Пираты Венеры

И тогда мне в голову вдруг пришла новая мысль — Вы уже принадлежите кому-то? — спросил я, холодея.

— Конечно, нет! — воскликнула она. — Мне нет еще девятнадцати!

У меня отлегло от сердца…

И то, что ей не семьсот лет, уже было приятно… Я ведь часто думал о ее возрасте, хотя это ничего и не значило: людям столько лет, на сколько они выглядят, будь то на Венере, на Земле или на любой другой планете!..

— Ты уйдешь! — пригрозила она. — Или я позову кого-нибудь из вепайцев и скажу, что ты меня оскорбил.

— И меня убьют? Нет, вы не заставите меня поверить, что способны на такой поступок!

— Тогда уйду я! И помни: не пытайся увидеться со мной или заговорить.

Сказано было тоном, далеким от ультиматума, после чего она вышла в соседнюю комнату. Таков был конец нашей встречи — нельзя же преследовать ее. Повернувшись, я печально побрел к башне в капитанскую каюту.

Теперь, когда аудиенция кончилась, стало очевидно, что я не только не добился успеха, но, наоборот, ощутил тщетность своих усилий. Между нами непреодолимый барьер! Невозможно поверить, что она полностью безразлична ко мне; или ее поведение — лишь реакция на мою самоуверенность? Похоже, Дуара ясно доказала и словами и делами, что она и я — по разные стороны пропасти. Я оказался персоной нон грата — нежелательной личностью, как говорят дипломаты.

Несмотря на это, или, может быть, благодаря этому, вторая, значительно более долгая встреча, лишь разожгла мою страсть. Я оказался в труднейшем положении отчаявшегося влюбленного. Ведь она рядом на «Софале»: невозможность встречи лишь бередила мои раны.

Беспредельное несчастье, с одной стороны, и монотонность плавания назад в Вепайю, не отмеченного событиями, не давали поводов, чтобы отвлечься от моей личной драмы. Как бы я хотел увидеть какой-либо корабль, потому что любой корабль мог быть только вражеским. Мы вне закона! Мы на «Софале» — пираты, морские разбойники, каперы. Правда, я больше склоняюсь к первому термину. Конечно, у нас еще не было возможности доставлять трофеи в Вепайю к Минтепу, но мы могли уничтожать врагов империи, поэтому называть нас каперами несколько преждевременно. Однако то, как нас называли— пиратами или разбойниками, — меня не слишком огорчало. У разбойников должна быть в подчинении бесшабашная публика. «Разбойник», с моей точки зрения, звучит чуть лучше, чем «пират».

В названии всегда таится большой смысл. С самого начала меня привлекло имя «Софал». Оно психологически совпадало с внезапно открывшейся передо мной карьерой. И значило — «убийца». (По-венериански «убивать» — «фал». Приставка «со» превращала глагол в существительное «убийца». В английском для этого применяется суффикс «er»). Я углубился в раздумья по поводу названий, пытаясь отвлечься и забыть Дуару. Но тут вошел Камлот, и я решил разузнать у него об амторских обычаях в отношениях между мужчинами и женщинами. Камлот сам облегчил начало разговора, спросив, видел ли я Дуару.

— Да, видел. Но не понял ее. Она заявила, что смотреть на нее — преступление.

— Так оно и есть при обычных обстоятельствах, — ответил он. — Но, как я уже объяснял раньше, испытания, которым мы подверглись, временно уменьшили важность освященных веками вепайских законов и обычаев. Вепайские девушки достигают совершеннолетия в двадцатилетием возрасте, до этого они не могут вступать в союз с мужчинами. Обычай, имеющий силу закона, накладывает на дочерей джонга одиннадцать ограничений. Они до двадцати лет не должны разговаривать и даже видеться с кем-либо из мужчин, кроме их кровных родственников и нескольких тщательно отобранных слуг. Нарушение обычая будет означать позор и бесчестие, а для мужчины— немедленную смерть.

— Какой глупый закон! — Только сейчас я понял, каким отвратительным должно было показаться принцессе мое поведение.

Камлот пожал плечами.

— Может быть и глупый, — произнес он, — но закон, и в случае с Дуарой значит много. Она— надежда Вепайи.

Я и раньше слышал этот ее титул, даже несколько раз, но не понимал его смысла.

— Да, кстати, а что ты хочешь сказать, называя ее «надеждой Вепайи»? — поинтересовался я.

