Страница 30 из 61
Заправившись водой, Дубравин поехал в депо и сдал машину деповскому кочегару. Потом все трое забрали свои сундучки и отправились в дом для отдыха паровозных бригад.
Отдых! Принять горячий душ, поесть — и в теплую постель. Ведь он не спит уже которые сутки!
По дороге им встретился дежурный по депо. Оказывается, он ищет их.
— Диспетчер говорит: может быть, поедете обратно? Стоит литерный особого назначения, а ехать некому.
Дубравин смотрит на помощника и кочегара. Те молчат, но по их лицам он видит: «Мы готовы, Виктор Степанович, как вы, так и мы».
— А какой вес поезда? — спрашивает он.
— Тяжелый, — вздыхает дежурный, — три тысячи тонн.
— Ну, такой мы увезем, только пусть получше топку вычистят. Пока будут чистить, можно поесть.
Теперь они идут уже не в дом для отдыха паровозных бригад, а в деповский буфет, находящийся рядом. По маршрутному листу каждый получает триста граммов черного хлеба, сто пятьдесят граммов колбасы и десяток кругленьких, без оберток, конфеток. На маршрутном листе ставят штамп в рамочке: «Получено».
— Вот как здесь здорово снабжают, — говорит кочегар. — А в другое депо приедешь — один хлеб, да и тот сырой.
— Ну и люди! — улыбается Виктор. — Всегда чем-нибудь недовольны. Ведь это тебе сверх нормы дают, да еще по карточкам получишь. Чего же тебе еще?
Кочегар смущенно молчит.
Они садятся за стол и открывают сундучки. Там тоже кое-что имеется: молоко, вареная картошка, а у помощника даже кусочек сала.
Дубравин берет две конфетки к чаю, а остальные тщательно завертывает и прячет в сундучок. Колбасу разрезает на две равные части и половину тоже прячет.
Через сорок минут паровоз уже прицепили к составу.
Светало. Мороз упал до тридцати градусов. Телеграфные провода все так же прогибались под тяжестью снега. Утренний туман еще не рассеялся, и тускло-тускло мерцали огоньки стрелок и семафоров.
Снизу послышалось: «Поехали, механик!» Рев ФД прокатился по дремлющей станции. Дубравин опять трижды «раскачивал» вагоны, пока не тронулся с места весь «литерный особого назначения».
На этот раз тянулись долго. Поезд держали почти на каждой станции. В Барабинск приехали, когда начало темнеть. Дубравин устал. Громко, на всю улицу говорит репродуктор. Передают сводку Информбюро. Сводка хорошая.
Он идет по деревянному настилу, держа в левой руке сундучок, а правой мнет ветошь, которую забыл бросить. Спохватывается, что идет медленно и его качает. Надо ускорить шаг, надо обязательно отоспаться. Ведь снова могут вызвать раньше времени.
Ему хотелось идти быстро. Он шел медленно, тяжело. Перед домом приободрился. В кухне Маша приняла у него сундучок и тяжелый ватный бушлат с блестящими пуговицами, для которого было отведено особое место, чтобы не пачкал стену у вешалки.
Он присел на минутку в кухне на сундук. Теплота разливалась по всему телу, глаза слипались, Хотел снять валенки, но не было сил.
— Раздевайся, Витя, сейчас дам горячей воды, — сказала Маша, выходя в сени.
Хотел разуться, но голова повисла, и он просто уперся руками в валенок, чтобы не свалиться. Он так и остался сидеть, пока не скрипнула дверь. Вошла Маша и поставила на плиту кастрюлю. Виктор стаскивал второй валенок, когда она сказала:
— Пока умоешься, как раз суп разогреется.
А он уже клонился на сундук, уже совсем слипались глаза.
— Только пять минут, Машенька, — просит он, — заметь по часам;, я сейчас же встану…
— Да умойся хоть, Витя, покушай, ну что же ты?..
Но голова беспомощно стукнулась о доски, и Маше кажется, что это он со сна бормочет:
— Там, в сундучке, конфетки дочке… А ты колбаски поешь… хорошая колбаска… ты не ругайся, много дали, у меня осталось.
