Страница 57 из 93
„Что касается до состояния Швеции, – продолжает Остерман, – то она сильно разорена, и народ ждет спасения от мира. Швеция долго содержать большого войска не может; король принужден будет с ним из Швеции куда-нибудь выступить, чтоб у чужого двора лошадей своих привязать, иначе прокормить его невозможно. В Норвегии, куда король хочет впасть, действовать трудно, без большого урона достичь своих намерений нельзя; а каким образом он этот урон потом восполнит? Разве Швецию совершенно обнажит от людей. При Стокгольме и на здешних берегах во все лето был небольшой корпус, а теперь зимою еще меньше останется. Ничто так Швецию к заключению мира не может принудить, как впадение в нее русских войск и разорение всех мест до Стокгольма. Надобно и то принять в соображение, что король шведский по его отважным поступкам когда-нибудь или убит будет, или, скача верхом, шею сломит. Если это случится по заключении с нами мира, то смерть королевская освободит нас от дальнейшего исполнения обязательств, в которые входим. Но хотя бы и мир не состоялся, то такой случай нам к немалой пользе также может послужить, ибо тогда Швеция разделится на две большие партии, а именно: первая – наследнего принца гессен-кассельского, в которой почти все военные находятся; вторая – герцога голштинского, к которой принадлежит духовенство и чужестранные державы. Кто бы из них наследство ни получил, для утверждения своего принужден будет больше всего искать мира с царским величеством, ибо ни тот, ни другой для своего интереса не захотят потерять немецкие провинции и в удержании их большую нужду имеют, нежели в Лифляндии или Эстляндии“.
„Шведы прежде многие письма под чужим именем печатали и повсюду распространяли, внушая о великих и дальних царского величества намерениях. Думаю, что теперь было бы не бесполезно с нашей стороны в Голландии и Англии рассевать письма о важных намерениях короля английского к предосуждению народа; также и в Польше о намерениях короля Августа и цесаря. Материал к тому достаточный и притом не лживый, а правдивый; в тамошних краях можно людей сыскать, которые такие письма сочинить могут. Подобные внушения действуют на народ, особенно на английский и польский. Не дурно и туркам заранее внушить о намерениях короля Августа и что цесарь хочет ему помогать и потому и племянницу свою за сына его выдал“.
В начале ноября возвратился Герц и объявил, что король согласен на заключение мира, если царь обяжется прямо помогать ему против Дании. Русские уполномоченные отказали ему в этом решительно и объявили, что если шведы не окончат дела на прежних условиях, то царское величество долго продолжать конгресс не позволит; в формальной декларации они объявили, что далее декабря-месяца конгресс продолжен не будет. Гёрц дал честное слово, что в четыре недели все кончится, и опять уехал в Швецию. За два дня до его отъезда Штамкен объявил Остерману, как будто в великой конфиденции, что когда он с фельдмаршалом Реншельдом поехал с Аландских островов в Стокгольм, то фельдмаршал открыл ему, что желал бы между одною из царских дочерей и молодым герцогом голштинским заключить брачный союз. Штамкен спросил об этом Гёрца, и тот отвечал, что дело очень хорошее, но одна в нем большая трудность – различие веры, потому что герцог голштинский считается наследником короны шведской, а народ шведский королеву-нелютеранку иметь не пожелает. Остерман отвечал Штамкену, что, когда мир состоится, тогда будет время подумать и о способах еще больше укрепить этот мир. „Хотя, – писал Остерман царю, – Штамкен говорил мне это как будто от себя, однако легко можно рассудишь, что от себя он бы сделать этого, не посмел, если бы не имел приказания от Гёрца“.
Назначенные четыре недели прошли. Гёрц не возвращался. 14 декабря приехал на Аландские острова камердинер барона Шпара и привез какое-то известие, от которого все шведы пришли в сильное смущение. На другой день пришел к русским уполномоченным Штамкен и, прося покровительства царского величества, объявил странные вести: 7 числа прискакал в Стокгольм курьер из Норвегии, и вслед за тем молодой герцог голштинский, барон Гёрц и все голштинцы были внезапно арестованы, все находившиеся у Стокгольма корабли задержаны и вся заграничная корреспонденция запрещена. С 14 по 23 числа не было из Швеции никакого известия; 23 числа, когда шведские уполномоченные обедали у русских, им пришли сказать, что на остров приехал шведский капитан. При этой вести Гиллемборг сильно переполошился и сейчас же пошел на свою квартиру, а Штамкен остался в русской квартире; много раз присылали с шведской стороны звать его домой, но он не пошел, а остался ночевать у русских. На другой день открылось, что король убит в Норвегии при осаде Фридрихсгаля, все голштинские министры арестованы и капитан приехал затем, чтоб взять Штамкена. Но капитан уехал назад без Штамкена, который остался у русских уполномоченных.
