Другой Путь

И еще через минуту объявил:

— Въезжаем в округ Колумбия.

Столица США меньше всего похожа на любой из крупных городов этой страны. Здесь нет деловых центров высотой в пятьдесят этажей, нет огромных площадей той самой “Одноэтажной Америки”. Как пояснил нам Майк, большинство людей, работающих в городе, живут в его окрестностях. В выходные город пустеет, если не считать толп бродящих по центру туристов, зато в будни его население удваивается.

Мы проехали по 14-стрит мимо огромной псевдоегипетской стелы монумента Вашингтона, мимо Национального музея американской истории, мимо украшенного строгой колоннадой здания Министерства торговли, справа мелькнули Мэрия и Совет округа Колумбия, расположившиеся в одном доме. Майк иногда кивал на здания и называл их.

На тротуарах было много чернокожих американцев.

— Наша негритянская столица, — сообщил Фрэнк. — Здесь негров едва ли не больше, чем в Африке, не так ли, мой чернокожий друг? — от толкнул Майка в бок локтем.

— Раньше еще больше было, — буркнул водитель. — Сейчас хоть немножко посветлела улица. А лет десять назад только черномазые здесь ходили. Из белых – только Президент, да люди из Капитолия с помощниками.

Вдоль Четырнадцатой улицы стояли невысокие – пять, шесть, иногда восемь этажей – дома, очень похожие на те, что в изобилии были понастроены в Москве. “Сталинские” мотивы – монументализм, приземистая величественность – были очень знакомы и пробуждали ностальгическую тоску. А улицы, прямые и широкие, очень напоминали многокилометровые ленинградские проспекты, только без панельных девятиэтажек. Впечатление от Вашингтона было странным – ничего подобного я увидеть не ожидал. Был он одновременно и маленький и огромный. Весь целиком – маленький, в каждом отдельно взятом месте – огромный.

— Даунтаун, — сообщил Майк и на светофоре повернул направо. — Кей-стрит. Нам сюда.

— На этой замечательной улочке расположились все лобби Америки. — Сообщил нам Бредли. — Если вам нужно протолкнуть закон, притормозить расследование, отменить поправку, вам сюда. Не в Капитолий, не в Белый Дом – там вас и слушать не станут, а только на Кей-стрит. Здесь вам назовут действующие прейскуранты, опишут подробные процедуры принесения благодарности политику, хоть конгрессмену, хоть сенатору – от пожертвований в его избирательный фонд до выплаты гонорара за ненаписанную книгу: знай только считай доллары. Здесь можно встретить глав различных комитетов и советников самого президента. Когда они хотят кушать, они приходят сюда сами. И у меня здесь обретается старинный дружок. Сосед по университетской скамье, можно сказать, Бенджамин Уилкокс. Вот уж поистине, чертов дар у него – сводить знакомство со всеми этими важными господами из Палаты Представителей или Сената. Наверное, от папаши достался, тот тоже был не промах. Если его условия вас устроят, считайте, что в Конгрессе можете открывать любую дверь ногой!

Фрэнк цинично рассмеялся, а Майк поддержал его.

Мы остановились, миновав красивое трехэтажное здание из красного кирпича – Школу Франклина, как назвал его Майк, почти на перекрестке К-стрит с Двенадцатой улицей.

— Ну вот, господа, мы и приехали. Бенджи должен бы нас ждать, — выходя из машины, сказал Фрэнк. — За мной, Зак, Сардж, покажем этим столичным снобам, что умеют делать люди из Кентукки!

Вслед за ним мы вошли в высокие двери офисного здания. Будь на нем медная табличка с надписью “Госплан СССР” – я бы даже не удивился, то того оно было похоже на какое-нибудь московское, стоящее на улице Горького. Видимо, во всем мире власть любит одинаковые строения: помпезные и при этом невысокие – чтобы были пути отхода, если что-то пойдет не так.

Майк остался снаружи.

Бенджамин Уилкокс легко мог бы стать звездой американского футбола. В нем было шесть футов и пять дюймов роста, и весить он должен был, обладая такой бычьей шеей, фунтов под двести восемьдесят. Человек-гора с обворожительной улыбкой снежно-белых зубов.

