Страница 34 из 51
План серьезный. Как-то он осуществится?
— А что, Ильич, не оглушит нас случайно тем взрывом? — с беспокойством говорит Юрий Соловьев. — Ведь как никак восемь вагонов по двадцать тонн… Сто шестьдесят тонн взрывчатки! Так долбанет, что только пух посыплется. А ведь мы недалеко и к тому же на самой горке сидим.
Все знали плутоватого и немного трусливого Юрку Соловьева, по прозвищу Гопа, который никогда в бою не лез вперед и не зевал там, где было плохо положено. Юркий, сообразительный паренек, он до войны пошел было по скользкому пути — занялся мелким воровством. Неизвестно, чем бы кончилась его воровская карьера, если бы парня не поймали на базаре в Калинине с украденным мешком алебастра, который он принял за муку. Юрия забрали в милицию. Назаров взял паренька на поруки, а потом зачислил в партизаны.
Выполняя первое боевое задание, Соловьев забрел ночью на пасеку к полицейскому и разорил там улей. Когда он стал облизывать в потемках медовые соты, его немилосердно искусали пчелы. К утру Юрку нельзя было узнать: верхняя губа так вздулась, что стала подпирать нос, на распухшем, вымазанном медом лице едва виднелись щелочки глаз. Бойцы здорово над ним смеялись, а мне пришлось крепко ругать его за недисциплинированность.
Водился за Соловьевым и другой грешок — любил он поспать.
Партизаны с усмешкой говорили ему:
— Ты у нас старательный, но ленивый. Весь день спишь, а о работе думаешь.
И вот этот самый Юра неожиданно высказал свои опасения.
— А что, ведь Гопа правильно говорит, — послышался голос из темноты, — такой взрыв за десять верст достанет.
— Убить не убьет, а барабанные перепонки лопнут, — вставил песенник бригады Федя Шилин.
Разговор о мощном взрыве обошел по цепочке всех. Кое-кто спустился с пригорка пониже, чтобы не захватило взрывной волной.
— Что за паника? — послышался голос комбрига. — До станции целых три километра, а вы прячетесь. Здесь и двести тонн не достанут. А ну, марш на места!
Послышались шорох и кряхтенье. Отступившие назад заняли свои прежние места. До двенадцати оставалось всего пять минут. Все, у кого имелись часы, следили за большой стрелкой.
— Сейчас трахнет, — шепнул Ворыхалов.
Стрелка достигла верхней черточки циферблата. Взоры партизан впились в темноту. Люди затаили дыхание, сжались в напряжении. Воцарилась мертвая тишина.
Но взрыва не было. Теряясь в догадках, мы прождали полтора часа. Пусть не удалось Жоркину другу подорвать вагоны с толом, но если они сделали все остальное, то давно пришли бы сюда к нам. Что-то случилось.
Когда, по приказанию Назарова, бригада двинулась обратно, послышались острые словечки в адрес Молина и его друга.
— Здорово рванули… Только пятки понапрасно стерли…
— А у Юрки Соловьева барабанная перепонка лопнула… сзади… Ха-ха.
— Это его Жоркин приятель так напугал…
Сам Молин молчал всю дорогу. Когда отряд вернулся на базу, Жорка пришел к Назарову.
— Подвел нас, падло, — сказал он.
Через два дня нам стала известна причина срыва операции. Оказалось, что отряд Мартыновского еще днем погрузили в вагоны, довезли до Идрицы и оттуда направили на север. Рассказывали, будто бы Мартыновский повез отряд в свои родные места, под город Лугу.
5. В канун Нового года
Приближался новый, сорок четвертый год. Шла третья военная зима. В третий раз вынуждены были мы приобрести белые маскировочные халаты. Сначала для этой цели использовали парашюты, на которых нам однажды сбросили мешки с боеприпасами и взрывчаткой. Потом командование бригады обратилось в советский тыл с просьбой обеспечить нас зимним обмундированием. Радисты во главе с Михаилом Кудрявским порадовали нас новостью. Нам велено было ожидать самолеты. Мы выбрали хорошую площадку, приготовили на ней две полосы с огромными кучами хвороста для костров и сообщили об этом на Большую Землю.
Днем и ночью на подступах к аэродрому выставлялись боевые заслоны, чтобы в случае посадки самолетов не допустить к ним противника. Бригадная разведка тоже не дремала. Она без устали кружила возле вражеских гарнизонов, стараясь разгадать намерения фашистов.
