Страница 22 из 37
Из ощущения Кампанелла выводит и рассуждение, дискурсивное знание. «Умозаключение же есть ощущение подобного в подобном, и, сколько в мире оказывается родов сходств или сущностей, или количества, или качества, или деятельности или возбуждения, или места, или положения, или причины, или фигуры, или цвета, столько же существует и умозаключений и силлогизмов… Итак, ощущение есть не только возбуждение, но и сознание возбуждения, и суждение о предмете, вызывающем возбуждение» (6, стр. 164–165).
Разумное познание неотделимо от чувственного. «Разум же не отличается реально и в основании от ощущения и фантазии, но они суть действия одной и той же души», — писал он в «Метафизике». «Рассуждать — значит ощущать нечто не в нем самом, но в ему подобном. Всякое же дискурсивное знание возникает из предшествующего ощущения» (19, стр. 54–55).
Ощущение стоит выше дискурсивного знания, выше умозаключения. «Чувственное знание более достоверно, чем всякое иное наше знание, как интеллектуальное, так и дискурсивное, и чем память, — писал Кампанелла в книге „О способности вещей к ощущению“, — потому что в них все сведения порождены чувством, и когда эти виды знания не обладают уверенностью, то они уточняются и исправляются на основе ощущения». Более того, сами виды интеллектуального познания суть не что иное, как «слабое, отдаленное и утомленное ощущение» (24, стр. 143–144). Само наличие доказательств в умозаключении, по мнению Кампанеллы, свидетельствует о его слабости по сравнению с ощущением: «Ощущение точно и не требует доказательств. А доказательства приводятся из других точных ощущений» (24, стр. 146).
Интеллектуальное познание позволяет познать неизвестную вещь «через другую, подобную ей и известную ощущению», писал Кампанелла в книге «О способности вещей к ощущению» (24, стр. 144). Отвлечением от частностей объяснял Кампанелла происхождение общих понятий. Они возникают «потому, что во множестве подобных вещей имеются вещи, общие им всем. Таким образом, духу через органы чувств представляются эти общие вещи, в которых они согласуются, и частные — в которых они расходятся, а потом в памяти остается общее сходство, ибо оно воспринималось множество раз во многих предметах» (26, стр. 471). «Когда душа ощущает многие предметы как сходные, поскольку они вызывают в ней сходные и даже одинаковые изменения, то она и воспринимает эти многие предметы как один, и дает всем им одно общее название» (6, стр. 170).
Универсалии — общие понятия — возникают в человеческом сознании как обобщение сходных признаков предметов, они возникают из частностей, более того, они «не что иное, как эти же частности, понятые по сходству как единое» (24, стр. 105). Непосредственное знание общих понятий невозможно, утверждает Кампанелла. «Если ты утверждаешь, что можно познать общее, не познав частного, то ты заблуждаешься, — писал он в „Метафизике“. — Разум не воспринимает объекты вовне, но лишь внутри, уже доставленные ощущением». Поскольку «объект чувственного и рационального познания один, то, когда разум абстрагирует общее от частного, он сперва знает частное. Сначала частность воздействует на разум, а затем абстрагируется общее понятие» (19, стр. 55–56).
Вопреки схоластической традиции Кампанелла считает основой научного знания не знание общих понятий, универсалий, но знание частных предметов и свойств. Знание общего он сравнивает с неразвитым детским представлением: ведь именно маленький ребенок называет всех мужчин «папа» или «дядя» и лишь впоследствии начинает различать частное. Знание общего смутно и неопределенно: мы видим в отдалении черную точку, затем различаем предмет, затем понимаем, что движется что-то живое, затем видим, что это человек, и только вблизи узнаем Петра. Поэтому «величайшая глупость полагать, что наука заключается в знании общих понятий» (24, стр. 106). Напротив того, в знании частного — основа науки, и «истинно мудр тот, кто не только знает, что Петр человек, но знает и его частные свойства» (26, стр. 475).
Основой возникновения общих понятий служат реальные свойства вещей и явлений. Общие понятия не фикции человеческого ума, они должны вытекать из природы вещей. Самые абстрактные понятия, в том числе математические термины, основываются, по учению Кампанеллы, в конечном счете на реальных свойствах реальных тел и потому могут быть обоснованы ощущениями. В первой части своей незавершенной «Математики» он объяснял, что «величина, и число, и вес представляются нам величиной, числом и весом тел и состоят из телесной массы. И однако, они взяты по аналогии из всех вещей… И поэтому мы говорим, что в нашей математике речь идет о числе, извлеченном из телесного мира…» (29, стр. 203).
