Страница 2 из 102
— Человек не деньгами измеряется, — сказал Талиессин.
— А меня, между прочим, не деньгами и мерили, — обиделся Кустер.
— А чем? — удивился Талиессин.
— Другим человеком… Даже и не человеком! Эльфийская дева обменяла себя на меня. Сама отдала свою судьбу в чужие руки.
— Сама? — Талиессин привстал, воззрился на Кустера с нескрываемым изумлением. — Где же ты ее нашел?
— Так встретил на дороге.
— Она тебя любит?
Кустер помотал головой.
— Ну вот еще! — сердито ответил он. — Если бы она меня любила, стала бы она меняться! Она бы со мной осталась. Нет, мы с ней друзья.
Талиессин потер лицо ладонями. Кустер неожиданно начал его раздражать.
Беловолосый мгновенно почуял перемену настроения собеседника.
— Говорят тебе, мы с ней большие друзья, — настойчиво повторил он. — Мы оба лошадники, понимаешь? Она и я. Это сближает.
— Знаешь, Кустер, я жутко не люблю, когда мне врут, — сказал Талиессин. — У меня от этого вся кожа под одеждой чешется.
— Ты же мне соврал, — возразил Кустер.
— Когда? — Талиессин прищурился.
— Когда назвался принцем.
— А, — сказал Талиессин. — Я так и думал.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПОЖАР
Глава первая
ТРЕБОВАНИЕ МЕСТИ
Господин Адобекк, главный конюший ее величества и первейший интриган при дворе, взирал на племянника с холодным отвращением, и в глазах господина Адобекка, обычно рассеянных и как бы плавающих взором по поверхности созерцаемого, пылала ярость. И притом ярость его вовсе не была напускной: Ренье понял это по тому простому обстоятельству, что дядя — быть может, впервые в жизни — вызывал у него настоящий ужас.
— Ты позволил принцу уйти? — переспросил он. — Ты оставил его высочество без присмотра?
Ренье переступил с ноги на ногу, потупил голову, как виноватый ребенок.
— Не мог же я все время бежать за ним, — пробормотал он.
Дядя приблизил к племяннику лицо, и Ренье уставился на крупный дядин нос в больших порах. Нос блестел и шевелился.
— Ты должен был бежать за ним, — прошипел Адобекк. — Постоянно. До конца времен. На край света. Это не так далеко, как тебе кажется.
Ренье испытал глубокую тоску. Как быть теперь? Оправдываться? Он действительно гнался за Талиессином несколько кварталов по улицам столицы. Поначалу Талиессин, ослепнув от ужаса случившегося, не замечал погони, но затем внезапно сделался чрезвычайно осмотрительным и чутким. На углу одного крохотного переулка, как раз под вывеской с изображением блошки, скачущей по замкнутой петле ватрушки (это была кондитерская, и притом недурная), Талиессин резко остановился.
Ренье с разбегу налетел на него.
Принц быстро, молча стиснул руками шею своего придворного. Хватка у юного принца оказалась нешуточная: Ренье едва не задохнулся. Прикосновение пальцев Талиессина было неприятным: шершавые и слишком горячие руки и притом почти физически ощущаемая ненависть.
— Пустите… — прохрипел Ренье.
Талиессин еще раз сдавил его шею и выпустил. Ренье закашлялся. Талиессин с отвращением наблюдал за тем, как его преследователь приходит в себя.
— Убирайся, — сказал Талиессин ровным, обманчиво спокойным тоном. — Ты понял меня? Убирайся. Я хочу быть один.
С этим он повернулся к Ренье спиной и быстро скрылся за углом. Ренье проводил его взглядом, потер шею и поплелся домой, к дяде Адобекку, — рассказывать о случившемся.
В доме королевского конюшего было тихо, спокойно. Никто еще не знал о несчастье. Никто, кроме. Ренье, вестника беды, и дяди Адобекка.
Слышно было, как в кухне работает дядина стряпуха Домнола: она прикасалась к тщательно вычищенной медной посуде так, словно то была великая святыня, и крошила овощи столь благоговейно, будто воистину вершила обряды в некоем храме.
