Фиалка

Как бы отвечая на невысказанный вопрос, полковник Корнише поднялся с места и танцующей походкой направился к ней. Он смотрел на нее сверху, поглаживая кудрявые нафабренные усы, едва прикрывавшие тонкогубый жесткий рот. Тэмсин встретила его взгляд, стараясь, насколько могла, не показывать страха.

— Eh bien, — сказал он. — Теперь, я надеюсь, ты со мной поговоришь.

— О чем? — откликнулась она. Во рту пересохло, несмотря на холод и сырость, казалось жарко, ее лихорадило. Дочь Эль Барона не была трусихой, но любой бы страшился того, что предстояло ей.

— Не испытывай мое терпение, — сказал он почти приветливо. — Мы можем обойтись без боли, а можем и не обойтись. Для меня это не имеет значения.

Тэмсин скрестила руки на груди, прислонилась головой к стене и прикрыла глаза, уже не обращая внимания на бесконечно текущую за воротник воду.

Внезапно веревка, прикрепленная к кожаному воротнику, натянулась, и ее рывком подняли на ноги, ошейник надавил на горло, и, когда веревку снова дернули вверх, Тэмсин пришлось подняться на цыпочки, чтобы не задохнуться.

— Не будь дурой, Виолетта, — сказал Корнише тихо. — В конце концов ты нам все расскажешь. Все, что мы хотим знать, и то, о чем не подозреваем, расскажешь для того, чтобы прекратить боль. Ты это понимаешь. Мы тоже. Поэтому давай сэкономим время и избавим нас всех от лишних хлопот.

Долго она не выдержит. Не сможет терпеть бесконечно. Но еще некоторое время выдержать сможет — на это ее хватит.

— Где Лонга?

Тихий вопрос прозвучал как взрыв на фоне монотонной дождевой дроби.

Лонга был предводителем партизанских отрядов на севере. Его герилья неизменно наносила потери наполеоновским войскам — его набеги были стремительными, внезапные атаки всегда застигали врасплох, как гром среди ясного неба. Партизаны ослабляли войска, во время рейдов уничтожали отставших и заблудившихся солдат, опустошали поля, и французская армия оставалась без фуража, необходимого, чтобы выжить и продолжать двигаться вперед.

Тэмсин знала, где Лонга. Но, если весть о ее захвате дойдет до вождя герильи, прежде чем она сломается, он может успеть исчезнуть. Ей следовало молить Бога, чтобы кто-нибудь узнал о ее пленении и уже вез эту новость в Памплону. Ее люди, те, кто не был убит, рассеялись по засадам и кустам, все, кроме Габриэля.

Но где же Габриэль? Если он еще жив, значит — в такой же жалкой лачуге. А может быть, он уже на свободе? Немыслимо представить похожего на исполинский дуб гиганта Габриэля узником и чтобы его могли удержать обычными оковами… Если Габриэль свободен, он придет ей на помощь! Она должна потерпеть…

Веревка ослабла и провисла, Тэмсин уже могла нормально стоять, но рука полковника лежала на ее плече. Он не стал разрывать рубашку, а начал медленно расстегивать пуговицы.

Когда Тэмсин увидела, что в другой руке полковника нож, она вся заледенела. Во рту появилась горечь. Больше всего на свете она боялась ножа. Мог ли Корнише знать об этом? Знать о том ужасе, который она испытывала при виде любой царапины на собственном теле, при виде даже самой маленькой капли собственной крови… Перед глазами заплясали черные точки. Каких усилий стоило ей не потерять сознания!

Улыбаясь, подошел один из офицеров. Став у нее за спиной, он потянул за рубашку. Как только последняя пуговица оказалась расстегнутой, он схватил ее за руки и завернул их назад, за спину. Грубая веревка врезалась в запястья. Грудь дрожала в такт биению ее сердца.

— Такая жалость, — бормотал Корнише, водя ножом вокруг маленького холмика правой груди. — Такая нежная кожа. Кто бы мог подумать, что такая кожа может быть у разбойницы и воровки?

Кончик ножа очертил окружность вокруг соска.

— Не вынуждай меня это сделать, — сказал он медовым голосом. — Скажи мне, где Лонга.

