Тщеславие

Она носила в себе рану. Октавия, которую он знал и любил, спряталась в новой оболочке и, как подстреленный зверек, пыталась себя вылечить. Руперт все это понимал, но не знал, как к ней пробиться сквозь панцирь.

Он думал, что смирится с потерей. Согласится с тем, что Октавия сыграет свою роль, честно выполнит обязательства в их сделке, и он останется доволен хотя бы этим. Но его отвращение к себе каждый раз возрастало, когда он видел в ее глазах обиду.

Руперт оставил Питера в конюшне и направился к парадному подъезду. Когда хозяева уходили, Гриффин обычно выставлял лакея, и тот следил, не возвращаются ли они домой. Но на сей раз, когда Руперт поднялся по ступеням ко входу, дверь перед ним не распахнулась. Причина такого нерадения слуг выяснилась, как только Руперт попал в дом: там царили беспорядок и шум.

У лестницы плакала горничная, уткнувшись лицом в передник, высоким альтом ей вторила экономка. Руперту показалось, что все его слуги — от мальчишки — чистильщика сапог до чопорного Гриффина — издавали какие-нибудь звуки.

Огромная полосатая кошка проскользнула у ног Руперта, пошла было по вестибюлю, но тут же, передумав, прыгнула куда-то вбок и исчезла.

— Дьявольщина! — Руперт захлопнул за собой Дверь. — Черт побери, Гриффин, что здесь происходит?

— Все этот шалопай! — объявил дворецкий. От возмущения грудь Гриффина тяжело вздымалась. — Выпустил в дом целый мешок мышей и змей.

— Одна там… там… под столом, — указала судомойка дрожащим пальцем, и ее голос взвился к таким высотам, что, казалось, она вот-вот сорвется в истерику.

— Тихо! — рявкнул Руперт. — Гриффин, верни людей к работе, если они не хотят остаться вовсе без работы!

Он прошел к столу и увидел увлеченную охотой кошку. Кошка распласталась на животе и пыталась лапой достать ужа, спрятавшегося в щели. Судомойка взвизгнула и открыла новый раунд всеобщей какофонии.

Потеряв интерес к змее, Руперт обернулся и успел заметить, как в дверь библиотеки шмыгнула полевая мышь, а вслед за ней — устрашающего вида одноглазый черный с белыми пятнами кот.

— Где Фрэнк? — От того, что Руперт произнес эти слова очень тихо, голос его не стал мягче.

— Здесь, — отозвалась с лестницы Октавия. Ее голос дрожал, и Руперт тут же определил: от смеха. Он много дней не слышал этих звуков, и сердце в его груди екнуло.

— Дайте-ка его мне, миледи, — заявил Гриффин. — Отведу его на конюшню и преподам такой урок, который он вряд ли забудет.

— Сомневаюсь, чтобы у тебя получилось, Гриффин, — возразила Октавия, крепко держа мальчишку за ворот и волоча за собой по лестнице. — За его короткую жизнь Фрэнка так часто били, что одной поркой больше, одной меньше уже не имеет значения.

— Ничего я такого не сделал! — протестовал мальчуган.

— Сделал, сделал, — назидательно повторяла Октавия, стаскивая его с последней ступени. В глазах девушки плясали смешливые искорки.

— Знаешь, Руперт, папа велел ему отобрать для урока змей и мышей и выучить их латинские названия. Так что он сделал именно то, что его просили.

— Да? — Руперт готов был поверить, что Оливер Морган способен дать мальчику такое необычное задание.

— Правда, не совсем, — осторожно добавила Октавия. — Отец просил отобрать картинки змей и мышей, а Фрэнк решил, что будет правдоподобнее — или забавнее — принести настоящих тварей.

Руперт улыбнулся. Мальчик все еще извивался в руках Октавии.

— А как они разбежались?

— Выскочили из ящика, вот и все. Я ни в чем не виноват, хозяин.

— Врешь, маленький оборвыш, — взорвался Гриффин. — Ты всех специально выпустил на кухне, чтобы их увидели кошки.

— Гриффин, — мягко перебил дворецкого Руперт, — меня бы очень устроило, если бы ты отправил людей по своим местам.

Лицо дворецкого побагровело. Он поклонился и махнул рукой воющим слугам. Через несколько секунд вестибюль опустел — остались лишь Октавия, Руперт и притихший, настороженный Фрэнк.