Смерть Карла XII поднимала вопрос: кому быть его преемником на престоле шведском? Ближайшим наследником был сын старшей сестры короля, Карл Фридрих, герцог голштинский, находившийся в войске при дяде во время смерти последнего. Но старинная вражда шведов к голштинскому дому чрезвычайно усилилась в последние три года, когда в голштинцах, Гёрце с товарищи, видели виновников разорения Швеции. Вследствие этого образовалась сильная партия, которая желала видеть на престоле младшую сестру Карла XII, Ульрику-Элеонору, муж которой, Фридрих, наследный принц гессенский, нравился своею приятною наружностью, общительностью, благоразумием; принц высказывал мирные наклонности, что вполне согласовалось с общею потребностью и тем более имело цены, что он был известен своей храбростью, тогда как молодой герцог голштинский не мог обратить на себя внимания ни одним сильно выдающимся достоинством. Карл XII оказывал одинаковое расположение к племяннику и к сестре и приводил в отчаяние их приверженцев своим равнодушием к вопросу о престолонаследии. Когда ему представляли необходимость назначить наследника, то он отвечал: „Всегда сыщется голова, которой придется впору шведская корона. Довольно с меня держать в повиновении народ, пока я жив; могу ли я надеяться, что он будет мне послушен и после моей смерти?“ Но подле голштинской и гессенской партий все сильнее и сильнее становилась партия либеральная. Бесцеремонное обращение Карла и Гёрца с имуществом и жизнью шведов заставило не только дворянство, но и всех сколько-нибудь образованных людей желать ограничения королевской власти. Либералам нравилось соперничество между голштинским и гессенским домами: для получения короны соперники должны будут пожертвовать самодержавием.
Либералы не ошиблись в своих расчетах. В то время как герцог голштинский по нерешительности своей не воспользовался первыми минутами по смерти дяди, чтоб привлечь на свою сторону войско и заставить его провозгласить себя королем, тетка его, Ульрика-Элеонора, спеша перехватить корону, купила ее у Сената ценою самодержавия. Она была избрана королевою на условиях ограничения власти и коронована в марте 1719 года; герцог голштинский, преследуемый ненавистью тетки, оставил Швецию. Либеральная партия ознаменовала свое торжество казнью Гёрца. В своей ненависти к этому министру могла ли она продолжать и докончить его дело, заключить мир с Россиею на условиях, требуемых царем? Понятно, что должно было осилить мнение, по которому следовало поступить вопреки Гёрцеву плану, пожертвовать германскими владениями как бесполезными для Швеции, помириться на этих условиях со всеми своими врагами и продолжать войну с одною Россиею для возвращения Лифляндии и Эстляндии. Но сначала надеялись выиграть время, надеялись, что царь будет уступчивее при перемене обстоятельств.
После известий о смерти Карла XII Остерман уехал с конгресса в Петербург; на Аландских островах остался один Брюс, которому в феврале 1719 года Гиллемборг вручил грамоту королевы Элеоноры для отправления к царю, причем объявил, что королева надеется на восстановление прежней дружбы между Россиею и Швециею, желает продолжения конгресса и вместо барона Гёрца отправляет на Аландские острова барона Лилиенштета. Брюс, имея царский указ, обратился к Гиллемборгу с вопросом, как шведское правительство намерено окончить дело, потому что интерес царского величества требует получения немедленно об этом сведения. Гиллемборг отвечал, что не может объявить ничего определенного, потому что правительство занято внутренними делами: еще покойный король не похоронен, королева не коронована, сейм еще не кончился. При этом Гиллемборг заговаривал, что теперь русским уполномоченным надобно поступать в условиях своих снисходительнее, что шведы сильно будут домогаться Лифляндии и Эстляндии; что все северные союзники у нынешней королевы домогаются мира и французский министр при шведском дворе граф Деламарк для этого отправился в Копенгаген; что королева скорее помирится с союзниками, чем покойный король. Брюс доносил своему двору, что Лилиенштет скоро не приедет, Гиллемборг один отказывается вступить в переговоры и по всему видно, что шведы хотят только протянуть время.