Тщеславие

— Идемте к огню, — приглашающе улыбнулся Лорд Ник. — Попробуйте и скажите, чего не хватает, может быть, еще мускатного ореха?

Было бессмысленно отказываться от удобств в этой красивой тюрьме. Октавия устроилась в глубоком кресле, вытянула ноги к каминной решетке и взяла бокал.

— Мускатного ореха достаточно. — Она сделала пробный глоток. — Разве что добавить еще немного гвоздики.

— Да, я совсем забыл о гвоздике. — Лорд Ник развернул пакетик из вощеной бумаги и насыпал щепотку темной специи в ее бокал. — Так лучше?

Октавия кивнула.

— Хотя вкус гвоздики не совсем обычный.

— Очень редкий сорт из Индии. — Лорд Ник тоже пригубил пунш, а затем уселся на кровать и спокойно принялся раздеваться.

Октавия онемела: он собирается лечь в постель… в эту самую, посреди комнаты… прямо на ее глазах. Он развязал шейный платок, снял рубашку, брюки… От мерцающего света на его широкой груди колебались тени, и взгляд девушки невольно скользнул вниз по дорожке вьющихся на животе темных волос, опустился дальше к облегающим бедра шерстяным кальсонам… Поперхнувшись пуншем, Октавия отвернулась.

Разбойник с большой дороги словно ничего не замечал. Он пересек комнату и подошел к глубокому шкафу из вишневого дерева. Октавия не удержалась и украдкой взглянула на него; Лорд Ник стоял у шкафа, повернувшись к ней спиной. Достав отороченный мехом халат, он накинул его на плечи и скрылся за перегородкой.

Дьявол! Октавия прижала ладонь к горящей щеке. Разделся при ней так, словно находится в борделе со шлюхой! Хорошо хоть не снял перед ней кальсоны. Впрочем, это слабое утешение. Она сделала глоток пунша, силясь подавить странный смешок. Говоря откровенно, зрелище доставило ей удовольствие. Завораживало, как кобра кролика. Что же с ней происходит?

Она чувствовала себя утомленной и до странности чего-то ждущей.

Из-за перегородки появился Лорд Ник. Задув все свечи, кроме одной, у изголовья кровати, он откинул лоскутное покрывало и вопросительно посмотрел на нее:

— Мисс Морган?

— Предпочитаю спать на стуле, — непреклонно ответила та, чувствуя, как предательски горят щеки.

— Ваше право. Но вы там замерзнете, как только погаснет огонь. Дров недостаточно, чтобы поддерживать его всю ночь.

— Мне тепло, спасибо, — натянуто поблагодарила Октавия. — Если вы не против, дайте подушку и покрывало, и мне будет очень удобно.

Пожав плечами. Лорд Ник стащил с постели покрывало и бросил ей. За покрывалом последовала подушка. Потом, не говоря ни слова, он скинул халат. Должно быть, кальсоны он снял за ширмой. На секунду у Октавии перехватило дыхание: так необыкновенно волнующе было его обнаженное тело. Не обращая более на девушку внимания, Лорд Ник задул свечу, и комната погрузилась во мрак, нарушаемый лишь призрачным светом камина.

Октавия закуталась в покрывало, подложила под голову подушку и постаралась уснуть. Но вдруг поняла, что это невозможно. С ней действительно творилось что-то странное: неясное возбуждение нарастало; казалось, оно разливается от живота по всему телу. Сознание, того, что обнаженное мужское тело, так взволновавшее ее всего несколько минут назад, находится совсем рядом, необъяснимым образом лишало ее покоя. Октавия попыталась отогнать смущавшие душу и тело мысли и принялась глядеть в огонь, на завораживающую пляску красно-желтых, синеватых языков пламени.

Но успокоение не приходило. По мере того как огонь замирал, в комнате становилось все холоднее и темнее, а она по-прежнему сидела без сна. К тому же Октавия настолько замерзла, что ее колотила дрожь. В притихшей таверне слышалось лишь громыхание плохо пригнанных рам да свист ветра за окнами.

Октавия посмотрела в сторону кровати. Лорд Ник лежал с одного края и, судя по равномерному дыханию, крепко спал. Если положить подушку посередине и таким образом разделить кровать пополам, можно будет тихонько устроиться с другого края. Ей необходимо согреться. Если даже она не уснет, то хоть не промерзнет к утру до костей.

