Страница 6 из 10
Раз в год в школе устраивался конноспортивный праздник. Корнеты демонстрировали строевую подготовку, преодоление препятствий и даже романскую школу верховой езды[8].
Казаки показывали джигитовку[9], а «звери» так называемую скифскую школу верховой езды.
Для выступления «зверей» поперек манежа устанавливали три невысоких барьера. «Звери» на неоседланных лошадях, отпустив поводья, собирались у ворот манежа. Ворота открывались, и конюхи кнутами одну за другой выгоняли лошадей на манеж.
Представление длилось не более трех-четырех минут. Вместо того чтобы взять барьер, моя лошадь свернула в сторону, и я упал у стенки манежа. Надо мной были зрительские трибуны. Пятьдесят возбужденных лошадей мчались по манежу. Я поспешил подняться и, чувствуя крайнее смущение, скользнул взглядом по трибуне, и первым увиденным мной человеком оказался генерал. Не знаю, что мной двигало в этот момент, скорее всего, сила привычки, но я вытянулся по стойке «смирно». За этот дурацкий поступок меня поместили «под саблю».
Два раза в год мы принимали участие в балах, устраиваемых в женских гимназиях. Считалось, что мы должны получать удовольствие от посещения балов, но мы думали иначе. С одной девушкой нам разрешалось сделать только два круга по залу и поговорить после танца не более нескольких минут, и все это время за нами следили зоркие глаза пожилых дам, наблюдавших за поведением девушек. В любом случае, балы, согласно школьной традиции, не считались подходящим времяпрепровождением для благородных корнетов. Итак, два раза в год во время вечерней переклички папа Саша объявлял:
– У меня есть двенадцать приглашений на бал. Кто хочет пойти?
Он заранее знал, что ответом будет мертвая тишина, и поэтому тут же добавлял:
– Я сам отберу двенадцать человек.
После его заявления каждый из двенадцати в свою очередь спрашивал:
– Разрешите доложить.
– Докладывайте.
– Я не умею танцевать.
Каждый год Ярминский выслушивал эти объяснения, и поэтому у него уже был ответ.
– У вас есть две недели, чтобы научиться танцевать. За час до отъезда на бал вы придете ко мне домой и покажете, чему вам удалось научиться за две недели.
Итак, перед отъездом на бал двенадцать несчастных юнкеров танцевали друг с другом в гостиной Ярминского, но, независимо от умения танцевать, все они отправлялись на бал.
Понятно, что наше присутствие на балах всегда приветствовалось. Чего стоила одна только наша парадная форма! Черный мундир с алой выпушкой, двумя рядами медных пуговиц, эполеты и трехполосный ремень – крайние полосы алые, средняя – черная. Темно-синие шаровары с красной окантовкой. Черные сапоги со шпорами. Летом – фуражка с алой тульей, а зимой – кожаный кивер, с султаном из перьев.
Форма, конечно, была роскошная, но, к сожалению, в городе было слишком мало мест, где мы бы могли в ней покрасоваться. Нам было запрещено гулять по улицам, и я предпочитал ждать у входа, пока швейцар ходил за извозчиком. За два года учебы я по пальцам мог сосчитать улицы Санкт-Петербурга, по которым мне удалось пройтись.
В кавалерии вообще, а в нашей школе в частности с неодобрением относились к хвастовству, выставлению напоказ своего богатства, поэтому юнкера старались не пользоваться щегольскими экипажами на дутых шинах, с сытыми, ухоженными рысаками, которыми управляли сидевшие на козлах извозчики в добротных синих тулупах. С другой стороны, простые экипажи, одноконные пролетки, в лучшем случае на литых резиновых шинах, запряженные, как правило, тощей лошаденкой, с извозчиками в армяках, так называемыми «ваньками», не могли развить нормальную, с точки зрения пассажира, скорость. По субботам у дверей школы стояли шикарные пролетки, запряженные сытыми, быстроходными лошадьми. Хотя это было весьма дорогое удовольствие, некоторые из нас нанимали такие пролетки на весь выходной день. Правда, в этом были и свои минусы. Если офицер ехал в пролетке, которая не могла развить большую скорость, то вам приходилось либо тащиться за ней, либо просить разрешения у офицера обогнать его пролетку.
Юнкерам запрещалось ходить на оперетты и комедии, в гостиницы и рестораны. Единственный раз перед окончанием школы я приехал из лагеря в город, чтобы вместе с матерью немного пройтись по магазинам.
– Я устала, – сказала мама, когда мы сделали покупки. – Давай сходим позавтракать в «Медведь».
– Меня не впустят.
