Страница 7 из 58
— Полагаю, этот вопрос закрыт, — сказал Биггс.
— Прошу прощения, если огорчил принцессу, — извинился Кортес, но в его тоне не слышалось сожаления. Я задумалась, почему он счел нужным напомнить об убийстве моего отца. Кортес, как и Шелби, как и Ведуччи, не производил впечатления импульсивного человека: он ничего не делал необдуманно. А вот в Нельсон и прочих я еще не разобралась. От Биггса и Фармера я ждала расчетливого поведения. Но что же надеялся выиграть Кортес, упоминая о смерти моего отца? — Мне очень жаль, но у меня были причины поднять эту тему.
— Не вижу, какое отношение эта тема имеет к предмету разбирательства, — возразил Биггс.
— Убийцу принца Эссуса не нашли, — сказал Кортес. — Насколько я помню, даже серьезных подозрений ни против кого не было?
— Мы ничем не смогли помочь ни принцу, ни принцессе, — сокрушенно кивнул Дойл.
— Но вы ведь не состояли тогда в страже ни принца, ни принцессы?
— В то время — нет.
— Лейтенант Холод, вы также не были Королевским Вороном, когда погиб принц Эссус. Ни один из нынешних телохранителей принцессы не состоял в гвардии принца Эссуса, не был Журавлем — верно?
— Нет, не верно, — ответил Холод.
— Прошу прощения? — повернулся к нему Кортес.
Холод глянул на Дойла, тот коротко кивнул. Пальцы Холода сжались на моей руке чуть крепче. Он не любил говорить на публике — небольшая фобия.
— С нами в Лос-Анджелес приехало с полдюжины стражей, которые прежде входили в состав гвардии принца Эссуса.
— Но король весьма уверенно заявил, что ни один из телохранителей принца не охраняет теперь принцессу.
— Изменения в составе гвардии произошли недавно.
Холод все крепче сжимал мою руку, пока я не постучала легонько по его ладони пальцами другой руки. Я хотела, чтобы он успокоился — это во-первых, а во-вторых — чтобы вспомнил, насколько он сильнее меня, и не повредил мне руку. Гладя гладкую белую ладонь, я поняла, что не одного Холода пытаюсь успокоить.
Дойл придвинулся ближе и крепче обнял меня за плечи. Я откинулась в тепло его рук, чуть расслабилась возле сильного тела; мои пальцы безостановочно гладили руку Холода.
— Я по-прежнему не вижу причины задавать эти вопросы, — сказал Биггс.
— Согласен, — поддержал партнера Фармер. — Если у нас есть вопросы, касающиеся выдвинутого обвинения, мы готовы их рассмотреть.
Кортес посмотрел мне в глаза. Всем весом своего карего взгляда.
— Король полагает, что убийца вашего отца не был найден, поскольку расследованием убийства занимались сами убийцы.
Мы все трое застыли. Дойл, Холод и я. Теперь Кортес безусловно завладел нашим вниманием.
— Объяснитесь, мистер Кортес, — сказала я.
— Его величество обвиняет в убийстве принца Эссуса Королевских Воронов.
— Вы же видели, как король Таранис обошелся с послом. Не кажется ли вам, что это ясно говорит о душевном состоянии моего дядюшки? Страх и готовность манипулировать кем угодно.
— С проблемами мистера Стивенса мы разберемся, — сказал Шелби. — Но если улик не нашли, не разумно ли предположение короля, что искали их как раз те, кто и прятал?
— Наша присяга ее величеству запрещает нам причинять вред кому-либо из ее семейства, — заявил Дойл.
— Но вы клянетесь защищать королеву? — спросил Кортес.
— Да. Сейчас мы присягнули принцессе, но прежнюю присягу это не отменяет.
— Король Таранис предположил, что вы убили принца, предотвращая покушение на королеву Андаис и ее трон.
Мы все трое, онемев, уставились на Кортеса и Шелби. Инсинуация была настолько грязная, что королева за малейший намек на что-нибудь подобное отдавала в руки палача. Я даже не спросила, сказал ли это лично Таранис — больше никто при его дворе не рискнул бы вызвать гнев Андаис. Никто, только сам король, да и его она бы вызвала за такую клевету на личный поединок. Грехов у Андаис хватает, но брата она любила, и он ее любил. Именно поэтому он не убил ее и не завладел троном, хоть и знал, что правил бы лучше сестры. Вот если бы мой кузен Кел попытался сесть на трон при его жизни — может, отец и убил бы его. Кел сумасшедший в самом прямом смысле слова, а садист такой, что рядом с ним Андаис — сама доброта. Отец боялся отдать Неблагой двор в руки Кела. И я боюсь. У меня всего две причины стремиться стать королевой: спасти собственную жизнь и жизнь моих любимых, и не пустить Кела на трон.