Прежде, когда Ренье испытывал беспокойство, он всегда заходил в кухню и смотрел на Домнолу. Она представлялась ему оплотом, основанием Правильного Порядка Вещей. И коль скоро Домнола находится на кухне и проводит свои неизменные таинственные ритуалы по превращению груды продуктов в произведения искусства, то и мирозданию в общем и целом ничто не грозит.
Ренье слушал сдержанный стук кухонного ножа, аккуратные шажки, выверенные за годы перемещений по кухне. «Неужто все это сейчас будет разрушено?» — подумал он в страхе.
Выше несколькими этажами приглушенно звучали клавикорды. Старший брат Ренье, Эмери, играл. В последнее время Эмери сочинял какую-то грандиозную симфонию: должно быть, упорядочивал впечатления от своей поездки по королевству. Музыка была для Эмери таким же способом приводить вселенную в порядок, каким служила для Домнолы ее кропотливая работа по изготовлению супов, изобретению тортов, созданию бифштексов и алхимическому претворению десяти ингредиентов в единый соус.
Об Эмери можно было сказать, что он думал и чувствовал с помощью музыки: музыка являлась частью его естества. Почти наверняка сейчас рядом с Эмери находится Уида женщина, которую он привез из своего путешествия. Его добыча, его трофей. Девушка, предназначенная в жены для принца Талиессина.
Уида не нравилась ни Ренье, ни Адобекку; вряд ли она понравилась бы и принцу, но выбора у Талиессина не было: последний в роду эльфийских королей, он обязан жениться на чистокровной эльфийке и вернуть эльфийское благословение земле королевства.
Много поколений подряд представители эльфийской династии заключали браки с людьми, и кровь их становилась все более человеческой. Для Талиессина надежды на брак по любви не оставалось: недавно родившийся ребенок от его возлюбленной Эйле не имел ни одного эльфийского признака.
Уиде предстояло стать нелюбимой женой, своего рода жертвой династического брака. Талиессин и после свадьбы имел бы право содержать любовницу и открыто пренебрегать супругой; эльфийской же принцессе предстояло томиться в одиночестве все отпущенные ей долгие годы.
И все же она согласилась.
Уида приехала в столицу вместе с Эмери совсем недавно и еще не была представлена при дворе. Талиессин ни разу не видел свою будущую невесту и, разумеется, не испытывал никакого желания ее увидеть.
Для чего ему какая-то неизвестная эльфийская дева? Он уже сделал свой выбор. У Талиессина была Эйле. Простая девушка из деревни, швея при королевском дворе. Веселая и милая, с конопушками на лице и руках. Эйле, которая родила для своего принца сына, мальчика без единой приметы Эльсион Лакар и все-таки ужасно похожего на отца: с причудливо изогнутой верхней губой и диковатыми раскосыми глазами.
Эйле. Теперь она мертва.
— Как все случилось? — спросил Адобекк.
Племянник осторожно зашевелился, огляделся по сторонам, словно в поисках поддержки, поежился. Адобекк ощутил брезгливую жалость по отношению к этому недотепе. И ведь юнец изображал из себя бывалого придворного, столичного жителя… До сих пор у Ренье недурно получалось, следует признать. Вполне недурно. И вот — такая ошибка! А последствия могут быть непоправимыми.
Адобекк любил своих внучатых племянников, обоих: и Эмери, законного сына Оггуль, давно умершей племянницы, и Ренье, ребенка незаконного, чье появление на свет и дальнейшее существование было скрыто от людских глаз.
Считалось, что у Адобекка не два внучатых племянника, а всего один — по имени Эмери. Братья не без успеха выдавали себя за одного человека: внешне они были похожи, а разница в возрасте между ними составляла меньше года. Те немногие, кто видел их вместе, понимали, насколько они отличаются друг от друга: веселый Ренье, любимец женщин, и мрачноватый Эмери, погруженный в свои грезы сочинитель музыки; но в большинстве своем люди ненаблюдательны и разницу в поведении «Эмери», который представал то серьезным, то легкомысленным, то хмурым и высокомерным, то простым и разудалым, приписывали обыкновенным скачкам настроения.
Игра с двойниками пригодилась Адобекку, когда враги правящей королевы приступили к активным действиям. Герцог Вейенто, потомок старшей ветви древней семьи, основавшей королевство, открыто претендовал на корону. Особенно теперь, когда эльфийская династия готова была иссякнуть.