Страница 23 из 129
Поскольку рядом с вишапами не были найдены другие археологические памятники, которые могли бы пролить свет на их происхождение, то Марр в соответствии с принятой методикой постарался привлечь все известные письменные и устные свидетельства, способные пролить свет на их происхождение. Выяснилось, что слово «вишап» (грузинское написание – «вешап») присутствует во многих памятниках армянской, грузинской, осетинской, персидской и турецкой средневековой литературы и фольклора. Переосмысленное в христианскую эпоху, оно означало злого дракона или змея и часто связывалось с подвигами архангела Гавриила или Георгия Победоносца. На основании косвенных данных и умозаключений из области палеонтологии речи и яфетидологии Марр датировал появление вишапов серединой 1-го тысячелетия до н. э., связав их с протоармянской языческой культурой Урарту, с племенными тотемами. С его точки зрения, они символизировали жертвоприношение духам воды, так как были установлены вблизи древних ирригационных сооружений. Его точку зрения поддержали Смирнов, Мещанинов, Пиотровский. После их довоенных исследований новых изысканий на эту тему практически не проводилось, и научный мир принял марровские датировки и выводы, хотя они были добыты «антинаучными», специфически марровскими лингвистическими методами {116} . В 80-х годах ХХ века появилось смутное сообщение об обнаружении нового вишапа с клинописной надписью времен урартского царя Аргишти, что позволяло передвинуть их датировку по крайней мере к концу 2-го тысячелетия до н. э. Но ни исследований, ни информации, подтверждающих подлинность этой находки, больше не появлялось. Думаю, что это очередная фальсификация, расцветшая пышным цветом на псевдонациональной почве при общем упадке гуманитарных наук на просторах бывшего СССР.
Марр обладал очень мощным ассоциативным воображением. Некоторые его ассоциации поражают глубиной проникновения в самые таинственные области истории человеческого мышления, но они же часто уводили его далеко прочь от проблемы. Рассматривая каменное изображение рыбы, Марр по ассоциации не мог не вспомнить гигантскую библейскую рыбу-кита, проглотившую пророка Иону. Сопоставив армянский и грузинский переводы этого места Библии, он пришел к неожиданному выводу: «Пока в отношении вишапов можем сообщить, что первые же христианские апологеты у армян старались представить их змеями, внушить народу, что в вишапе надо признать соблазнителя человеческого рода, сатану, врага и т. п. Но и они не могли скрыть, что вишапов армяне представляли как рыб. Не могли этого скрыть, так как подобное народное представление о вишапе оставило свой след в тексте Св. Писания. И сейчас в древнегрузинском переводе, например, Ионы в соответствии слову “кит” читается veшap-i. Грузинская Библия была первоначально переведена с армянского и впоследствии исправлена по греческому подлиннику, но это чтение veшap-i не было устранено. По греческому подлиннику исправлялся с течением времени и армянский текст, первоначально переведенный с сирийского, и вот в армянском заимствованного из греческого… вытеснено первоначальное чтение veшap, но не во всех случаях – иногда читается… “рыба-вишап”. Первоначальный армянский текст через сирийский перевод, где читается… “(великая) рыба”, поскольку восходит к еврейскому подлиннику с его… “рыба”» {117} . Осуществлен армянский перевод Библии, по мнению Марра, не позднее V века н. э.
Когда размышляют о Кавказе в связи с Ветхим Заветом, то чаще всего вспоминают Ноя, потоп и Арарат, к которому причалил ковчег. В Библии праотец армян Арам упоминается как один из близких к праотцу евреев Симу. (По свидетельству поэта Валерия Брюсова, великий польский композитор Фридерик Шопен предполагал, что человечество до потопа говорило на армянском языке {118} .) Трудно поверить в то, что армяне, жившие географически близко и примерно в одно историческое время с библейским народом, не были знакомы с ветхозаветными сюжетами, связанными с топографией и историей их страны, задолго до V века н. э., то есть до принятия христианства. Существует мнение, что в Библии рассказывается о том, как Ноев ковчег причалил именно к горе Арарат. На самом деле там говорится менее определенно: «И остановился ковчег… на горах Араратских» (Быт. 8, 4). Может быть, каменные рыбы, найденные в Гехамских горах, примыкающих непосредственно к вершине Арарата, – это символическое напоминание о днях потопа и границе высоты спавшей воды, а каменные шкуры животных – символические жертвоприношения в знак спасения человечества? Это может объяснить, почему так высоко в пустынных горах появились изваяния и изображения, связанные с водой. Марр же связывал их с древнейшими ирригационными сооружениями, якобы пролегавшими в этих местах. Но, как уже говорилось, более поздние исследования таковых не обнаружили. Обращаю внимание на то, что во время Всемирного потопа морские животные, рыбы и водоплавающие птицы не могли погибнуть, что подчеркивается и в Библии. Не отсюда ли цапли, водяные змеи и льющиеся струи воды, высеченные на изображениях рыб?
