Страница 5 из 94
Но какое же было произведено впечатление известием, что отступили, не бившись не только с визирем, но и с передовою его ратью? Мы видели, что Голицын прямо жаловался на Румянцева; Румянцев с своей стороны писал кн. Мих. Ник. Волконскому: «Вам уповательно не безызвестно, что во всех операциях я должен содействовать с кн. Александром Михайловичем; но он своими сокровенными движениями совсем приводит меня в недоумение или, лучше сказать, делает меня слепым, который ощупью достигать должен до прямого его предмета, а паче предприятая им хотинская блокада, которая в рассуждении положения неприятельского весьма опасна и чтоб ему во вред обратиться не могла; я ж, будучи совсем неизвестен, к чему клонится его предприятие, сколько б ни желал в пользу его сделать какие-либо движения, но по причине сей неизвестности безо всякого действия остаться принужден». Неудача Голицына, естественно, доставляла выигрыш дела Румянцеву. 13 августа в Совете граф Чернышев объявил, что императрица «соизволила рассудить для некоторых обстоятельств генерала князя Голицына от армии сюда призвать; генералу графу Румянцеву принять от него команду, а генерала графа Панина (Петра Ив.) назначить командиром над Второю армией». Близкие к Паниным люди были недовольны тем, что главнокомандующим Первою армиею был назначен Румянцев, а не Петр Панин: говорили, что последний был бы гораздо способнее для наступательного движения, для одушевления армии, тогда как Румянцев слишком методичен и в то же время так искусно владеет пером, что будет очень трудно высылать ему приказания: он всегда сумеет отписаться. Назначение Румянцева приписывали интригам женщин: матери его графини Румянцевой и сестры графини Брюс. В рескрипте Голицыну было сказано: «Всемилостивейше рассудили мы за благо по теперешним обстоятельствам отозвать вас от армии ко двору нашему для персональных с вами переговоров». Побуждение выяснилось в рескрипте Румянцеву: «Обстоятельства, в коих я поручаю вам команду над Первою армиею, требуют с моей стороны некоторых объяснений. Армия, перешед реку Днестр 2 ч. августа, по недостатку в фураже, несумненно, подала повод неприятелю, хотя без причины, возгордиться. Но я надеюсь от вашего искусства и военной поворотливости, что вы недолго дозволите неприятелю пользоваться таким пустым тщеславием тогда, когда вы имеете под вашею командою армию, коя уже действительно в пять месяцев шесть раз обратила в бег беспорядочную толпу бесчисленного неприятеля, но наипаче стараться будете всячески возвратить не токмо оставленного авантажа, но еще и не упустите нам приобрести новые».
Но Голицын прежде своего отъезда из армии успел отнять у турок побуждение к «пустому тщеславию». 29 августа Али Молда ванджи-паша, перейдя Днестр, напал на русское войско у Каменца но был разбит, потерпев большой урон. Русские перешли в наступление и 6 сентября нанесли туркам новое поражение на Днестре после чего неприятель покинул Хотин и поспешно удалился к Яссам; пустой Хотин был занят русскими 10 сентября; 18 сентября Голицын оставил армию, над которою принял начальство Румянцев. 26-го генерал-поручик Эльмпт вступил в Яссы и привел жите лей к присяге императрице всероссийской. «Яссы взяты, – писала Екатерина Бибикову, – визирь ушел за Дунай, и только с ним тысяч до пяти; партия наша пошла в Бухарест; от Хотина до Ясс считается до 20000 турецких мертвых лошадей, кои лежат по дороге. Новая молдаванская княгиня вам кланяется. Вся Молдавия учинила нам присягу, и скота всем досыта».
Новая молдавская княгиня жаждала блистательных успехов движения наступательного. Получивши известие о некотором успехе нового главнокомандующего Второю армиею графа Петра Панина, она писала брату его графу Никите: «Я тем наипаче радуюсь что все сие сделалось от храброго наступления; пора нам менее уважать уничтожения достойную толпу». Голицын был отозван за медленность, осторожность, излишнее, как казалось, уважение уничтожения достойной толпы. Тем неприятнее было для Екатерины получать донесения от нового главнокомандующего Первою армиею с жалобами на трудности. Она всеми силами старалась подстрекать самолюбие Румянцева, выставляя на вид, что все теперь в его руках, ему не нужно более сообразоваться с чужими движениями, война принимает широкие размеры, Турции грозит беда и с востока, и с запада; Европа с удивлением и страхом смотрит на потрясение оттоманского могущества; усилением требований Екатерина хотела усилить деятельность полководца, ласкательно внушая ему, что он может преодолеть все затруднения, что она считает его к этому способным. Екатерина писала Румянцеву: «Флот наш (отправленный в Средиземное море) дошел благополучно до Копенгагена. Князь Долгоруков доехал до Черногории, где великие делаются приготовления к нападению на турок; граф же Алексей Григорьевич Орлов уверяет, что он надежду имеет поставить на ноги до 40000 человек и что он пишет нарочно меньше, нежели иметь может. Три порта нам открыты. Я послала по Синявина, чтоб его скорее поставить в состояние начать чего ни на есть с своею эскадрою. Грузинцы выступят: Гераклий с 30, Соломон с 20000. Итак, если все сие удастся и Бог благословит вас, то великие дела увидим в нашем веку и турецкая громада подвержена будет некоторому потрясению. Еще имею известие, что некоторый бей египетский прислал в Венецию, дабы себе открыть сношения с нами; он от турок давно уже отложился, и имеет в своих руках порты, и торгует хлебом, и дает награждения тем, кои ему привозят известия, что мы побиваем турок. Сие пишу вам для того, чтоб вы усмотреть могли обстоятельства дел наших и как об нас думают и потому лучше устроить могли на вас положенную часть оных. На нас Европа смотрит. Что вы нашли людей утружденными, о том сожалею и надеюсь, что вашим попечением они придут в скором времени в прежнее состояние. Как все теперь в ваших руках, то не сомневаюсь, что вы и возьмете такие меры, кои отвратят неудобства и приведут все ваши предприятия в желаемое положение. Я совершенно внимаю все трудности, кои вы описываете, но я не сомневаюсь, что ваше усердие и благоразумие всякие препятствия преодолевать будет, в чем совершенную надежду на вас имею. За присланный ко мне прекрасный кинжал благодарствую. Добыча двух господарей еще лучше. Прошу при случае прислать самого визиря или, если Бог даст, и самого султанского величества».
И Бухарест был занят русскими войсками: его занял известный нам Каразин при помощи валахского вельможи Кантакузина, с которым у него уже давно был уговор действовать вместе для освобождения христиан от турок. Господари молдавский и валашский были в плену; но над нижним течением Днестра, столь важным теперь в стратегическом и политическом отношениях, господствовала сильная крепость Бендеры. 21 сентября в Совете Екатерина объявила: «Как может статься, во сто лет не случится подобной нынешней оказии, то, кажется, оною воспользоваться и надлежит, и для того, предвидится, нужно, отделя корпус от Первой армии и от Второй, велеть оному прямо идти с довольным числом осадной артиллерии к Вендорам брать оную крепость, пока оборонить ее некому». К Румянцеву Екатерина писала в октябре: «Что касается до будущей кампании, предварительно скажу вам мысли, кои бродят в моей голове и коих я еще не утвердила вовсе. Будущая кампания, кажется, должна производиться на Дунае, так как нынешней положено было происходить на Днестре. Если б же нынешняя осень нам доставила Бендеры, то половина, кажется, уже бы сделана была». Бендеры не были взяты в 1769 году; но другие части обширного плана выполнялись, несмотря на все затруднения.
Первым делом в самом начале года было занятие Азова и Таганрога, занятие беспрепятственное, потому что турки при объявлении войны не позаботились укрепиться в этих местах. Иначе распорядилась Екатерина; она предписала: «Сначала сделать укрепление в Азове для обороны от нечаянного нападения, а потом и настоящее и всю прочую работу без потеряния времени и с поспешностию производить». Но укреплений было мало; главною мыслию Екатерины было устройство флотилии на Азовском море, и она отдалась этой мысли со всей своей страстностию, что видно из переписки ее с контр-адмиралом Синявиным, которому поручено было устройство флотилии. Переписка эта очень напоминает переписку Петра Великого о любимом его деле. «Алексей Наумович! – писала Екатерина Синявину в мае, – посылаю вам гостинцы – три чертежа, которые до тамошних мест принадлежат: 1) разные виды берегов Черного моря, даже до Царяграда; 2) Азовское море; 3) корабль, на Воронеже деланный и на воду там же спущенный. Оные, я думаю, будут вам приятны и, может быть, еще, сверх того, и полезны. Пожалуй, дайте мне знать, ловко ли по реке Миюс плыть лесу в Троицкое, что на Таганроге, и ваше о том рассуждение, также есть ли по Миюсу годные леса к корабельному строению. Я чаще с вами в мыслях, нежели к вам пишу. Пожалуй, дайте мне знать, как нововыдумленные суда, по вашему мнению, могут быть на воде и сколько надобно, например, времени, чтоб на море выходить могли». Еще сильнее забота Екатерины об азовском флоте выразилась в записке ее, читанной в заседании Совета 5 ноября: «Мое мнение есть, чтоб Таганрогскую гавань отдать в ведомство Синявину с тем, чтобы ее поставил в такое состояние, чтобы она могла служить как к убежищу судам, так и для построения судов, а наипаче галер и других по тому месту способных судов. Я ему дам на то и на другое на первый случай 200000 рублев, а с ним условиться надобно о заведении там адмиралтейского департамента и служителей по мере тамошней морской силы. В реке Доне же никакой способности нету по ее мелям к построению или, лучше сказать, к плаванию вниз судов. Главный предмет – будущий годна Азовском море, кажется, быть должен для закрытия новозаведенных крепостей, чтоб сделать нападения на Керчь и Тамань и завладеть сими крепостцами, дабы зунд Черного моря чрез то получить в свои руки, и тогда нашим судам способно будет крейсировать до самого Цареградского канала и до устья Дуная. Если же грузинцы овладеют краем того же Черного моря, то нашим судам в случае противной погоды одно важное прибежище прибавится. Итак, прошу, если Совет с вышеписаным согласен, прилежно входить в представления Синявина и сего ревностного начальника снабдевать всем, в чем только он может иметь нужду и надобность, чем и меня весьма одолжите, ибо донская экспедиция есть дитя, кое у матери своей крепко на сердце лежит».