Тяжело вздохнув, она идет за подушкой, покрывает ее чистой тряпочкой и подкладывает под голову мужа. Потом подставляет табуретку под свисающие с сундука ноги. Она вытирает платком угольную пыль, оставшуюся в уголках его глаз, вытирает лицо. С минуту смотрит на мужа, снова тяжело вздыхает и выносит обратно в сени кастрюлю.
Теперь она будет прислушиваться к каждому шороху под окном… Только бы не стукнула по стеклу палочка, только бы не пришел рассыльный!
Дубравин был машинистом Транссибирской магистрали. Но теперь эта магистраль превратилась в дорогу жизни всей страны, подобно тому как ледяной путь через Ладогу стал жизненным нервом для осажденного Ленинграда.
Виктор был машинистом первого класса на первой линии борьбы.
Когда кончилась война, Дубравин получил орден Ленина. В первые послевоенные выборы стал депутатом Верховного Совета республики.
Трудно верилось в показатели, которых достиг Дубравин. И начальник Омской железной дороги издает приказ: командировать его во все депо. Пусть машинисты сами посмотрят на паровоз Дубравина, посмотрят, как трогается он с места, какие водит составы.
ПРОЩАЙ, МОЙ ТОВАРИЩ…
Спустя два месяца, возвращаясь домой, Виктор Степанович обратил внимание на какие-то странные квадратные ямы, выкопанные на равном расстоянии друг от друга вдоль всего пути.
Они виднелись и с левой стороны путей и уходили до самого горизонта, будто две толстые пунктирные линии по краям сплошных нитей рельсов. Дальше ямы были уже не пустые. В них оказались железобетонные тумбы, из которых торчало по четыре толстых штыря. И ему стало вдруг все ясно. Это фундаменты под мачты для электролинии. Через несколько километров показались и самые мачты.
Теперь никаких сомнений не было. Значит, после стольких разговоров действительно начинают электрифицировать участок.
Любая новая стройка в родном краю всегда радовала его. Он любил наблюдать ее от самого начала до конца. Вот он едет на паровозе и видит, что на пустыре готовят фундамент. А в следующих поездках смотрит, как быстро растут стены. Проходит два-три года, и кажется, что новое предприятие стоит здесь десятки лет, и странно, если бы его не было.
Особенно радовало строительство на железной дороге. Даже маленький кирпичный завод, даже новая баня.
И вот опять новая стройка, да не бани, а электрической железной дороги. Но эта стройка не вызвала радости. Даже как будто испортилось настроение.
Поезд шел быстро, и мачты мелькали, как частокол, ограждавший путь. В пейзаж, знакомый до каждого кустика и бугорка, врезалось что-то непривычное, чуждое. Будто отгородили машиниста от степей и лесов.
Чем ближе подъезжал Дубравин к дому, тем хуже становилось настроение. От прежней приподнятости и радости не осталось и следа.
Ну зачем ему пересаживаться на электровоз?
Паровоз принес ему уважение товарищей, почет, славу, полный материальный достаток. Он может проехать много километров без набора воды. Но электровозу не нужен и уголь. И звание мастера отопления паровоза тоже теперь ни к чему. Его искусство добиваться высокой степени перегрева пара, все его знания и опыт, все, за что он получил ордена, медали, все это никому больше не нужно.
Но главное не в этом. Что ему делать дальше? Он ведь никакого понятия не имеет не только об электровозе, но даже об электротехнике, без которой нельзя и приступать к изучению новой машины. Те немногие познания в области электричества, которые получил в техникуме, давно выветрились. Значит, начинать сначала, с голого места? И все это после того как он достиг вершин мастерства?
Дома, кое-как перекусив, ушел в свою комнату, сказал, что будет работать. И действительно, он решил ответить па последние письма избирателей. Открыл пишущую машинку, заложил два листа бумаги — один с личным бланком депутата, второй чистый — и начал думать, как ответить на лежащее перед ним письмо. Но не мог сосредоточиться, потому что мешал Валерик. Мальчик сидел в соседней комнате за пианино и разучивал новую для него песню, напевая в такт ударам клавишей: