Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 13



— А он был женат?

— Да как раз нет. Но все же можно себе представить, что появляется некая особа… Не обязательно добродетельная, знаете ли, но сейчас, в дни несчастья, добродетели кругом стало куда меньше, а отчаянных голов сколько угодно. Сбежать от мужа, очередного разорившегося плантатора, к доктору, с ним до Коломбо — а оттуда куда угодно. Вот только никто из плантаторов о побеге жены не заявлял. Впрочем, может и не заявить никогда. Уехала домой, в Англию… А ограбление? Как я уже сказал, Оуэн был не тем человеком, которого кому-то захотелось бы грабить.

— А вы уже спрашивали здешних жителей, не одалживал ли ваш доктор у кого-то денег на дорогу? — поинтересовалась я.

— И еще как спрашивал, — с удовольствием посмотрел на меня инспектор. — И если бы получил хоть какой-то ответ, кроме «нет», то можно было бы даже переквалифицировать это дело как «мошенничество». Но — увы… В общем, как видите, у нас тут есть много более серьезных дел, чем гоняться за подданным какой-то там Китайской республики по всей колонии.

— Любопытства ради — а он, ваш доктор, тоже оставил в доме все нетронутым?

— Ну, там нечего было трогать. Но паспорта и денег не обнаружено, медицинский чемоданчик тоже отсутствует. А что вы им так интересуетесь?

— Наверное, изучаю, как исчезают люди…

А дальше был здешний знаменитый стейк на раскаленной сковороде — инспектору Робинсу бой нес его на укутанных салфеткой и вытянутых вперед руках, над влажно блестевшей золотистой корочкой мяса реяло облако соусного пара. Народ в баре, слыша приближающееся шипение, уважительно расступался.

— Готовится, пока его несут к столу. Я еще не спрашивал вас, госпожа де Соза — как насчет второго ланча? Ах, «карри ми» на Ява-стрит… Хороший выбор. А кусочек вот с этой сковородки?

Я представила себе, как аккуратно беру зубами сочный кусок мяса с его вилки — это ведь должно быть забавно, почему же тогда?.. Что со мной творится, отчего я качаю головой?

Гул в баре не ослабевал. На эстраде, на пару часов раньше обычного, раздались звуки настраиваемых инструментов. А еще и Магда тренькает клавишами, беседуя у края эстрады с барабанщиком — о, только не это! Мне она тут нужна для совсем других дел. Джереми у стойки бара, среди плантаторов… так, Джереми стоя поглощает некий британского вида сэндвич. Точнее, делает это не сам — сэндвич в щель между его усиками и нижней губой просовывает женская рука, вторая же, лодочкой, подставлена под подбородок, для крошек. А что там, кроме руки? Перманент на волосах, обесцвеченных до белого, рост — никакой. Ну, веснушки очень милы. Что-то вроде уменьшенной и ухудшенной копии Магды.

— А кто вот эта женщина? — поинтересовалась я у Робинса.

— Эта? Его жена, — сказал он. — А кто бы еще стал тут…

— А эти люди, в углу, и еще вокруг дивана…

Робинс с интересом взглянул на меня.

— Не сочтете ли невежливым, госпожа де Соза, если я поинтересуюсь, почему вы задали такой вопрос?

— Не сочту. Потому что ваши глаза постоянно делают круги по этой комнате, как прожектор у крейсера, и еще заглядывают в соседнюю залу, где музыка. У вас такой вид, будто вы работаете. И всех видите.

— А вы как думали — в день плантатора, когда у каждого второго в кармане вот такая пачка денег? Моя работа, и Джереми, хотя бы в том, чтобы тут сидеть, так, чтобы нас было видно. Мой коллега Джарвис так же присматривает за Селангор-клубом, и так далее. Плантаторы это знают, и относительно спокойны. Но, видите ли, госпожа де Соза… сегодня какой-то странный день плантатора. Дело в том, что в общем здесь — все обычные подозреваемые, да-да, вот здесь. И они знают, что мы за ними следим. Но, кроме них, еще куча неизвестного мне народа. Как они только вмещаются в такой маленький зал. Откуда? Кто такие?

Я обвела взглядом зал: Магда уже обосновалась на эстраде всерьез, Тони щелкал пальцами, требуя еще виски (и то, и другое — потенциальный кошмар). Что еще тут стоит внимания, кроме толпы у самого бара? Тихие уголки, наверное. Они тоже интересны. Вот за спиной Тони — столик, где в полутьме сидит какой-то светловолосый европеец, с ним местный китаец, а к столику этому продвигается сквозь толпу на странно тонких ногах какой-то юноша, тоже китаец.