На том же библейском материале можно построить еще одну версию: а не являются ли эти изваяния библейскими чудовищами: Левиафаном и Бегемотом? В книге Иова Левиафан описывается как гигантская рыба-дракон или рыба-змея; этим, возможно, и объясняется переосмысление слова «вишап» в армянской и турецкой средневековой мифологии, на что указывал Марр. В свою очередь, библейский Бегемот описывается своеобразными символами, и его легко спутать с волом или другим травоядным животным: «Вот бегемот, которого Я создал… он ест траву, как вол… Горы приносят ему пищу… он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах… Возьмет ли кто его в глазах его и проколет ли ему нос багром» (Иов. 40, 10, 15, 19). Как горы могут дать речному животному бегемоту пищу? На некоторых вишапах отчетливо видна стилизованная голова бегемота (особенно на вишапе № 6), а шкуры буйволов и волов можно рассматривать как жертвоприношения этим мистическим животным в дохристианские времена. Цапли и змеи в основном встречаются на скульптурных изображениях «бегемотов» с накинутыми на голову шкурами жертвенных быков, возможно, потому, что они (цапли и змеи) и в природе сопровождают бегемотов. Но как горные кавказские племена, живущие вдали от тех мест, где водились бегемоты (Нил?), могли их более или менее похоже изображать в камне, остается загадкой.
Все это мои домыслы, навеянные красивыми библейскими историями, тем более что памятники Гехамских гор, открытые и описанные Марром, ничем не уступают по своему значению для истории человечества немым мегалитическим сооружениям Европы, каменным скульптурам острова Пасхи или наскальным рисункам пустыни Сахара, давно обросшие многослойной научной мифологией.
В заключение своего доклада, опубликованного всего лишь в количестве 400 экземпляров и с тех пор ставшего библиографической редкостью, Марр сказал: «Загадочные памятники-вишапы относятся к такой эпохе, о которой не существует и не может существовать никаких современных показаний, ни местных, ни иностранных… Основным и первым источником по вопросу о каменных рыбах Гехамских гор мне представляются языки первоначальных обитателей Армении и вообще всего яфетического мира. Единственно строго-научный анализ богатых яфетических языковых материалов, поддержанный археологическими материалами и разысканиями переживаний в местных же этнографических явлениях, может нам открыть яфетический мир в отношении религиозных верований и уяснить нам взаимоотношения яфетической культуры с семитическою и классическою, и только подготовив эту почву и осторожно работая на ней, можно будет бросить действительный свет и на частный, хотя и чрезвычайно важный вопрос о наших вишапах» {119} . Здесь интересна постановка вопроса о «вскапывании» живых и ныне мертвых языков на манер археологических памятников, способных пролить свет на доисторию человечества.
Известного отечественного археолога Бориса Борисовича Пиотровского судьба свела с Марром как раз в то время, когда тот закончил рукопись о вишапах. В мемуарах, написанных на закате жизни, Пиотровский вспомнил, как чуть ли не при их первой встрече академик «вынул из ящика стола свою рукопись о каменных стелах – вишапах и стал… ее читать. Чтение было долгим, сложным и не всегда понятным» {120} . Но именно эта тема легла в основу одного из самостоятельных исследовательских направлений будущего блестящего ученого-кавказоведа и египтолога. Он вспоминал: «К юбилею “Давида Сасунского” (1937 год. – Б.И. ) было выпущено несколько книг и среди них моя брошюрка “Вишапы”, которую я написал вместе с С.К. Карапетян. Ее задачей было краткое изложение основных положений Н.Я. Марра и Я.И. Смирнова по их книге, изданной в 1931-м, но довольно сложной по форме повествования. В своей брошюре я дал небольшой новый материал, а в основном развил семантические связи дракона с водой и трансформацию божеств с течением времени. Профессор Манук Абегян, находившийся в оппозиции к юбилею, сурово раскритиковал мою книгу. Критикуя, по существу, мнения Н.Я. Марра и Я.И. Смирнова, М. Абегян накинулся на меня, обвинил в недоказанности и произвольности семантических связей, придрался к опечаткам. Не признавая семантическую закономерность образов мирового фольклора, М. Абегян вдруг совершенно неожиданно и неоправданно сделал вывод о том, что “вишапы” Армении связаны непосредственно с сирийской богиней Деркето. Такую прямую связь признать трудно, а обосновать невозможно. Вся злоба, которую автору хотелось направить на Орбели и Марра, была вымещена на мне. Г.А. Капанцян сказал мне, что он с книжкой Абегяна не согласен. А сам автор позже, когда вышла моя книга об Урарту, ее очень хвалил, как бы компенсируя выступление против моей книги о вишапах» {121} .