Черепашья луна

— Я ищу Салвуки, — говорит Люси.

Вообще-то ей приходится сказать это трижды, прежде чем регистраторша обращает на нее внимание.

— Мистера Салвуки сегодня нет. Он обслуживает свадьбу, — сообщает она. — И он не берет новых клиентов, у него запись только для постоянных.

— Я постоянная, — говорит ей Люси.

Регистраторша, ни на секунду не усомнившись в ее лжи, разглядывает позеленевшие кончики волос Люси.

— То есть, — сознается Люси, — была постоянной. Я переехала во Флориду.

— Боже. Что они там с вами сделали? — спрашивает регистраторша.

— У меня тетя здесь постоянная, Наоми Фридман, — говорит Люси. — Одна из его любимых клиенток.

— Миссис Фридман, — кивает регистраторша. — Она была у нас вчера.

Люси открывает сумочку и достает оттуда фотографию своей соседки.

— Вы ведь ее не знаете, правда?

— Правда, — говорит регистраторша, взглянув на снимок и быстро возвращая его Люси. — Но можете мне поверить, красили ее не здесь.

Люси подходит к раковинам и показывает фотографию девушкам, которые работают на мытье волос, но никто из них ее не знает, они все работают в салоне самое большее несколько месяцев. Из стилистов Люси сама никого не узнает, она помнит другие лица, но у Салвуки никто не задерживается надолго, он всегда был невыносим, видно, таким и остался. Придется ждать до завтра, Люси расстроена потерей целого дня, и, возможно, поэтому ее так привлекает белое платье без бретелек в витрине магазина на Миддл-Нек-роуд. Платье с очень мелкой плиссировкой — кошмар для химчистки — и безумно дорогое. Но оно восхитительно, как частичка лунного света, и к нему есть серебряные босоножки, которые продавщица тоже уговаривает ее купить. Ведь в конце концов ей все же придется идти на эту встречу выпускников, и к тому моменту, когда она направляется к выходу, Люси успевает потратить триста долларов, а все потому, что она снова в Грейт-Неке, где продавщицы не докучают вам такими скучными подробностями, как цена, пока не пробьют чек и у вас в руках не появится кредитная карточка.

Вернувшись на Истербрук-лейн, Люси ставит машину в гараж и через гараж проходит в кухню. Ключи от машины Эвана она по привычке вешает на крючок рядом с телефоном. Готовя себе кофе, она против воли думает о Джулиане Кэше, о том, как он удивится, услышав от нее настоящее имя убитой, и о том, как он защитил Кейта от всей этой неразберихи. Она вспоминает его взгляд, когда он предлагал ей уехать домой в тот вечер. Может, и надо было уехать, и все было бы проще теперь. Но время было позднее, ночь была темная, и как бы она ехала в такой темноте. Теперь здесь, в Грейт-Неке, где не бывает никакого майского безумия, она думает о том, что делала в постели Джулиана Кэша, и сама себе не верит. Лучше не вспоминать.

Люси моет кофейную чашку, а потом идет с покупками наверх, в гостевую спальню. Там она вытряхивает новое платье, вешает его в шкаф и наконец решается пройти в комнату Кейта. Она боялась туда заходить и теперь понимает почему. Это как открыть дверь в прежнюю жизнь. Когда-то она постаралась, чтобы у Кейта все было идеально; заказывала мини-жалюзи цвета радуги, искала глубокие полки под аквариум и под глобусы. Кейт не был здесь с февральских каникул, но на тумбочке возле кровати еще лежит стопка его комиксов. На крючке на дверце шкафа висит его желтый дождевик. Из окна видно задний двор, бассейн, игровые конструкции, которые Эван выписал ко дню рождения сына, когда ему исполнялось шесть лет: горка зеленого цвета, лесенки и качели. Видна полянка, где Люси посадила полезные травы, и она так прилежно за ними ухаживала, но уехала раньше, чем они созрели. На магнолии висит тот же птичий домик. Любой нормальный ребенок захотел бы сюда вернуться. Только безумцу может больше нравиться пыль, волны горячего воздуха и старая узкая кровать, купленная на барахолке.