И тут Тони, продолжая щелкать пальцами {тщетно, щелканье звучало отовсюду одновременно, бармены фатально не успевали), рассеянно кивнул этому тонконогому юноше, тот тоже кивнул, оба отвернулись друг от друга, и Тони снова погрузился в беседу. Так бывает, когда люди плохо помнят, где же они встречались раньше.

А в дверь входили все новые гости, всех возрастов и рас.

— Что-то происходит, — задумчиво сказал Робинс.

— Что же?

— Ну, с одной стороны, тут действительно исчезают люди. Вот доктор, ваш китаец, и у моих секретных коллег тоже кто-то пропал, как я слышал — не явился на встречу. Но люди и появляются. В последние дни. И очень специфические люди. Причем в немалых количествах. Вы умеете смотреть краем глаза?

— И еще как, — неуверенно ответила я.

— Тогда скосите глаз незаметно к самой стойке бара. Вон тот похожий на молодого быка китаец в лимонном костюме. Его тут не было уже месяца три.

— Бандит, — сказала я, посмотрев уголком глаза на китайца, физиономия которого буквально трескалась от здоровья, а лицо было носатым, гордым и опасным.

— Бандит, — подтвердил полицейский. — По имени Вонг. Когда вы дома, в Джорджтауне, вы не читаете здешних газет, госпожа де Соза? А у вас не писали о громком деле убитого ювелира, по имени Картрайт? Весь европейский Куала-Лумпур полгода ворчал по поводу его бурного романа с девятнадцатилетней Марианной ди Карвалью… простите, если задел ваши национальные чувства.

— Еще не задели, так что продолжайте. Евразийских жуликов я люблю не больше, чем китайских или индийских. А здесь явно речь об этом.

— Кстати, о евразийцах, с вашего позволения — состав ее крови просто немыслимый, там сколько угодно и китайской, и тамильской… А в результате — шокирующе хороша. Первая красавица в Малакке. И в свои девятнадцать лет успела побывать девушкой особых услуг, подругой плантатора и еще кем угодно. А Картрайт — ну, ему был 51 год, один из самых богатых англичан города. Марианне он успел тут снять бунгало, потом начались разговоры о браке и вечной любви, а главное — завещание в ее пользу он успел составить. Я имею в виду, успел до того момента, когда вышел на веранду собственного дома — где в очередной раз ссорился с женой — и получил пулю из темноты. Жена схватила свой револьвер и послала ответную пулю в кусты, туда, где была вспышка — это по ее словам.

Господин Робинс аккуратно вонзил нож в середину своего бифштекса, оттуда просочилась капля рубиновой крови, он удовлетворенно кивнул, я отвернулась.

— А теперь поставьте себя на место присяжных: другого трупа в кустах нет, вторая пуля улетела туда и не найдена, да и была ли она вообще? Есть, конечно, показания амы о том, что выстрелов было два, но что такое слова китайской амы? Зато есть обиженная изменой жена и ее муж с дыркой в груди. Что интересно, калибр этой дырки совпадает с калибром револьвера жены — кто-то хорошо подготовился. И поэтому вдова Картрайта на данный момент находится на пути в эту каторжную Австралию.

«Ну, конечно, — сказала я мысленно. — Если ты англичанин, то сидеть в местной тюрьме ты не будешь, а поедешь в Австралию, так же как в больнице тебе не будут переливать кровь местных коренных жителей».

— А я, — продолжал Робинс, — знаю одну вещь, которую бесполезно было рассказывать присяжным. Что до убийства богатую наследницу Марианну ди Карвалью мои люди видели раза два вместе ют с этим Вонгом, вне всякого сомнения бандитом. Известным и очевидным бандитом. Но это ничего не доказывает, к сожалению. За встречу или разговор с Вонгом человека не арестуешь. А после убийства оба исчезли с горизонта. И вот он снова здесь. А зачем?

Я задумчиво посмотрела в направлении стойки бара, где Вонг с каменным лицом глотал коктейль. Какое дело мне до всего этого? Моего китайца если и звали Вонгом, то бандитом он не был. Шпионствующим поэтом или поэтичным шпионом — да. Томик Рембо, вот это здорово!

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.