Его взгляд перебегал с господина на госпожу, озорство в глазах исчезло, сменившись стариковской опасливостью, которую замечали в первые дни его жизни на Довер-стрит.

— Что же нам с ним делать? — поинтересовалась Октавия и тут же отпрыгнула в сторону: из библиотеки прямо на нее выскочил огромный черный кот.

— Сколько их всего?

— Мышей или змей?

— И тех и других.

— Судя по тому, что сказал мне Фрэнк, змей три, а мышей четыре. И я не представляю, как нам их поймать. — Голос ее дрожал от смеха.

Руперт вслушивался в знакомые переливы смеха, и эти звуки казались ему божественными. Они изгоняли память о том, другом, страшном смехе.

Заметив, что и Руперт рассмеялся вместе с Октавией, Фрэнк заулыбался. Он никак не мог поверить, что они находят это забавным. Самому ему история со змеями и мышами казалась смешной. Но опыт общения со взрослыми подсказывал, что никто из них не разделяет его чувство юмора. Однако эти двое не были похожи на остальных. Гриффин, экономка, кухарка — эти были ему знакомы. Но хозяин и миссис Тави оказались людьми совершенно иного сорта. И еще старикашка наверху… он явно выжил из ума, но был совершенно безвреден.

— Но что же нам все-таки с ним делать? — повторила Октавия.

— Решим, когда он выловит всю свою живность. — Руперт достал из кармана платок и, как-то совершенно естественно взяв девушку за подбородок; вытер мокрые от слез глаза.

В первые секунды никто не осознал, что произошло, но уже в следующее мгновение улыбка Октавии погасла и глаза потеряли блеск. Она отвернулась.

Руперт повернулся к мальчику. Его голос прозвучал строго, в глазах появилась сталь:

— Фрэнк, ты поймаешь всех до единой твари, а до тех пор не получишь ужина. — Еда была для мальчика лучшим стимулом.

Лицо Фрэнка стало снова настороженным. Он вобрал голову в плечи, сгорбился, а когда Октавия ослабила хватку, вывернулся и скользнул в темный угол, словно хотел спрятаться.

— А как он разыщет их в огромном доме? — В голосе Октавии не было ни намека на прежнюю смешливость. — Они могут спрятаться где угодно: за панелями, под ковром.

— Пусть попробует, — коротко бросил Руперт и направился к библиотеке.

— Насколько я знаю Фрэнка, он выйдет на улицу, наловит других и выдаст за тех. — Октавия последовала вслед за ним.

Ее душу охватила тоска, как только между ними возник знакомый холодок. Прежнего нельзя вернуть. Ум отказывался покориться человеку, который ее хладнокровно опоил и вызвал неестественный порыв.

Он ее обхитрил. Обманул. Предал. И этот стыд и разочарование были для нее невыносимы.

— Ну что ж, не буду слишком глубоко вдаваться в то, какое он примет решение. — Руперт постарался, чтобы его речь снова звучала легкомысленно. — Бокал шерри?

— Спасибо. — Девушка приняла вино, поблагодарив его обычной теперь чужой и холодной улыбкой.

— Если мыши за обшивкой начнут плодиться, они нас скоро выживут из дома. — Ей явно стоило больших усилий поддерживать разговор, и Руперт перешел к делу. У них осталась одна общая тема — их соглашение, и он заговорил сосредоточенно и деловито:

— Когда ты сможешь выманить Филиппа на свидание из города?

— После истории с Фрэнком Уиндхэм относится ко мне довольно настороженно, — ответила она. — Мне кажется, хочет убедиться, что я не разнесла историю по всему свету и он не сделался всеобщим посмешищем. Но я продолжаю с ним заигрывать, и он постепенно сдается. Скажешь, когда выманить его в пустошь. — Октавия отошла к окну.

С минуту Руперт глядел на нее. Октавия больше не говорила о своих делах с братом, а он ее больше не спрашивал. Не имел права командовать.

— Скажем, в следующую среду. — Он сказал это так, словно они намечали чайную вечеринку. — Я предупрежу Бена.

— А как дела со шпионом? — Октавия продолжала смотреть в окно.

— Не думаю, чтобы он вообще был.

— А Моррис?

— Бен так не считает.

— Хорошо, значит, назначим на следующую среду, — Решено. — Руперт поднялся.

Дверь за ним закрылась очень мягко. Ножка бокала хрустнула в пальцах Октавии. Сверкающее стекло впилось в кожу, и на ней выступила капелька крови.