Страница 3 из 121
– Да чего ты, Васян? – Жбан отвесил оплеуху моему товарищу. – Чего языком молоть? Сунь ему в морду пару раз для памяти! Или, давай, я суну?
– Заткнись, Жбан, – Глибин отхлебнул пива и передал бутылку Гоше. – Если б я хотел ему в морду зарядить, я бы так и сделал. Но мне нужно чтобы он к Ольке не лез.
– Смотри-ка чо! – Это Гоша заметил меня и не преминул подать голос.
– А, Серый! – Обрадовался Васек. – Подходи, поможешь объяснить твоему другу, что такое хорошо и что такое плохо.
Не то, чтобы мы были с Васькой приятелями – просто когда-то давно ходили в один детский сад и с тех пор здоровались при встречах. Если выпадала возможность – выручали друг друга по мелочи, но никогда никаких совместных дел не водили.
Я не торопясь пошел к нему, всматриваясь в будущее этой троицы. Жбану осталось жить шесть лет: уйдя в рэкетиры, он очень быстро окончательно оскотинился и потерял разум – «наехав» на сына начальника городского УВД, он подписал себе очень серьезную статью и так и сгинул где-то на лагерных пересылках. Гоша стал одним из первых городских легальных коммерсантов-кооператоров, но потом, в 1994-м, его магазин сожгли, а его самого закопали в лесу живьем его же прежние друзья. А вот Васек стал Героем Советского Союза за неизвестный подвиг, совершенный в 1988 в Афганистане. Посмертно. И прибыл в родной город в закрытом гробу. Я буду пить водку на его похоронах. В военкомате его фотографию повесят в короткий ряд районных героев.
– Отпусти его, Вась? – Я был само добродушие.
– Не, Серый. Никак не можно, – Васек выпустил сквозь щель в зубах струю слюны. – Он опять к Ольке лезть будет.
– Тебе-то что? Она ж не твоя подружка? – Я уже стоял в паре метров от него и видел, как разошлись в сторону его помощники, а с противоположной стороны пустыря показались еще двое – Женек Панама и Сема.
– Да, не моя, – отрицать известный всем факт Глибин не стал. – Братки моего девка. А пока он в армии, к ней всякие лезут. Ведь он когда вернется – разбираться не станет, просто порежет твоего Захарку и все. Я против этого. Лучше уж я ему по бестолковке настучу для вразумления. Жив останется, да и Саньку от тюрьмы уберегу. Что-то имеешь возразить?
Подошедшие Женек и Сема остановились возле Гошки и протянули руки за семечками, которыми и были щедро одарены.
– Она-то знает о том, что она Санькина подруга? – Васькиного брата я знал – он был старше нас на год и дурнее Жбана раза в три: втемяшил в свою голову, что эта Олька принадлежит ему и ушел в армию, пообещав прибить любого, кто будет с ней «крутить любовь».
Я уже знал, что именно после этих слов начнется драка и был к ней готов: подкравшийся сзади Жбан получил каблуком по голени и взвыл, падая на спину и хватая обеими руками ушибленную ногу. Я видел, как Захару прилетела смачная оплеуха в левый висок, и я знал, что он упадет со скамейки, а Васек с тощим Панамой бросятся его топтать, предоставив меня Семе и Гошке. Меня такое продолжение не устраивало – в нем мы с Захаром, избитые и грязные, в шелухе и соплях брели домой, распугивая прохожих.
Поэтому в руке моей оказался ключ от квартиры, и я ткнул им набегавшему Гошке в ребра, уже зная, что ничего опасного не произойдет.
Гошка схватился за бок и заорал:
– Он меня порезал, сука, порезал!!!
Сема удивленно остановился, оглянулся и сразу же получил двойку в корпус и тем же ключом в нос. Он что-то замычал, а из разодранной губы брызнула кровь.
– Серый, ты чего? – Глибин, разведя пустые руки в стороны, приближался ко мне. – Ты зачем Семку…
Я пригнулся – потому что знал, что из-за его спины в меня полетит недопитая бутылка пива, брошенная Женьком. Она пролетела мимо, а прямо передо мной оказался ускорившийся Васька. Когда-то он занимался боксом, но больших успехов не достиг по причине природной лени. Хотя удар ему поставили: я видел несколько раз соперников Васьки по уличным дракам, оседающих на землю с одного тычка. Я не стал ждать расправы, и со всей дури ударил его сводом стопы по колену левой ноги, которую он привычно выставил вперед. Что-то хрустнуло – у него или у меня пока было непонятно. Наверное, ему все-таки было больнее, чем мне, потому что он упал, выпучив глаза, а я отскочил в сторону и запрыгал на одной ноге. И здесь только мое новое умение «предвидеть» спасло меня, потому что Жбан уже очухался и рассерженным носорогом пер на меня сзади, слегка припадая на ушибленную ногу. Я буквально рухнул на корточки, почувствовав над собою пролетевшие кулаки этого придурка и резко поднялся, боднув его головой в подбородок. Клацнули зубы – и у него и у меня, в шею отдалось болью и я отпрыгнул вправо, тряся головой.
