Страница 4 из 73
Наконец, в 1975 году, не сделав ни одного хода на шахматной доске, он был бесславно лишен титула чемпиона. Нелепо, нелогично, безосновательно: чрезвычайный конгресс ФИДЕ согласился с ним по 62 пунктам из 63, но единственный, вызвавший единодушный протест, оказался той пушинкой, которая перебила хребет верблюду. Почему, в самом деле, такая королевская фора в два очка в навязываемой претенденту программе-минимум – победить со счетом 10:8? Неуверенность в себе? Повод уклониться от матча? Или навязчивое следование догмату абсолютной справедливости?
Некоторые эксперты развивали мысль, что Фишер из принципа настаивал на этой «дополнительной дистанции», помня о своей неявке на 2-ю партию матча в Рейкьявике. Конечно, Карпов – не Спасский. Ну а если в обоих матчах он видел безотносительное противостояние – претендент и чемпион мира – и добивался абсолютно равных условий? Уж если претендент, как и в 1972 году, будет сильнее, видимо, рассуждал Фишер, то пусть и побеждает такого чемпиона, который имеет фору в два очка. Как будто принципиально и по-своему вполне логично. Однако тем, кто первым пострадал от этой «сложной» справедливости, оказался… сам Роберт Фишер. И нет смысла гадать, какими могли бы стать его новые требования – от оборудования зала до формы фигур и фактуры доски. Достаточно и того, что ФИДЕ отклонило очередное шестьдесят третье…
Уже создалось положение, отмечала пресса 60-х годов, когда его прекрасная игра не компенсирует тех забот и мучений, которые он доставляет организаторам, судьям и – рикошетом – участникам турниров. Главное зло виделось в приступах «звездной болезни». Осуждая уже хронический конфликт с общественным мнением, силовые методы борьбы, его подозревали в эгоизме, излишнем педантизме, сказочной придирчивости. А может, все тот же застарелый симптом – гипертрофированное самомнение и навязчивое стремление к саморекламе?
Он считает «пижонами» великих шахматистов прошлого, а на вопрос: «Кто лучший шахматист всех времен?» – отвечает: «Конечно я!» Он даст фору любому шахматисту мира и уверен в победе, потому что «самый молодой и самый сильный». Фишер убежден, что без него не будет интересен ни один турнир современности, а когда он сойдет со сцены, стоит пожалеть те, что состоятся в будущем.
Сто масок и ни одного лица! Вот в интервью 1961 года американец называет величайшим шахматистом мира Капабланку, семь лет спустя отдает пальму первенства Морфи и Стейницу, а позднее уточняет: пет, все-таки Морфи. Как правило, он осторожен в прогнозах о будущем победителе турнира, хотя в числе наиболее опасных конкурентов всегда видит Петросяна, Спасского, Корчного, Таля, Геллера и Ларсена. Последнему он уступает лидерство в команде «остальных шахматистов мира», игравшей против советской сборной на «матче века» в Белграде (1970).
В январе 1964 года он называет десятку «самых блестящих шахматистов мира» – Морфи, Стаунтон, Стейниц, Тарраш, Чигорин, Алехин, Капабланка, Спасский, Таль и Решевский. Удивительно, но среди названных нет… Бобби Фишера! С пиететом относясь к шахматной истории, он не стал искать в ней места для себя, а довольствовался скромной ролью комментатора. Слыша и дифирамбы, и проклятия, он не переставал видеть, мыслить, бороться, надеяться, искать новые аспекты шахматных истин, чтобы в единоборстве за доской было как можно меньше случайного, чтобы всегда побеждал сильнейший, имея гарантированную защиту от внешних помех или произвола третьих лиц.
Эту цель преследовали и его позднейшие предложения – от более жесткого контроля времени без перерыва на анализ отложенной позиции до реорганизации основ самой игры. Кроме их практической целесообразности важен, конечно, моральный аспект. По мысли Фишера, время шахматной партии священно, а ее содержание представляет непреходящую ценность. Кстати, о том же, выступая в защиту его позиции, не раз писали крупнейшие авторитеты.
