Страница 40 из 58
— С нами сейчас несколько женщин сидхе, — напомнил Рис. — Если Мерри нужны фрейлины, она может их позвать.
— Они всего месяц как ушли от Кела, нельзя их оставлять наедине с принцессой.
Рис помрачнел:
— Нельзя, да.
— Вот я и радуюсь, что только я один могу быть ей служанкой, — сказал Китто. Я погладила его по волосам:
— Правда?
Он улыбнулся, и в просиявших глазах я увидела не просто радость. У него есть место в моей жизни. Он нужен. Все мы ищем не просто счастья — мы ищем свое место. Некоторые счастливчики обретают его еще в детстве, в своей семье. Но как правило, мы уже взрослыми всю жизнь ищем место, или человека, или организацию, где или с кем мы почувствуем себя важными и нужными, где без нас не справятся, не обойдутся. Всем нравится чувствовать себя незаменимыми.
— Ты больше никого не трогаешь, чтобы собраться с мыслями, только меня. Ты приходишь ко мне в комнату, когда устаешь от всех, кто от тебя чего-то требует. Приходишь ко мне, когда хочешь подумать. Ты трогаешь меня, а я тебя. Иногда потом бывает секс, но чаще мы просто обнимаемся. — Он прижался щекой к моему бедру. — Еще никто не обнимал меня, чтобы успокоиться и утешиться. Оказывается, это очень приятно!
Я думала над его словами и не находила, что возразить.
— А я считал, что в комнате Китто ты прячешься потому, что здесь зеркала нет, — удивился Рис.
— И поэтому тоже, — сказала я.
— Она не только в комнату ко мне приходит. Она меня гладит, когда я сижу у нее под столом. Когда-то она считала меня обузой, а сейчас она ждет, что я буду сидеть у ее ног и ее гладить, а она будет гладить меня.
— А собаки с тобой под стол не забираются? — спросил Рис.
— Нет, собаки не остаются под столом, если со мной Китто. — Я посмотрела в глаза полукровке-гоблину, перебирая его волосы. — Ты им что-нибудь сделал?
— Место у твоих ног — мое место, Мерри! Я его не уступлю.
— Это же собаки, Китто. Пусть особенные волшебные, но собаки. А ты — нет.
Он улыбнулся, но не очень весело.
— Собаки делают для тебя то же, что и я. Многое из того, что делаю я. Я видел, как ты их гладишь, и как тебе от этого становится спокойней.
— Ты к собакам ревнуешь больше, чем к стражам? — спросил Рис.
— Да, — просто сказал Китто.
Мне стало грустно оттого, что он ценит себя так мало.
— Китто, ты мне дорог и ценен. Прикасаться к тебе — совсем не то, что гладить собак.
Он отвернулся, спрятал от меня глаза. Спрятал, целуя меня в бедро, но все было понятно.
— Ты моя принцесса.
Я уже знала, что эта фраза много что может означать. Что я слишком упряма, что ошибаюсь, но он не может меня переубедить — и потому опускает руки. Могла еще значить, что ему в голову пришла какая-то страшноватая мысль, и он не хочет высказывать ее вслух. Или что я его чем-то обидела, но он не считает себя вправе жаловаться.
Многозначная такая фраза.
— Гоблины собак не держат и никогда не держали, — заметил Рис. Я перевела взгляд на него.
— Но волшебных собак любят во всей волшебной стране!
— Гоблины их едят.
Я посмотрела на Китто — тот не поднял головы, целуя мне ногу чуть ниже. Надо думать, Рис прав.
— Я очень расстроюсь, если какая-нибудь из собак пропадет.
— Вот видишь, — сказал Китто. — Ты мне из-за них угрожаешь.
— Мы их любим как домашних животных и ценим, как дар Богини. А еще они — создания дикой магии.
— Я знаю, что они значат для вас, но бояться надо не меня. Падуб с Ясенем найдут себе занятие поинтересней, чем гоняться за живой добычей, но ведь с ними придут Красные колпаки. И они-то будут слоняться без дела, пока ты станешь заниматься сексом с близнецами. А Красные колпаки любят, чтобы мясо еще дергалось.
— Черт! — воскликнул Рис. — Я же знал. Но я так давно не имел никаких дел с Красными колпаками, что все забыл!
— Их среди твоих палачей не было? — спросила я, не успев поймать себя за язык.