Как нарочно, в первую же ночь ожидания самолетов поднялась злейшая пурга. Несмотря на это, дежурство на аэродроме не прекращалось. А вдруг прилетят.
Порывы ветра то и дело заставляли прислушиваться: не самолет ли гудит. И здесь, как всегда, находились шутники. В момент, когда кто-нибудь что-то рассказывал, раздавался громкий возглас: «Жужжит!» Человек, крикнувший это, опрометью бросался из избы, а за ним, толкая друг друга, выскакивали остальные.
Все выбегали на улицу и, невзирая на бушующую метель, долго стояли, задрав кверху головы.
— Где жужжит?
— В трубе жужжит! — с хохотом отвечал виновник суматохи и, чтобы не попало, скорей спешил в избу.
Так пришлось ждать три ночи. Сколько было переговорено за это время, сколько раз напрасно выбегали мы на улицу, а самолетов все не было. Назаров еще раз запросил Большую Землю. Оттуда ответили: «Ждите!»
Наутро четвертого дня снежный буран утих, сквозь разорванные тучи выглянуло робкое солнце.
— Вот сегодня обязательно прилетит, — убежденно говорил начальник штаба Венчагов.
Ребята складывали кучи хвороста для костров. За это время их не раз поджигали, а потом забрасывали снегом.
В тот момент, когда мы собрались идти обедать, кто то из партизан зычным голосом вдруг крикнул:
— Жужжит!
— Я тебе пожужжу, — пригрозил ему Назаров. Но в это время многие уловили шум приближающегося самолета.
— Летит! Летит! — закричали кругом.
Из облаков вынырнул советский бомбардировщик.
— Это не к нам, — провожая самолет взглядом, сказал Назаров.
Однако бомбардировщик развернулся, спустился пониже и еще раз, пролетел над нашим полем.
— Костры! — крикнул комбриг.
Ватага партизан бросилась наперегонки к кучам хвороста. Задымила одна куча, вторая, и вскоре обе сигнальные полосы полыхали большим огнем.
Бомбардировщик стал делать гигантские круги. Очевидно, летчики рассматривали площадку. Советский самолет заметили в близлежащих деревнях и в Недалеких вражеских гарнизонах — Заситине и Мигелях. Всюду на улицы высыпал народ и, махая руками, радостно приветствовал краснозвездного гостя.
— Наш! Наш! — слышались голоса.
Бомбардировщик на бреющем полете сделал круг над кострами и, развернувшись, стал сбрасывать груз. Три мешка медленно спускались на парашютах, а четвертый со свистом устремился вниз и шлепнулся на землю аэродрома. Мешок лопнул, а его содержимое — концентраты, патроны, медикаменты, — превратилось в кашеобразное месиво. Среди этого груза оказалась и необычная посылка-сюрприз. Товарищи с Большой Земли послали нам канистру спирта с надписью: «С наступающим Новым годом!» Канистра разбилась от удара, и драгоценная влага небольшой лужицей поблескивала на мерзлом грунте. Подбежавший первым Борис Ширяев — паренек из Спирова по прозвищу Кочешок, нагнулся, повел носом и произнес:
— Ого! Спиртишком попахивает.
Опустившись на колени и упершись обеими руками о землю, он припал к лужице.
— Ты что делаешь?! — закричали подоспевшие бойцы.
— Молчите. Добро пропадет, — с сожалением отвечал Борис.
Земля быстро поглотила спирт, но Кочешок успел выпить немалую дозу. На ноги поднять его уже не удалось. Бойцы погрузили Кочешка на повозку и доставили в деревню. Когда Ширяев проспался, его обступили партизаны.
— Ну как? — спрашивали они.
— Ох, и силен спиртоган. Во! — говорил Кочешок, показывая большой палец.
Гопа, оказавшийся в числе любопытных, от зависти аж вздохнул.
Бомбардировщик сбросил на парашютах еще два мешка, но их так далеко занесло, что они чуть не угодили к немцам. Мы привезли багаж в деревню и под любопытными взглядами партизан стали осторожно распечатывать мешки. Там были валенки, белые халаты, патроны, крупа, взрывчатка. Все, что мы просили, только очень мало. Нужно было в три раза больше.