На расстегнутом воротнике дорогой сорочки болтался какой-то детский галстук-бабочка с мелкой красной искрой. Подобные аксессуары я в последний раз заметил на утреннике в своем детском саду. Но американцы такое надевали на себя часто. Подтяжки в красно-синюю клетку, с маленькими человечками и собаками придавали ему вид … я бы сказал – глупый, но такому большому человеку нельзя говорить такие откровенные вещи. Пусть будет – эксцентричный.

Еще он был лыс как айсберг и так же ярко, как ледяная глыба, отбрасывал всюду отблески с лоснящегося черепа.

— Фрэнк, дружище! — Заорал он, едва увидев нас на пороге своего кабинета. — Как я рад снова тебя увидеть! Вместе с тобой всегда в мою жизнь входит… аромат глубинки! Запах прерий и дешевого виски!

Он облапил Бригли и захохотал, колотя своим монструозным кулаком несчастного Бригли в спину. Я ужаснулся: в его лапе легко можно было бы спрятать небольшую собаку. С каждым ударом раздавался слышимый гул и Фрэнк, как-то поймав паузу, с трудом выдавил из себя:

— В Кентукки нет прерий!

— Да и дьявол с ними, с прериями! Кого ты мне привез?

— Бенджи, помнишь, я тебе перед Рождеством звонил? Про парней, которым нужно помочь? Вот, знакомься, это Сардж Саура, — и моя рука утонула в медвежьей лапище здоровяка, — а это Закария Майнце, — и теперь сморщился Захар. А это, парни, мой старый приятель Бен Уилкокс. Большой знаток вашингтонской жизни и простых способов повернуть к себе лицом американскую политику. А не тем местом, каким она обычно смотрит на рядового обывателя.

— Ну, будь вы обывателями, вам вряд ли нужно было здесь появляться, — ухмыльнулся Уилкокс. — Виски, ром?

— Нет, Бен, спасибо, — отказался я. — Мы только что с самолета и не хотелось бы становиться уставшими в середине дня. А с алкоголя я всегда совею. Может, сразу к делу?

— Нет, Сардж, — теперь отказался Уилкокс. — Политика спешки не любит. Я должен понимать вас, ваши цели, в общем, пока мы не сможем друг другу доверять, больших дел не будет. Мне неприятности ни к чему.

— Тогда ром, — быстро нашелся Захар.

— Вот это верный подход, — одобрительно потер руки Бен. — В Американской Лиге Лоббистов народ сплошь прагматичный и простой. И я такой же. Думаю, мы сработаемся.

Часа полтора мы разговаривали ни о чем – о представительстве Республиканской партии в Сенате – Уилкокс оказался республиканцем, о навых инициативах “ослов” (“народное” прозвище членов Демократической партии), о последних заявлениях парней из Федрезерва по поводу развернувшейся истерии на тему s&l – кризиса. Они успокаивали общественность и обещали тотальный контроль над ссудо-сберегательными кассами, но им мало кто верил: кассовый разрыв уже достиг в этих учреждениях пятидесяти миллиардов долларов. Да и то верно – вкладывать все активы в выдачу “длинных” денег, проживая только на вклады клиентов, не удастся никому. Малейшее шевеление власти на тему стимулирования экономики и любое s&l-учреждение станет испытывать трудности. Наивны те, кто думает, что банки живут на разнице процентных ставок по вложению и кредитованию. На эти крохи не способен выжить ни один банк, да и задумывались эти учреждения вовсе не с целью собрать несчастные 2–3 % прибыли в год.

Потом Уилкокс попросил нас показать ему документы нашего фонда и долго качал головой: ему не нравилось зарубежное происхождение капиталов. И если итальянские банки еще на что-то годились, то деньги из такой дыры как Вануату вызывали массу вопросов.

— Нужно что-то иметь здесь. Я понимаю ваше стремление минимизировать налоговые отчисления, но поймите и моих клиентов: одно дело проталкивать нужные Америке и американцам инициативы и решения, и совсем другое – быть на содержании у коммунистов! Пусть даже у таких безобидных как Уолтер Лини. Нужно что-то иметь здесь, — повторил Уилкокс. — Думаю, учреждение двух-трех фондов где-нибудь в Далласе и Сиэтле сможет помочь проблеме.

— Хорошо, это не проблема. К тому же на днях в нашу компанию должны влиться два банка. В Кливленде. Маккой обещал уладить это дело до весны.