Реки горят

— Ну конечно, конечно, управа найдется, — озлился фиолетовый. — Бегите скорей, доносите в энкаведе.

— Мне и энкаведе не нужно, дам раз в зубы, так ты, щенок, сразу ногами накроешься.

Юноша в фиолетовых брюках рванулся было вперед, но приятель удержал его.

— Оставь, Фелик, не стоит связываться. Что ты, не видишь? Большевистский прихвостень!..

— Осторожно. Котел опрокинете! По очереди, по очереди, всем хватит! — кричала девушка.

На подножку повозки вскочил Шувара.

— Спокойно! Люди вы или скоты? По очереди, по очереди, стать по двое в ряд… Женщины и дети вперед!

— Ого! Какой командир нашелся!

— И правильно, надо помочь девушке, а то прямо стыдно, — вступился кто-то, и его тотчас поддержало множество голосов. Юноша в фиолетовых брюках вместе со своим приятелем и Малевским отошли в сторонку и долго о чем-то сговаривались, причем фиолетовый мастерски сплевывал сквозь зубы на витрину какого-то закрытого магазинчика.

К вечеру снова стал моросить дождь, и толпу, разбившую бивуак на площади, охватило беспокойное движение. То и дело кто-нибудь вставал с узлов и направлялся в сторону местечка. Госпожа Роек, которая сладко вздремнула на своем багаже, очнувшись от дремоты и осмотревшись, вдруг забеспокоилась:

— Марцысь, Владек, что случилось? Куда народ разошелся?

— Искать ночлега. Не ночевать же под дождем.

— Ну, разумеется, а что же мы-то? Смотрите, пани Ядвига уже совсем промокла. Марцысь, достань-ка ту шаль из узла, да не из этого, не из этого! Боже мой, беда с этими детьми… А мы что ж, так и будем здесь на площади ночевать?

Подошел Шувара.

— Вот что, тут есть какой-то запасный путь и стоят пустые вагоны. Начальник станции сказал, что можно занимать их.

— Пустые вагоны? Где? Где? — обрадовалась госпожа Роек.

— Я покажу дорогу, туда уже много наших пошло.

В вагонах оказались и печурки. По сравнению с грязной пристанью под непрестанно моросящим дождем вагоны показались чрезвычайно удобным убежищем.

— Превосходно! — радовалась госпожа Роек. — Теперь, если даже несколько дней придется ожидать, нам не страшно. Крыша над головой есть, а завтра вы пойдете на базар, выменяете что-нибудь на продукты. Глядите, как тут просторно. Нет ли у кого-нибудь случайно свечки?

Нашлась и свеча. Все засуетились, убирая теплушку, устраивая себе постели, развязывая и завязывая узлы. Шувара самочинно взял на себя обязанности коменданта, и дело пошло ладно и организованно.

— Вы смотрите, как быстро все устроилось. И без шума, без крика.

— Потому что наших графьев и графинь нет, — заметил какой-то молодой парень.

— И правда… — подтвердила, осматриваясь, госпожа Роек. — Все наше высшее общество куда-то пропало. Где же это они?

— В город ушли, — ответил самочинный комендант. — Там, говорят, можно снять комнату.

— Ну и бог с ними. Тише будет. А вы, если разрешите спросить, сами откуда? А то мы вроде знакомы, вроде нет…

— Откуда я сейчас или раньше? — улыбнулся Шувара.

— Сейчас-то известно откуда. А вот в Польше?

— Я из Варшавы. Слесарь.

— Очень приятно, Роек. — Она протянула руку с таким видом, будто он ей представился, и Шувара, с некоторым запозданием, назвал свою фамилию.

— Очень приятно, — повторила она. — А мы из Груйца. Вроде по соседству. Покойный муж, царствие ему небесное, был почтовым чиновником. Мелкий чиновничек, с почтовым вагоном ездил. Пьянчужка был, по правде сказать, ну да что вспоминать об этом, господь с ним! После моего отца — он садовником работал — остался нам домишко… Не свой, конечно, просто арендовали его и клочок земли. Так что, когда муж, царствие ему небесное, помер, я этим огородом и себя и ребят кое-как, слава богу, кормила. Да и когда муж был жив, так, по правде сказать, мы больше сами кормились, потому что покойник, вечная ему память…

— Мама, — с упреком произнес Марцысь.