— Она— единственный ребенок джонга Минтепа. У него никогда не было сына, хотя сотня женщин пыталась родить ему наследника. Династия кончится, если Дуара не родит сына, а если и родит, то важно, чтобы его отец соответствовал положению отца джонга.

— Значит, для Дуары уже выбирают отца ее детей?

— Конечно, нет, — пояснил Камлот. — И не будут, пока ей не исполнится двадцати лет.

— А ведь ей нет девятнадцати, — заметил я со вздохом.

— Да, — согласился Камлот, пристально на меня взглянув, — но почему тебе важно знать?

— Да, важно!

— Что это значит? — потребовал он ответа.

— Я хочу жениться на Дуаре!

Камлот вскочил и обнажил меч. В первый раз я видел его таким взволнованным. Мне показалось, он хотел уничтожить меня на месте.

— Защищайся! — крикнул он. — Я не могу убить безоружного.

— Почему ты вдруг захотел убить меня? С ума сошел?

Острие меча опустилось к полу.

— Не хочу тебя убивать, — произнес он печально. В его голосе выразилось глубокое волнение. — Ты мой друг, спас мне жизнь. Нет, скорее я убил бы себя, но твои слова влекут за собой смерть.

Я пожал плечами: мне было непонятно, что я ляпнул?

— Так почему я заслуживаю смерти?

— Ты заявил о намерении жениться на Дуаре.

— В моем мире, — объяснил я ему, — мужчин убивают за слова о том, что они не желают жениться на каких-либо девушках.

Я сидел у стола в своей каюте. Когда Камлот мне угрожал, не встал. Теперь же поднялся и подошел к нему.

— Лучше убей меня, — обратился я к нему, — потому что я говорю правду!

Он минуту колебался, глядя мне в глаза, а затем вложил меч в ножны.

— Не могу! — пробормотал хрипло. — Пусть предки проклянут меня! Не могу убить друга! Возможно, — добавил Камлот, ища себе оправдание, — ты не должен отвечать за нарушение обычаев, которых не знаешь. Я забыл, что ты из иного мира. Но ответь мне, чтобы я мог оправдать тебя хотя бы перед собой, твоим другом, что заставило тебя сказать эти слова? Даже слышать такое— для меня преступление!

— Я хочу жениться на ней, потому что люблю ее и верю, что она полюбит меня.

Камлот снова пришел в ужас и сник, как после тяжелого удара.

— Это невозможно! — отчаянно прошептал мой друг. — Ты не видел ее раньше, она не могла знать, что делается в твоем сердце или в свихнувшемся мозгу!

— Наоборот Она видела меня раньше и прекрасно знала, что делается у меня в «свихнувшемся мозгу». Я говорил с ней в Куаде и повторил это сегодня.

— И она выслушала?!

— Она была потрясена, но выслушала, а затем выгнала меня и приказала не показываться ей больше на глаза.

Камлот вздохнул с облегчением:

— Она-то по крайней мере не сошла с ума. Но не могу понять, почему ты решил, что она полюбит тебя?

— Ее глаза многое сказали мне, и, что важнее, она не приказала убить меня на месте.

— Это безумие, — печально покачал головой Камлот. — Не представляю, что делать! Ты упомянул, что видел ее в Куаде. Невероятно! Но если ты видел ее раньше, то почему не интересовался ее судьбой, когда она оказалась в плену на «Совонге»? Почему думал, что Дуара моя возлюбленная?!

— Тогда я не знал, что девушка, которую видел в саду Куада, — Дуара, дочь джонга.

Несколькими минутами позже мы снова спокойно разговаривали с Камлотом в моей каюте. Нас прервал свист у двери, и, когда я разрешил войти, появился один из вепайцев, освобожденных нами с «Совонга». Он был не из Куада, а из другого вепайского города, и никто из вепайцев ничего о нем не знал. Звали его Вилор, и он казался хорошим парнем, скромным и молчаливым, правда, несколько замкнутым.

Он очень интересовался кланганами и часто бывал у них, объясняя это тем, что он— ученый и хотел бы поближе познакомиться с людьми-птицами, о которых много слышал, но никогда не видел.

— Я пришел, — объяснил Вилор в ответ на мой вопросительный взгляд, — чтобы попросить вас назначить меня офицером! Мне хочется присоединиться к вашей группе и участвовать в работе экспедиции.