Октавия осторожно встала, набросила на плечи покрывало и на цыпочках отправилась к кровати. Затаив дыхание, девушка осторожно подняла одеяло и просунула подушку на середину. Спящий не пошевелился. По-прежнему не дыша, она забралась на высокий матрас, юркнула под одеяло и, свернувшись калачиком, попыталась унять дрожь, от которой, казалось, ходуном ходила кровать.

Октавия лежала тихо-тихо, боясь скатиться в лунку, разделяющую кровать на две половины. Она согрелась, но странное возбуждение не покидало ее. В голове роились неясные мысли, которые ускользали прежде, чем она успевала их ухватить.

Тяжелый халат превратился в инструмент пытки, казалось, он так стиснул тело, что невозможно дышать. Ей было жарко, тяжко. Октавия попыталась выпутаться из халата, совершенно забыв, что двигаться следовало только осторожно. Наконец халат упал на пол, и девушка с облегчением вздохнула, почувствовав под тонкой рубашкой собственное тело.

Неясные мысли сверлили голову все настойчивее, проникали в мозг, как бесцельно ползающие змеи — скорее не мысли, а ощущения; тело охватила дремотная нега, но прежнее возбуждение не ушло. Она чувствовала свое тело, как не чувствовала раньше никогда. Руки пробежались по нему и обнаружили, что соски стали твердыми, ладони скользнули вниз. Ноги разошлись в стороны, и пальцы проникли между ними — Октавия с удивлением поняла, что ее лоно увлажнилось. Необыкновенное, болезненное возбуждение вновь нахлынуло на нее.

Она погладила себя, все больше поддаваясь дремотной неге. Рой образов в голове потерял всякий смысл, глаза всматривались в размытый, мерцающий пейзаж, который, казалось, возносил ее на вершины соблазнительного сияния.

Ей грезился собственный рот, поцелуй столь невесомый и легкий, что не потревожил бы даже воздуха. Грезились руки, обвивающие могучее теплое мужское тело. Она вдыхала запах кожи — знакомый, но не ее запах. Ей казалось, что ее кожа соприкасается с кожей лежащего рядом мужчины, а его пальцы ласкают ее поясницу, поглаживают груди, пробегают сверху донизу по всему телу, снимают беспокойство, вызывая отчетливое желание. Она чувствовала, как ее губы раскрываются для совсем другого поцелуя — поцелуя всем ртом, слышала словно кошачьи вскрики в чувственной темноте и понимала, что это ее голос. Мечтала о том, чтобы радостное предназначение проникло в каждую клеточку и заставило душу петь, чтобы тело слилось с другим телом и полностью подчинилось ему. Октавия погружалась в обволакивающую черноту и вновь выныривала на сияющий берег. Она снова и снова испытывала минуты радости и длинный, пологий, дремотный спуск туда, где ее ждало зеленовато-тусклое, сонное забытье.

Эти чувственные мечты преследовали Октавию всю ночь, а тело существовало в каком-то нереальном пространстве, отдаваясь все более могущественным волнам наслаждения.

Октавия проснулась от яркого солнечного света. Она была одна в комнате.

Но мечта осталась по-прежнему с ней. Ее нити будто опутывали девушку, образы, теперь уже неясные, были живы и тревожили ум. Она лежала, чувствуя странное опустошение, не понимая, что же с ней произошло, и тщетно стараясь восстановить ускользающие картины ночи.

Руки ощупали тело. Октавия твердо помнила, что вечером в постель ложилась в рубашке, но сейчас она была голой. Действительность обретала конкретные формы, но замешательство только усилилось, когда перед взором предстала комната и вернулась память.

Октавия как-то совершенно необычно ощущала свою кожу, словно к ней прикасался посторонний. Между ног саднило, но не слишком сильно: скорее ощущалась согревающая, приятная боль. Октавия решилась коснуться больного места и увидела на пальцах следы крови.

Она откинула покрывало и села… Кровь была на простыне и на внутренней стороне бедер… немного крови, и она больше ниоткуда не текла.

До следующих месячных оставалось три недели. Октавия снова легла и уставилась в ситцевый купол балдахина. Разбойник с большой дороги ее изнасиловал.