Загадка Фишера

ВОПРОС: Вы, конечно, знаете, что в столице Исландии в это время бушевали отнюдь не шахматные страсти. Вы игнорировали открытие матча, на котором были президент страны, «команда» чемпиона мира, руководство ФИДЕ и судейская коллегия. Вы не явились на первую партию, и только вмешательство Эйве, хотевшего спасти матч, помешало Вам «заработать» первый минус еще до начала игры. Поредел и лагерь Ваших сторонников. Раздавались даже голоса, требовавшие исключить Вас из международного сообщества шахматистов. Как Вы оценивали создавшееся положение и какие действия предприняли, чтобы нормализовать обстановку?

Р. ФИШЕР: После моей неявки на первую партию доктор Эйве объявил, что будет перенос игры без ущерба моим интересам. Правда, позднее меня информировали, что советская шахматная федерация хотела это решение опротестовать. Вероятно, с каким-то замыслом, ибо вначале русские не настаивали на потере мною права первой партии. Однако я был убежден, что Спасский хочет играть, ведь большой призовой фонд не только в моих, но и его интересах. Было, правда, заявление его секунданта Геллера, что я начал психологическую войну. От меня потребовали письменных извинений. Перед жеребьевкой я написал Борису письмо…

ВОПРОС: О чем?

Р. ФИШЕР: Я писал: «Пожалуйста, примите извинения за мой неуважительный поступок – отсутствие на церемонии открытия. Дело просто в том, что я увлекся своими мелкими спорами о деньгах с исландскими шахматными организациями. Я понимаю, что оскорбил Вас и Вашу страну – Советский Союз, где шахматы пользуются большим престижем. Я хотел бы также принести извинения доктору Максу Эйве, президенту ФИДЕ, организаторам матча в Исландии, тысячам болельщиков во всем мире и моим друзьям в США». После сообщений о письме в прессе Спасский счел эти извинения достаточными, но попросил недельный тайм-аут. Первая партия была назначена на 11 июля. Жеребьевка определила, что я буду играть черными.

ВОПРОС: Стартовая партия сложилась для Вас драматически – в примерно равном окончании вы побили «отравленную» пешку и остались без фигуры. Но для газет это оставалось сенсацией всего несколько часов – до Вашей неявки на вторую партию. Снова скандал, снова матч под угрозой срыва. Но почему?

Р. ФИШЕР: При доигрывании первой партии я вдруг обнаружил, что операторы кинофирмы «Честер Фокс» ведут съемки прямо над шахматным столиком! Ничего подобного я ранее не допускал. Я протестовал, но съемка продолжалась! Тогда я пригрозил, что не явлюсь на следующую партию. Фокс лишь усмехнулся, узнав об этом. Он значит, имел какие-то права! Быть может, право мешать во время игры? Накануне матча я действительно подписал с ним контракт, но там не было пункта, что работа аппаратуры должна действовать на нервы и мешать при обдумывании хода!

ВОПРОС: Вероятно, Лотар Шмид не разделял Вашей точки зрения?

Р. ФИШЕР: Он присудил мне поражение за неявку, хотя условия игры были недопустимо ниже того уровня, который установлен международными правилами.

ВОПРОС: И тогда Вы заявили протест в апелляционный комитет?

Р. ФИШЕР: Да. Вторая партия планировалась на 13 июля, а утром 14-го я вручил Шмиду письмо, в котором извещал, что в случае отклонения моих требований я покидаю Рейкьявик.

ВОПРОС: Какие требования Вы предъявили апелляционному комитету?

Р. ФИШЕР: Аннулировать «ноль», полученный без игры во второй партии, и сыграть ее в ближайший свободный день; удалить со сцены и из зрительного зала все телекамеры; рассмотреть возможность переноса игры в закрытое помещение, где кроме самих участников только судьи и одна телекамера для трансляции ходов в зрительный зал.

ВОПРОС: Поначалу Ваши новые претензии вызвали бурю возмущения. «Предел терпимого уже достигнут Фишером, и даже с превышением», – заявил Макс Эйве. Он же напомнил, что наличие в зале телевизионных камер предусмотрено амстердамским соглашением и что у Вас нет оснований для протеста. Как же удалось найти компромисс?