– Какая ерунда, – ответила мама, не признававшая никаких ограничений. – Через несколько дней ты станешь офицером, и, кроме того, я твоя мать.
Нас, конечно, не впустили в ресторан, и особое подозрение вызвало желание моей очень молодо выглядевшей матери снять отдельный кабинет.
Школа очень заботилась о нашем моральном облике. Всякий раз, когда в специально отведенные часы к нам приходили посетители, папа Саша по несколько раз заглядывал в гостиную, чтобы посмотреть на посетителей. Как-то он спросил меня:
– Что за девушка приходила к вам сегодня?
– Моя кузина.
После секундной растерянности папа Саша быстро пришел в себя и заявил:
– Значит, так: чтобы я больше не видел этой кузины.
9 мая отмечался праздник Николаевского кавалерийского училища; всем выпускникам оказывался радушный прием. На большом обеде в честь праздника присутствовали представители разных полков русской кавалерии. На следующий день мы уезжали в лагеря.
Летние лагеря для всех полков и военных школ Санкт-Петербургского гарнизона находились в 27 километрах от города, в Красном Селе. Наши бараки располагались на левом берегу Дудегофского озера. С одной стороны проходила так называемая фронтовая линия, широкая, хорошо утрамбованная песчаная дорога, вдоль которой размещались бараки. По другую сторону дороги на ровном широком поле находилась искусственная насыпь, так называемый Царский валик, откуда царь наблюдал за учениями и торжественными церемониями.
В самом Красном Селе и в его окрестностях располагалось множество дач, в которых летом наверняка отдыхало много замечательных людей, но мне, как и большинству моих товарищей, запомнились только представительницы женского пола, следовавшие за полками в лагеря. У нас, юнкеров, были только две возможности познакомиться с ними. Первая – картография. Во время практических занятий мы, рассеянные по большой площади, на пару часов оставались без присмотра. Кроме того, на озере существовал прокат лодок, и там можно было встретить девушек, приходивших покататься. Однако существовал определенный риск: у дежурного офицера был бинокль, и он время от времени наблюдал за озером. Нарушители дисциплины могли остаться без увольнительных.
В лагере основная часть времени отводилась муштре. Порядка двух недель мы самостоятельно чистили и кормили лошадей. Ежедневные тренировки завершались парадом в присутствии императора. Репетиция парада проходила в присутствии великого князя Николая Николаевича, командующего войсками гвардии. Великий князь, высокий, красивый мужчина, был любителем сильных выражений – привычка, снискавшая ему любовь солдат, которым был понятен простой русский язык. Как-то во время репетиции парада наш эскадрон сбился с темпа. Когда мы проходили мимо великого князя, он закричал:
– Это что? Пансион для благородных девиц?
Нам пришлось опять пройти мимо него, и на этот раз мы узнали, что выглядим как «ряды беременных женщин».
На втором году моей учебы наш начальник школы пошел на повышение. Его преемник, генерал-майор Митрофан Михайлович Марченко, не был выпускником Николаевской кавалерийской школы, а потому не придавал особого значения нашим традициям. Большую часть жизни Марченко служил в качестве военного атташе в русских посольствах Западной Европы и вернулся домой законченным англофилом. Юнкера традиционно занимались только теми видами спорта, которые в той или иной мере имели отношение к их профессии. Генерал Марченко попытался заставить нас играть в футбол, один из любимейших английских видов спорта. Добровольцев не нашлось, и генерал был вынужден назначить игроков в обе команды. На собрании корнеты приняли решение, что игра в футбол унижает достоинство, идет вразрез с нашими традициями, а поэтому игроки должны сделать все возможное, чтобы руководство школы отказалось от футбола. Итак, выйдя на поле, мы заняли свои места и встали по стойке «смирно». Как генерал ни старался, но ему не удалось заставить нас сдвинуться с места, и, что самое удивительное, мы не подверглись наказанию.
8
Романская школа верховой езды дошла до наших дней из глубины веков, сохранив свою классическую основу, сущность которой – в выработке равновесия лошади. При сборе корпуса центр тяжести животного смещается назад. Лошадь облегчает себе тем самым перед для более ловких маневров, резких смен направления движения. При этом всадник управляет лошадью шенкелем, наклонами корпуса и положением шпоры.
9
Джигитовка – каскад акробатических упражнений и трюков, выполняемых всадником на быстро скачущей лошади. В джигитовку входят прыжки на лошадь, вертушки на ней, перемахи, соскоки, езда стоя, пролезание под шеей или животом скачущего коня, поднимание предметов с земли вплоть до монет, езда одного всадника галопом стоя на двух лошадях и прыжки на лошадях через барьеры, групповые пирамиды.