о чем-нибудь.