Страница 55 из 79
Италия напомнила сама о себе. Венецианская республика в борьбе своей с турками, которая приходилась ей не под силу, искала всюду помощи. Зная хорошо отношения христианского народонаселения Балканского полуострова к России и слыша об успехах царского оружия в польских областях, она в 1656 году отправила посольство в Москву с просьбою, чтобы царь велел донским козакам напасть на турок и развлечь их силы, также чтобы позволил венецианам вольную торговлю в Архангельске. Москве было в это время не до турок: польская война, по-видимому, оканчивалась, но она привела за собою другую войну, шведскую. Денежные средства истощились в Москве, и здесь хотели воспользоваться венецианским посольством, чтобы попытаться, нельзя ли занять денег у республики, слывшей, по старым преданиям, богатою. Осенью того же 1656 года отправились в Венецию морем из Архангельска на голландских кораблях царские посланники, стольник Чемоданов и дьяк Посников, повезли с собою, по обычаю, государевы и патриаршие товары на продажу. В Атлантическом океане 27 октября ночью застигла их буря: многие волны в корабли вливались, и в верхние жилья в окошки валами било, много рухляди помочило: в среднем жилье было воды на аршин и больше, а наверху по пояс человеку, из государевой казны бочку ревеню потопило. В то время на корабле был плач и вопль великий, посланники и все государевы люди начали петь молебен, и буря утихла. Прошла одна беда, впереди ждала другая: против Лиссабона увидали 14 кораблей, приняли их за разбойничьи, варварийские. и приготовились к бою, но оказалось, что идут разных государств торговые немцы из Испании: немцы, однако, сказали, что на Средиземном море к Ливорне гуляют в кораблях турские люди. Действительно, проехавши Узкое место (Гибралтарский пролив), встретили три разбойничья корабля. Посланники и все русские люди, видя турских воровских людей нахождение и напуск, всемилостивому Спасу и пречистой его матери молебное пение со слезами воздавали. Разбойники, исиравясь по ветру и устремясь к бою, за кораблями гнались быстрым ходом и догнали, но, увидав на кораблях государевых людей, боевые знамена и осторожность, не посмели напасть и ночью исчезли. 25 ноября посланники приехали в Ливорно, где были встречены с большим почетом. Такой же прием ждал их и во Флоренции, сам герцог Фердинанд посетил их и говорил: «Великий государь ваш пожалует ли моих подданных, торговых людей. велит ли у Архангельска покупать икру и другие товары? А я государскому жалованью и совету рад и, что великому государю в моей державе годно, ни за что не стою, до скончания живота рад служить и помогать». Через Феррару провожал посланников генерал, папский внук; поравнявшись с церковию, он сказал им: «Вот костел св. Георгия, где довершен осьмой собор, начатой во Флоренции». «Тот ли это осьмой собор, – спросил Чемоданов, которого во Флоренции не дал довершить и разогнал св. Марк Ефесский?» «Я не знаю, зачем он во Флоренции не довершен, только знаю, что он довершен здесь, в этом костеле», – отвечал генерал.
В Венеции к посланникам явились греки с поклоном. «Ради мы, – говорили они, – что бог велел нам видеть посланников такого великого восточного государя, православных христиан нашего закона: пожалуйте, велите нам к вашей милости приходить почаще: пришли мы доложить, когда изволите посетить благочестивую церковь греческой веры? Мы к тому времени велим изготовиться и станем молебен петь о государевом и царевичевом здоровье». «Дадим вам об этом знать, как время будет», – отвечали послы.
Пришли приставы от правительства и объявили, что дож болен ногами и потому посланников примут честные владетели: а в княжом месте сядет старший между ними, которому посланники и подадут грамоту. «Этому быть невозможно, – отвечал Чемоданов, – посланы мы к вашему князю, велено нам его видеть и грамоту подать ему». «Это все равно, – говорили приставы, – дела, о которых писано в грамоте к князю, нам же их делать; князь их не делает и не ведает ничего». «Если князь ваш не делает ничего, – возразил Чемоданов, – если государством правите вы, то вы бы в грамоте к царскому величеству писали имена свои вместе с княжеским». Положили дожидаться выздоровления дожа. Прием последовал 22 января 1657 года; посланники объявили, что государь позволил венецианам торговать у Архангельска повольною торговлею с платою обыкновенных пошлин; касательно же главного дела, высылки донских козаков, сказали: «Великий государь всегда о том тщание имеет, чтобы православное христианство из бусурманских рук высвободилось; только теперь его царскому величеству начать этого дела нельзя, потому что он пошел на неприятеля своего; а как, за божиею помощию, с неприятелем управится, то велит заключить договор с вами, как стоять на общего христианского неприятеля». Наконец посланники объявили главное дело, за которым были присланы, объявили великие неправды шведского короля и что царское величество злому его начинанию терпеть не станет: «Так вашему княжеству и честным владетелям к царскому величеству любовь свою и доброхотство показать, прислать на помощь ратным людям взаймы золотых или ефимков сколько можно, и прислать бы поскорее».