Но я не беременела, а королевой я стану, только забеременев, и отец моего ребенка станет королем. Буквально вчера я поняла, что все бы отдала — вплоть до трона, — лишь бы остаться с Дойлом и Холодом. Но одно меня останавливало: чтобы их не лишиться, мне пришлось бы отказаться от данного мне рождением права. А я слишком дочь своего отца, чтобы отдать Келу власть над моим народом… Но я нее больше жалела о своем выборе.
— Есть ли у вас, что возразить, принцесса?
— Моя тетя не совершенство, но брата она любила, я это знаю наверняка. На его убийцу она обрушит все кошмары ада. Ни один из стражей не рискнет стать жертвой ее мести.
— Вы в этом абсолютно уверены, ваше высочество?
— Задайте себе вопрос, господа: чего надеется достичь подобным заявлением король Таранис? Или даже такой вопрос: чем была выгодна королю смерть моего отца.
— Вы обвиняете короля в убийстве принца Эссуса? — спросил Шелби.
— Нет, только напоминаю, что Благой двор никогда не был дружески расположен к нашей семье. И если Королевского Ворона, убившего моего отца, ждала бы смерть под пытками, то король Таранис, если бы ему удалось удачно скрыть содеянное, исполнителя скорее наградил бы.
— Но зачем ему убивать принца Эссуса?
— Этого я не знаю.
— Но вы считаете, что за этим убийством стоит король? — спросил Ведуччи с тем ясным разумом, что светился у него в глазах.
— До сих пор не считала.
— Что вы хотите сказать, принцесса?
— Мне непонятно, что надеется приобрести король, выдвигая обвинения против моих стражей. Я не вижу смысла в его действиях и невольно задумываюсь об истинных мотивах.
— Он хочет, чтобы мы отдалились друг от друга, — сказал Холод.
Я внимательно вгляделась в красивое надменное лицо: за надменностью он всегда прятал тревогу.
— Но как?..
— Если он посеет в тебе столь ужасные подозрения, сможешь ли ты доверять нам, как прежде?
Я опустила взгляд на наши переплетенные руки.
— Нет, не смогу.
— А если подумать, — продолжил Холод, — то обвинение в изнасиловании тоже должно заставить тебя в нас сомневаться.
Я кивнула:
— Возможно, но в чем его цель?
— Вот этого не знаю.
— Если только он не потерял рассудок окончательно, — . сказал Дойл, — цель должна быть. Но сознаюсь, мне она не видна. Мы играем в чужую игру, и мне это не нравится.
Дойл вдруг замолчал и взглянул на юристов.
— Прошу прощения, мы на миг забылись.
— Так вы считаете, что все это — политические игры двух наших дворов? — спросил Ведуччи.
— Да, — ответил Дойл.
— Лейтенант Холод?.. — повернулся к нему Ведуччи.
— Согласен с капитаном.
И ко мне напоследок:
— Ваше высочество?..
— Да, мистер Ведуччи. Да. Что бы с нами ни происходило, это безусловно отражение политики дворов.
— Поступок короля по отношению к послу Стивенсу меня удивил. И заставил задуматься: не используют ли нас в неясных нам целях?
— Не хотите ли вы сказать, мистер Ведуччи, — спросил Биггс, — что начинаете сомневаться в обоснованности обвинений, выдвинутых против моих клиентов?
— Если я выясню, что ваши клиенты виновны в том, в чем их обвиняют, я сделаю все, чтобы они понесли максимально допустимое по нашим законам наказание. Но если обвинения ложны, и король пытается навредить невиновным посредством закона, я сделаю все, чтобы напомнить королю, что в этой стране закон превыше всего.
Ведуччи улыбнулся — совсем не так радостно, как в прошлый раз. Нет, он улыбнулся хищно, и эта улыбка его выдала. Теперь я знала, кого здесь стоит бояться. Ведуччи не карьерист, как Шелби или Кортес, но как юрист он их превосходит. Он искренне верит в закон, искренне считает, что невинных нужно защитить, а виновных покарать. Такую прочную веру не часто встретишь у юриста, оттрубившего за барьером добрых двадцать лет. Юристы обычно жертвуют убеждениями ради карьеры, но Ведуччи удержался. Он верил в закон и, может быть — только может быть, — начинал верить нам.