Она молчала, стараясь забыть об этой хижине, где трепетал свет свечи и по крыше которой бесконечно барабанил дождь, она пыталась отрешиться от холодного лезвия, острие которого теперь плотно прижалось к ее груди. Но оно еще не впилось в ее тело…

— Ты скажешь мне, где Лонга, — продолжал француз тем же задумчивым тоном. — А потом опишешь перевалы через горы Гвадеррамы, те самые, которыми пользуетесь ты и твои друзья.

Она молчала. Мужчина, стоявший за спиной, резко развернул ее лицом к стене. Веревка снова туго натянулась, и ей опять пришлось встать на цыпочки: теперь они прицепили веревку к крюку на стене много выше прежнего. Она почувствовала прикосновение ножа к спине, и это было хуже, много хуже, потому что она не могла его видеть. Острие ножа прошлось вдоль ее хребта, царапая кожу, она застыла в ожидании первого пореза. Конечно же, с нее будут медленно сдирать кожу; из бесчисленных маленьких ран кровь будет сочиться по капле, пока наконец не потечет рекой.

Она ощутила странный запах. С секунду Тэмсин не могла понять, что это: слишком много усилий требовалось, чтобы побороть ужас ожидания следующего прикосновения ножа. Позади кто-то кашлянул. Она перестала дышать. Туго стягивающий горло ошейник и страх мешали свободному доступу воздуха… Но нет, причиной был дым. Густой черный дым вполз в щель под дверью. Маслянистый зловонный дым клубился в хижине, бросая вызов дождю. Дым был едким и удушливым.

Чертыхнувшись, Корнише рванулся к двери. Один из офицеров успел опередить его и распахнуть ее настежь, но отступил перед новыми клубами черного дыма.

Послышался звук рожка. Дерзкий звонкий зов. И тут началась паника. В удушливом дыму мужчинам пришлось сражаться с одетыми во все черное призраками, которые появлялись, казалось, неизвестно откуда с саблями наголо. Резкий сухой треск ружейных выстрелов смешивался с криками и проклятиями. Послышался вопль боли.

Стоя на цыпочках, Тэмсин попыталась повернуться спиной к стене, но руки у нее были связаны, и приходилось только представлять, что происходит в едкой черноте за ее спиной.

Мысли метались, она пыталась сосредоточиться и понять, как использовать эту удивительную удачу. Но что можно сделать, будучи привязанной? А может быть, это Габриэль?

Затем как по волшебству удерживавшая ее у стены натянутая веревка ослабла, и Тэмсин упала на колени.

— Встань! — К ней обращались по-английски. Легкое движение за спиной, и она почувствовала, что ее запястья тоже свободны.

Тэмсин не стала попусту тратить время на выяснения и испытывать свою удачу. Она медленно поднялась, задыхаясь в густом черном дыму, клубившемся вокруг.

— Быстро! — скомандовал тот же голос. — Шевелись! Чья-то рука подтолкнула ее к выходу. Тэмсин не любила подчиняться приказам, властные манеры спасителя раздражали ее, но обстоятельства были не таковы, чтобы возражать. Глаза саднило от дыма, першило в горле, легким не хватало воздуха: каждый вдох давался с трудом… Она увернулась от впечатавшейся в спину руки и нырнула вбок, чтобы поднять свою рубашку, неясно белевшую на полу. Вот так-то лучше: она сунула руки в рукава. Прикрыв ладошкой нос и рот, Тэмсин вновь стала пробираться к выходу, ощущая между лопаток все ту же твердую как железо длань.

Вокруг нее сновали мужские фигуры. Они чертыхались" кашляли, оступались в дыму, пробираясь к двери. Снаружи было едва ли лучше. Казалось, что все хижины дымятся, выплевывая в дождь жирные клубы дыма. А фигуры в мундирах все сновали туда-сюда, хватая пожитки под резкие крики команд.

И снова послышался звук рожка, и она узнала сигнал к отступлению. Идущий за ней пролаял:

— Шестой, ко мне!

Потом ее ноги оторвались от земли, и Тэмсин почувствовала, что ее несут, спаситель бежал сквозь грязь и дождь, лавируя меж синих мундиров французов.

Внезапно рядом с ними оказались люди в черных плащах, и вместе, плечом к плечу, они понеслись к поляне, где двадцать лошадей били копытами о землю и тихонько ржали, почуяв дым, — белки их глаз были заметны и в темноте.

Полковник Сент-Саймон легко подсадил свою «ношу» на спину боевого коня и привычно молниеносным движением вскочил в седло позади нее.