«Все усилия Фишера, подчас даже подсознательные, направлены на то, чтобы труд шахматиста ценили и уважали, – признавал чемпион мира Борис Спасский. – Сам по себе Фишер достаточно скромный, очень серьезный, добросовестный шахматный труженик».
«Я верю, что шахматисты и организаторы, собравшись вместе, решат все свои проблемы, – писал американский обозреватель Б. Хохберг. – Но движущей силой, приближающей этот неизбежный шаг, является само существование чемпиона по борьбе за права шахматистов на профессиональное признание в лице Бобби Фишера».
Миф пятый: первый миллионер среди шахматистов
Однажды, отвечая на вопрос: «Сколько вы заработали за жизнь?» – Мохаммед Али назвал 31 251 115 долларов. «Доход» Пола Морфи был, по его словам, скромнее – 146 162 доллара 54 цента. Но если благосостояние короля профессионального бокса зижделось на солидном банковском счете, то притязания на респектабельность некоронованного шахматного короля, никогда не отличавшегося деловой предприимчивостью, – оказались лишь плодом фантазии душевнобольного человека. А сколько героев, ныне заполняющих шахматный пантеон, вершили свой жизненный путь на грани бедности, а то и нищеты!
После смерти великого Стейница (1900) одно из издательств намеревалось опубликовать собрание его трудов и часть вырученных денег передать бедствующей вдове. Увы, издание принесло большие убытки, вдова Стейница не получила ни гроша… Отчаявшись от беспросветной нужды, в апреле 1901-го покончил самоубийством немецкий мастер Ганс Минквиц. Он бросился под трамвай и умер через несколько дней после ампутации обеих рук. Страдая в последние годы умственным расстройством, он считал себя потомком древнего рода и не раз вступал на этой почве в раздоры с местными властями… Подтачиваемые борьбой за кусок хлеба умерли: в двадцать шесть лет – Рудольф Харузек, в тридцать – Карл Вальбродт, в тридцать три – соотечественник Фишера Гарри Пильсбери.
Парадоксально, но и полвека спустя – в 60-е годы «золотого» века шахмат – служители Каиссы имели разве что гарантию не оказаться у этой опасной черты. Так, первый приз межзонального турнира 1964 года составлял… 1500 швейцарских франков. «И это первый приз! – с негодованием писал экс-чемпион мира Макс Эйве. – Можно легко себе представить, каковы же остальные призы. И за подобные суммы гроссмейстер с мировым именем должен более месяца напрягать все свои силы». А двумя годами раньше, выиграв межзональный турнир в Стокгольме (1962), Роберт Фишер получил немногим больше, чем гонорар за один сеанс одновременной игры в Калифорнии! К каким выводам пришел молодой американский чемпион, стало ясно из его интервью. «Сколько бы ни запросил за свое выступление Мохаммед Али, – заявил он, – я потребую больше!»
Борьбу за доллары он начал со списка «приемлемых условий игры», в котором отныне и навсегда стал значиться пункт об экстрагонораре. Позднее, добиваясь увеличения призового фонда всех международных турниров, он обратился к ФИДЕ с призывом принять новую, справедливую систему материального вознаграждения. Конгресс Международной шахматной федерации 1964 года не счел нужным менять повестку дня. Два года спустя ФИДЕ вынесла предложения американца на публичное обсуждение, но затем отклонило их, сославшись на организационные трудности. Конечно, признавало руководство ФИДЕ, его требования отвечают чаяниям шахматного мира. Но это скорее благое пожелание, идеал мечтателя и максималиста, а в жизни все гораздо сложнее…
Как это бывало не раз, частная инициатива и предприимчивость сталкивались с «корпоративными» интересами. Значительное увеличение призового фонда (а значит, и финансового взноса) привело бы к сокращению представительства национальных федераций, утверждали деятели ФИДЕ. Когда же решение проблемы свелось к привлечению меценатов, стали всерьез говорить и писать о «ненасытности» американского гроссмейстера, его патологической страсти к деньгам…
Он требует доллар за автограф, солидный гонорар за интервью и не желает бесплатно… даже здороваться.
Узнав о приглашении на турнир, сразу же требует: платите, платите, платите…