— Ты чего? Что я, неправду говорю? Правду… святую правду. Ты-то уж за отца не заступайся, потому что, пока он жив был, так тоже немало горя из-за тебя хлебнул… Уж я-то его памяти не оскорблю, я знаю, как о ком говорить. Ты мать не учи… Да, так о чем это я говорила? Вот и поехали мы с младшим сыном на свадьбу к моему двоюродному брату, под Луцк. На неделю, дней на десять, так мы предполагали. Отчего ж не съездить? — думаю себе. Я всегда любила путешествовать, только не случалось… Муж, покойник, бывало, проклинал этот свой служебный вагон, а я ему говорю: кабы мне, так я бы лучшей работы и не придумала… Ездить, видеть разные новые места…

— Много он видел, отец! Пятнадцать лет по одной и той же дороге ездил.

— Оно правда, покойник, царствие ему небесное, больше кабачками интересовался, чем другим чем-нибудь… Да, так о чем же я говорила? Ага… Вот мы и поехали в Луцк на свадьбу. Жену себе брат нашел неплохую. Не то чтобы очень молода, ну да ведь и ему уже за сорок… И вдруг — война. Старшенький мой, Марцысь, тоже к нам в Луцк бежал. А потом в Луцк советские пришли… Разве объяснишь, какая мы офицерская семья? Да и кто в такое время слушать станет? Но пожаловаться не могу, вещи все разрешили забрать и вообще очень, очень были любезны… Другие там жалуются, ну, не знаю, но уж что до меня, то как на духу могу сказать, очень, очень предупредителен был этот лейтенант, или как он там у них называется…

— А уж бог, да господь, да святая исповедь у вас, мама, с языка не сходят, — сердито проворчал Марцысь.

— А что ж тут дурного, дитя мое? Ну, коли уж правду говорить, так у исповеди-то я, пожалуй, лет двадцать не была… Или нет, подожди, Марцысь, сколько это лет? Тебе сейчас…

— Я не знаю, что было двадцать лет тому назад, — пробормотал мальчик.

— Ну, конечно, не знаешь. Еще бы тебе знать!.. Но о чем это я говорила? Пани Ядвига, укройтесь потеплее, дитя мое. Владек, натяни на нее одеяло! Да, так вот, не то чтобы я очень уж религиозна. Нет, этого я не могу сказать, а просто так говорится. Да и кому это мешает, что я господа бога поминаю? Ну, вот и вышло, что если бы не эта свадьба, я, может, сюда и не попала бы. Сперва я даже так и думала, что вот, мол, поехала на свою беду. Сидела бы в своем домишке, выращивала помидоры… А теперь, думаю, может и Груйца уже в помине нет? Потому что по радио передавали и Марцысь в газете читал — до чего этот мальчишка быстро выучился по-русски! — так просто ужас, что эти немцы там выделывают!.. Меня-то, может, и не тронули бы, хотя бог их знает! А уж мои парни наверняка бы пропали. Уж они-то не стали бы тихо сидеть, ну и пропали бы… Вот я теперь и думаю, что все к лучшему вышло, да еще столько новых мест человек увидел. Могла я когда-нибудь думать, что вот хоть эту Сыр-Дарью увижу? И на карте-то ее, пожалуй, не нашла бы…

Шувара внимательно слушал, не проявляя никаких признаков нетерпения. Ядвига тоже вдруг с удивлением подумала, что болтовня госпожи Роек совсем не неприятна ей. Эта маленькая, плотная, закутанная в бесконечное количество юбок, блузок, кофточек женщина излучала из себя какую-то непреодолимую веселую энергию. Она говорила оживленно, торопливо, и чувствовалось, что это не просто болтовня, а переливающиеся через край силы. Впрочем, вскоре для них нашелся выход и кроме болтовни. Наутро, после первой же проведенной в вагоне ночи, она принялась хозяйничать.

— День на дворе, нечего разлеживаться! — весело окликнула она дремлющих товарищей по вагону. — Марцысь, Владек, раздвиньте двери пошире, надо проветрить как следует! А ну, молодежь, нечего, нечего, отправляйтесь к реке мыться! Да не с пустыми руками! Ведра есть, принесите воды. А вы, сударыня, тоже умыли бы, наконец, свою Зосю! — прикрикнула она на нечесаную даму, которая, охая, поднималась с постели.

— Где же ее умывать? Такой холод, не погоню же я ребенка на реку…

— А вот принесут щепок, нагреем воды на печке. Ну, поживей, господа, шевелитесь, шевелитесь! А это что? Как вам не стыдно, сударыня? С утра до вечера пичкаете ребенка сластями, а не видите, что по девочке вши ползают!