Закрыв дверь, Люси идет в гостевую ванную. Она долго стоит под душем, а когда возвращается к себе, ложится на желтые простыни, чтобы отдохнуть минут пять, но почти сразу же засыпает, а волосы у нее еще влажные, и потому ей во сне холодно и одиноко. Она никогда столько не спит, но с тех пор, как вернулась сюда, чувствует себя ужасно уставшей, будто после тяжелой болезни. Она спит до вечера, пока ее не будит голос Эвана, который вернулся после работы. Она вскакивает и понимает, что с такой головой нельзя идти на вечер. Находит какой-то мусс в шкафчике в ванной и немного приводит волосы в порядок, потом надевает белое платье. Лифчик приходится снять, отчего Люси чувствует себя немного неловко, серебряные босоножки на полразмера малы. Но когда она, повернувшись, видит себя в большом зеркале, то сразу понимает, почему люди готовы столько платить за одежду. Платье потрясающее. Люси даже сама себя не узнает. Из-за короткой стрижки и без украшений шея кажется стройной, просто лебединой. Плиссированные складки похожи на перья или на слои морской раковины.

Полный эффект от переодевания Люси наблюдает внизу, когда спускается по лестнице и Эван смотрит на нее, как смотрел когда-то давно, когда назначал ей свидание в саду дяди Джека. Если бы Джулиан сейчас ее видел, он бы погиб. Пошел бы за ней как миленький, если бы она захотела.

— Ты в самом деле хочешь ехать на встречу? — говорит Эван.

— Я же тебе сказала, — отвечает Люси.

— Мне казалось, ты терпеть не можешь вспоминать прошлое, — говорит Эван.

В руках у него прозрачный пакет из химчистки с серым костюмом, который Люси прежде не видела.

— Разве? — Люси немного раздражена оттого, что Эван всегда все про нее знает.

— Так это всегда выглядело, — говорит Эван. — Ты никогда не рассказывала о своих родителях. О твоей жизни до шестнадцати лет я вообще ничего не знаю. Одноклассников, насколько я помню, видеть ты никогда не хотела. Мелисса сейчас собирает историю своей семьи. Это в самом деле очень интересно. Она даже нашла родственников в Новом Орлеане.

— Прекрасно, — говорит Люси. — Вот что ты делаешь? Сравниваешь ее со мной, а когда она поступает ровно наоборот, ставишь пятерки с плюсом?

Эван не отвечает, он тут же замыкается, как всегда, когда обижен. Но Люси не умеет останавливаться.

— И что дальше? — вопрошает она. — Женишься на ней, а потом подашь на опеку, потому что живешь лучше, чем я? Так, что ли? У большинства мужчин доходы в три раза выше, чем у их бывших жен.

— Я же не такой, — говорит Эван, уязвленный. — Я же предлагал тебе дом, ты сама не захотела. Тебе никогда от меня ничего не было нужно.

Он отворачивается, побежденный, но, по сути, он прав. За все годы совместной жизни она ничего у него не брала, потому что ей ничего было не нужно, а когда он ей все же что-то дарил — серьги, которые ему обошлись очень недешево, или серебряную цепочку, заказанную за несколько месяцев, — она бросала их в ящик ночного столика и никогда больше не брала в руки.

— Зато теперь нужно, — говорит Люси. — Возьми меня с собой на вечер.

— У меня только два пригласительных, и я иду с Мелиссой, — отвечает Эван.

Она вернулась в Нью-Йорк совсем не ради вечера, но теперь ей отчаянно хочется пойти. Эван прав: она не оглядывается назад, никогда; она прячет воспоминания о прошлом, как Кейт сейчас прячет монеты с головами индейцев, которые Эван копил для него в стеклянной банке. Иногда она готова поклясться, что слышит в своей кухне какой-то шорох, похожий на шорох маминой юбки, когда та прислонилась к покрытому куском линолеума кухонному столу, а Скаут обнял ее и целует.

— Это не ее прошлое, — говорит Люси. — Разве не так?

Она выходит из дома, чтобы дать ему время подумать, а когда почти через двадцать минут он появляется, приняв душ и переодевшись в серый костюм, Люси знает, что он позвонил Мелиссе. Он всегда был великодушным и таким и остался, несмотря ни на что, да и прошлое у них общее. В загородный клуб они едут молча, хотя оба вспоминают те дни, когда ездили вместе по этой извилистой гравиевой дороге. Эван машет рукой сторожу у железных ворот; он до сих пор приезжает сюда по воскресеньям сыграть в гольф с кем-нибудь из своих приятелей, с которыми вместе учился, и Мелисса хочет, чтобы их свадебный прием прошел именно здесь. Двадцать лет назад здесь проходил их выпускной, Люси была в розовом шифоновом платье и не танцевала ни с кем, кроме Эвана. Тогда она еще ничего не знала, а он уже принял решение просить ее руки.