Р. ФИШЕР: Казалось, его вообще не будет! Апелляционный комитет отклонил мой протест, оставив в силе «поражение» во второй партии. При счете 0:2 это поставило меня в очень невыгодное положение. Даже без этого «ноля» Спасский имел преимущество на старте, ибо ему, чтобы удержать титул чемпиона, необходимо было набрать 12 очков из 24, тогда как мне, чтобы завоевать этот титул, требовалось из тех же партий 12,5 очка. А теперь, только чтобы добиться того положения, которое Спасский имел перед началом матча, я должен был победить в трех партиях без проигрышей и как бы не считаться с намерением чемпиона мира закрепить свой успех. И все это из-за абсурдного решения засчитать мне поражение без игры!

Узнав о решении апелляционного комитета, я собирался первым же рейсом вылететь в Нью-Йорк. Однако мои представители Фрэд Крамер и Пол Маршалл обратили внимание на второй пункт резолюции, предусматривавший право участников, если они того пожелают, самим обсудить и пересмотреть некоторые условия матча. После консультаций с представителями Спасского мы пришли наконец к соглашению: Фишер больше не настаивает на переигрывании второй партии, однако кинофирма «Честер Фокс» убирает свои камеры со сцены и из зрительного зала.

ВОПРОС: Это соглашение неукоснительно соблюдалось?

Р. ФИШЕР: В целом, да. Хотя, возможно, в зале и оставались скрытые камеры…

ВОПРОС: Но ведь таким образом Вы в одностороннем порядке разорвали контракт с Честером Фоксом! Уже после матча в Рейкьявике ходили слухи, что его кинофирма потребовала от Вас «моральной компенсации» на сумму 1 миллион 750 тысяч долларов, а другие источники называли еще больше – 3 миллиона 250 тысяч долларов! И это при призовом фонде в «какие-то» 250 тысяч долларов… Насколько реальны эти притязания?

Р. ФИШЕР: Вернувшись в Америку, Фокс подал на меня в суд. Он утверждал, что понес убыток на миллион долларов. И еще требовал каких-то санкций. Тогда я решил: разобьюсь в прах, но сделаю так, что эти дельцы не заработают на мне ни цента!

ВОПРОС: По всей видимости, эта судебная тяжба отняла у Вас много времени и сил. Но тогда, в Рейкьявике, компромиссное соглашение с «командой» Спасского дало Вам последний шанс остаться на дистанции. И Вы им прекрасно воспользовались. Когда, по-Вашему, в матче произошел перелом?

Р. ФИШЕР: Со спортивной точки зрения, переломной стала третья партия. Мне впервые удалось выиграть у Спасского, и дальше было уже легче…

ВОПРОС: Эта партия в первый и единственный раз игралась в закрытом помещении?

Р. ФИШЕР: Да. Перед началом партии я имел беседу с Лотаром Шмидом и потребовал пресечь шум в зале. Когда призывы к тишине ни к чему не привели, я предложил перенести игру в резервный зал, без зрителей.

ВОПРОС: Как на это отреагировал Спасский?

Р. ФИШЕР: Он не возражал. Недаром я знал его как спортсмена и джентльмена и не без волнения ожидал шахматных поединков с ним…

ВОПРОС: Какую партию матча Вы считаете лучшей?

Р. ФИШЕР: Моя лучшая партия – шестая.

ВОПРОС: А самая напряженная, волнующая?

Р. ФИШЕР: Пожалуй, тринадцатая. Я победил при доигрывании в совершенно оригинальном эндшпиле – без ладьи, но за три проходные пешки. В один из моментов я продумал над одним ходом около часа!

ВОПРОС: Напомним, что с 3-й по 10-ю партию Вы набрали 6,5 очка из 8. Во второй половине матча Спасский как будто оправился от стартовых неудач. Последовала серия из семи ничьих. Не допускаете ли Вы, что к этому моменту в матче наблюдалось примерное равенство сил?

Р. ФИШЕР: Это справедливо в том смысле, что Спасский играл вторую половину матча сильнее…

ВОПРОС: Сильнее, чем первую половину, или он вообще усилился?

Р. ФИШЕР: Не знаю… На этот вопрос, пожалуй, трудно ответить.

ВОПРОС: Высказывалось мнение, что матч получился зрелищным, но спортивные интересы преобладали над творческими. Вы согласны с такой оценкой?

Р. ФИШЕР: Зачем вам это? Вы все равно перепутаете в своих отчетах атаку Макса Ланге с защитой Мак-Кетчона…

ВОПРОС: Ваши любимые дебюты?