— Нет. Они еще помнят меня как Кромм Круаха; я в свое время пролил столько крови, что они плескаться в ней могли. Они все еще считают себя мне обязанными.
— Да… И правда, должно быть, была кровавая баня, раз они столько веков тебе благодарны, — оценила я.
Теперь отвернулся Рис.
— Меня звали когда-то Красным Когтем. Имя было истинное.
«Истинное имя», надо думать, значит, что оно верно характеризует обладателя. Я оглядела Риса: белокожий красавец с мальчишеским лицом и пухлыми чувственными губами. Только шрамы нарушали маску юности и веселья, заставляли вглядеться глубже. Если б они не напоминали, сколько всего пережил этот нестареющий мужчина, можно было бы ошибиться и принять его за кого-то ординарного. За такого, кем можно пренебречь. И разумеется, именно эту роль он годами разыгрывал при дворе.
Я провела пальцем по краю шрама. Еще недавно Рис отдернулся бы, но сейчас он знал, что для меня шрамы — всего лишь деталь его кожи, еще один повод к нему прикоснуться, еще одно место, где его можно ласкать и целовать.
Он улыбнулся мне, став еще красивей — так вдруг освещается изнутри лицо любящего — не от магии, а от чистой радости, в ответ на что-то сказанное или сделанное тобой.
— Что такое? — негромко спросила я.
— Сколько лет уж прошло, как я потерял глаз, а только ты одна трогала меня вот так.
Я нахмурилась, приложила ладонь к его щеке, не думая, шрам под пальцами или обычная кожа.
— Как — так?
Он посмотрел на меня так, словно я должна была сама понимать.
— Мы Неблагие. То, что другие считают дефектами внешности, у нас ценится, — сказала я.
— Только не у сидхе, — заметил Рис. — Отмеченный шрамами сидхе — живое напоминание о том, что совершенная красота может быть загублена навеки. Я как призрак в зеркале, Мерри. Я напоминаю всем, что мы теперь всего лишь долгоживущие, а не по-настоящему бессмертные.
— Я тоже, — сказала я.
Он опять улыбнулся, плотней прижимаясь щекой к моей ладони:
— Вот потому я и думал, что мы станем хорошей парой.
Я нахмурилась:
— Что?
— Разве не помнишь? Я тебя пригласил на свидание, когда тебе было шестнадцать.
— Помню. — Я опустила руку. — Помню, что ты пытался уговорить меня на секс, за что нас обоих казнили бы.
— До акта я бы не довел. Мне просто хотелось узнать, в кого ты пошла из твоей родни.
Я нахмурилась сильней:
— Как это?
Он улыбнулся с нежностью.
— По твоей реакции на мои заходы… — На этом слове он приподнял бровь, и я рассмеялась. — …я собирался решить, разговаривать ли с твоим отцом.
До меня дошло, куда он клонит.
— Ты просил у моего отца разрешения стать моим женихом?
— Я просил его рассмотреть мою кандидатуру.
— Ни ты, ни он мне ни слова не сказали!
— С самого начала ясно было, что твоим сердечным избранником мне не стать. В шестнадцать лет ты любила Галена, а не меня. А потом твой отец отдал тебя Гриффину, и если бы ты забеременела, тем бы все и кончилось.
При упоминании бывшего жениха я помрачнела. Через несколько лет после помолвки он меня бросил. Сказал, что я для него слишком человек, что во мне слишком мало от сидхе. Он только одного не предусмотрел: что как только он меня бросит, Андаис заставит его вернуться к целибату, как и всех прочих стражей. Он попытался влиться в мой маленький гарем, а я его прогнала. Цель у него — только секс, не важно с кем. Меня он не любит. Я точно знаю.
Чего я не ожидала — это что он продаст газетам наши довольно интимные фотографии. Я его когда-то любила, но не знаю теперь, любил ли он меня хоть когда-нибудь. Он продал снимки и сбежал из страны фейри. Насколько мне известно, длинные руки родины до него пока не дотянулись. Насколько мне известно. Я не спрашивала. Я его любила — пусть давно, — и не хочу знать, как он умер, и получить его голову на блюде тоже не хочу. От тетушки Андаис такого подарка — или чего похуже — ждать можно.
Рис тронул меня за лицо, повернул к себе.
— Не надо мне было его вспоминать.