Несомненно, в противопоставлении чувственного знания рациональному, в недооценке научной абстракции, в стремлении свести задачу научного познания к знанию конкретных вещей и явлений сказалась историческая ограниченность материализма Кампанеллы. Необходимо, однако, исходить из конкретной ситуации, сложившейся в европейской науке и философии XVI–XVII столетий. Противоречия между потребностью в новом естествознании, основанном на непосредственном исследовании природы, и схоластической абстракцией, между выродившимся в игру дефинициями дедуктивным методом Аристотеля и задачами, вставшими перед экспериментальной наукой, требовали не ограничиваться Аристотелевой силлогистикой, а развивать индуктивный метод познания. «Сколько рассуждений имелось у философов относительно вещей, которых они не ощущали, и их исправлял любой простой человек, который видел эти вещи сам», — писал Кампанелла в книге «О способности вещей к ощущению» (24, стр. 144).
Сам Кампанелла не стал ученым-экспериментатором. Правда, еще в Неаполе он вместе с Джамбаттистой делла Порта, несомненно, занимался исследованием природных явлений, но между собиранием и первым осмыслением фактов и наблюдений и новым экспериментальным естествознанием была еще пропасть. А в дальнейшем он и практически не мог осуществить тех исследований, к которым призывал в своих книгах: неаполитанские подземелья были плохой лабораторией. В естественнонаучных сочинениях Кампанеллы мы наряду с глубокими догадками и интересными наблюдениями столкнемся с самыми фантастическими объяснениями, в которых запомнившиеся с детства поверья калабрийских крестьян сочетаются со ссылками на факты, вычитанные из древних и новых авторов научные соображения с магическими и астрологическими построениями. И все же заслуги Кампанеллы в подготовке нового естествознания бесспорны. Отказ от схоластической традиции, требование непосредственного изучения природы на основе ее собственных начал, сенсуалистская теория познания, индуктивный метод — все это создавало важнейшие теоретические предпосылки новой науки.
Разрабатывая сенсуалистскую теорию познания, Кампанелла неизбежно должен был столкнуться с проблемой достоверности научного знания и критерия его истинности. В самой общей форме он определяет истинность познания как соответствие человеческого знания сущности вещи: «Ведь истина есть сама сущность вещи» (6, стр. 170). Истинным знанием является знание, соответствующее действительной природе вещей. Но возможно ли достоверное знание? В ранних сочинениях, излагая сенсуалистскую теорию познания, Кампанелла удовлетворялся общим заявлением о большей достоверности непосредственного чувственного знания по сравнению с рациональным познанием. Однако созерцательный телезианский материализм не давал иного доказательства достоверности знания, кроме чувственной очевидности. В «Метафизике» Кампанелла попытался по-новому поставить и решить проблему достоверности знаний. Он начинает с подробного изложения 14-ти сомнений в достоверности знания. Доводы скептиков следующие: наше знание неполно, мы знаем лишь ничтожную часть окружающего нас мира, мы видим лишь поверхность вещей, обладаем «лишь частичным и внешним знанием». Но и эту ничтожную часть мира мы не знаем достоверным образом, ибо знание общего недостаточно; и «универсалии Аристотеля суть не что иное, как подобие частного»; и, познавая общность вещей, мы не постигаем их сущности. Частное тоже недоступно познанию, ибо оно бесконечно. «Кроме того, вещи подвержены гибели, вот они существуют, а вот уже их нет, они находятся в постоянном потоке» (19, стр. 7). Чувственное знание недостоверно: известны случаи обмана органов чувств. Фантазия и воображение способны исказить картину действительного мира. Познаваемая нами реальность изменчива и уже потому не поддается адекватному познанию. В потоке изменчивой действительности изменяется и сам человек. Он не способен достоверно познать даже самого себя. Философы постоянно впадают в ошибки и заблуждения, между ними идут непрекращающиеся споры — не свидетельствует ли это вековое разногласие о невозможности достичь достоверного знания мира? Да и сами философы, и Священное писание разве не говорят о тщете познания (см. 19, стр. 6—28)?