Васька, Жбан и Сема выбыли из драки. Захар и Панама барахтались в пыли, но я знал, что у пятидесятикилограммового Панамы нет шансов против моего приятеля. Оставался Гоша. Он стоял напротив меня и тер бок. А у меня гудело в голове после соприкосновения с челюстью Жбана, и в крови разливалась волна адреналина, заставляя свирепеть сверх всякой меры.
Я сжал кулаки – в правом так и был зажат ключ – и медленно пошел навстречу последнему дружку Глибина. Гоша не стал ждать, пока наши дороги пересекутся, и устроил настоящую ретираду: с остановками, угрозами встретится и поквитаться, но, в конце концов, исчерпав запас угроз, исчез за кустами.
Я подошел, вернее будет сказать – дохромал к Ваське. Он держался за колено и еле слышно, шепотом матерился.
– Ты неправ был, Глибин, – сообщил я ему. – Совсем неправ.
– Санька вернется по осени, ему расскажешь, – прошипел Васька.
– Не вернется твой Санька. Через два месяца он изобьет до полусмерти «салагу», получит два года дизеля. При возвращении в часть изнасилует проводницу в поезде и выпрыгнет из него на мосту, чтобы скрыться, уйдя по реке. Он ударится о ферму моста и разобьет свою дурную голову. Еще живой, но потерявший сознание, упадет в реку и там утонет. И я думаю, что это правильно. Там ему и место, твоему Саньке. Только тетку неведомую жалко и пацана, не пожелавшего стирать носки твоему братке. Вот так, Вася. Бывай.
– Откуда ты это знаешь? – Он привстал на руке, забыв, кажется, о своем разбитом колене.
– Так и будет, Глибин, так и будет. А ты сам под Мазари-Шарифом будь осмотрительнее.
– Где?!
– Запомни – провинция Балх, Мазари-Шариф.
Я подошел к Захару, сидящему на спине хлюпающего окровавленной сопаткой Панамы. Мой друг с удивлением размазывал по щекам и рукам кровь из разбитого носа и надорванного уха. Но в остальном, кажется, был в порядке и даже настроен на продолжение драки. Он воинственно оглядывал пустырь со своего насеста, и мне было совершенно понятно, что если кто-то из наших оппонентов задумает пошевелиться – Захар непременно понесется добивать неразумного. Ну да, ну да, мне тренер как-то поведал, что нет разницы, кто кому навалял: дозу адреналина оба противника получают примерно одинаковую.
– Чего, Захар, живой?
– У-р-роды! – Опухшие губы забавно искажали его голос. – Вовремя ты, Серый! Меня одного они затоптали бы в пять сек.
Я не стал говорить Захару, что если бы в подобную переделку мы с ним попали еще вчера – нас затоптали бы обоих. Вместо этого я помог ему подняться, и мы, охая и кривясь от боли, поковыляли восвояси – такие же грязные, как и в первом варианте моего будущего, но не побежденные.
Мой товарищ несколько раз порывался вернуться: «чтоб навалять этой оборзевшей гопоте!», и мне стоило больших усилий уговорить его забыть об этой скоротечной стычке. Но еще долго – сидя на лавочке перед его подъездом – мы смаковали подробности нашего «побоища», хвастались друг перед другом шишками и дырами на одежде, и Захар несколько раз порывался сгонять за пивом и позвать еще пару институтских однокашников, чтобы отметить нашу победу. Я же, напротив, совершенно не хотел огласки.
Если бы глупая Олька, ради которой и произошло это великое столкновение бойцовых оленей, узнала о его масштабах и итогах, Захару стало бы труднее пробиться к вожделенной девице: ему бы пришлось каждый день доказывать своей подружке, что он – самый главный самец в нашем небольшом городке. Я не хотел для него этих испытаний, которые, все равно, закончатся поражением – либо ему намнут бока, да так, что о всяких амурах придется надолго забыть, либо Олька возомнит себя такой королевной, что достойного ее принца найти в своем окружении не сможет. И виноватым в этом назначит Захара, поднявшего ей планку самооценки выше самых легких облаков. Пусть уж не знает, что и как там произошло – на пустыре за дискотекой.