Князь и честные владетели нехорошо выразумели: как это московский государь помогать против турок откладывает до другого времени, а денег взаймы просит поскорее? Для разъяснения дела приехал к посланникам пристав и спросил: «Скажите мне, за то ли государь у нас просит казны, что хочет помочь нам на турка?» «Ты говоришь непристойные слова, простые, – был ответ, – великий государь наш, если изволит послать рать свою на турка, то пошлет для избавления христиан, а не из-за денег. По чьему указу говоришь ты эти бездельные слова: приказал тебе это князь или владетели?» Пристав призадумался и отвечал: «Я это сказал от себя». Когда дело уяснилось, венецианское правительство дало ответ: «Уже тринадцатый год, как мы воюем с турками; разум наш и охота не ослабевают, но казне убыток большой и потому с прискорбием должны отказать царскому величеству; надеемся, что, узнавши бедность нашу, он не прогневается на нас».
Посланники были в греческой церкви, где были встречены с большим торжеством, с радостными слезами. После амвонной молитвы духовенство вышло из алтаря, и один из дьяконов говорил посланникам речь: «Род греческий, живущий в сем преславном граде Венеции, молит вседержителя: дай, господи, чтобы пресветлый, непобедимый, сильный, преславный, благочестивый и благоверный защитник церкви божией восточной, рачитель благочестия, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, утешитель рода христианского, здрав был на многие лета. Как пресветлое солнце восстал он на искоренение тьмы неверия, на соблюдение и соединение благочестивой христианской веры, на побеждение врагов божиих; как второй Константин явился для освобождения верных христиан-греков из рук поганых турок: молим всемогущего бога, чтобы всегда от его царского пресветлого меча мусульманы в порабощении и побеждении были». После обеда греки говорили посланникам: «Ездим мы из Венеции в Турцию со всякими товарами часто и с турками торгуем, многие турки говорили нам: бог дал московскому государю победу над поляками и другими государствами, и у нас в Турции слава о том великая. Султан и паши, сыскав в своих гадательных книгах, говорят, что пришло время и Цареграду быть за русским государем, живут с великим опасением, в Цареграде на долгое время ворота бывают засыпаны; боясь русских, турки начали сильно притеснять нас, греков; но мы надеемся на милость божию и на заступление великого государя, что он высвободит нас из бусурманских рук». Но прежде греков великому государю нужно было освобождать своих, русских, из бусурманских рук: к посланникам в Венеции явилось больше 50 человек русских, освободившихся из турецкого плена; они пришли за милостынею и объявили, что другие их братья, пленники, пошли разными государствами в Москву.
Почетный прием, сделанный Чемоданову во Флоренции, обратил внимание царя, и в 1659 году отправился туда дворянин Лихачев. На этот раз прием был еще лучше: великий герцог Фердинанд Медичи, приняв государеву грамоту, поцеловал ее и стал говорить со слезами: «За что меня, холопа своего, ваш пресловутый во всех государствах и ордах великий князь из дальнего великого града Москвы поискал и любительную свою грамоту и поминки прислал? Он, великий государь, отстоит от меня, что небо от земли; преславен он от конец до конец вселенные, имя его страшно во всех государствах, и что мне, бедному, воздать за его великую и премногую милость? Я, братья мои и сын – великого государя рабы». Посланника поставили в великогерцогском дворце. Лихачев, подобно Чемоданову, попал в Италию прямо из Архангельска, обогнувши морем Западную Европу; понятно, следовательно, как поразили его чудеса природы и искусства в отечестве Медичи: «На княжом дворе палаты об осьми жильях, числом их 250, во всех запоны дорогие, столы аспидные, писаны золотом, травы, палаты подписаны золотом, чернилица золотая, фунтов тридцать, а вместо песку руда серебряная, кресла крыты бархатом. На том же княжом дворе сад рыбный, рыбы живые, вода вверх взведена сажени с четыре, устроен Иордан, и выше Иордана сажени с две вверх беспрестанно вода прыгает на дробные капли, а к солнцу что камень-хрусталь. А около княжого двора деревья кедровые и кипарисные и благоухание великое, о Крещенье жары великие, как у нас об Иванове дни; яблоки великие и лимоны родятся по дважды в год, а зимы во Флоренске не бывает ни одного месяца». Герцог велел приготовить для посланника театральное представление, стоившее 8000 ефимков: «Князь приказал играть: объявились палаты, и быв палата и вниз уйдет, и того было шесть перемен; да в тех же палатах объявилося море, колеблемо волнами, а в море рыбы, а на рыбах люди ездят; а вверху палаты небо, а на облаках сидят люди: и почали облака с людьми на низ опущаться, подхватя с земли человека под руки, опять вверх же пошли; а те люди, которые сидели на рыбах, туда же поднялися вверх. Да спущался с неба же на облаке человек в карете, да против его в другой карете прекрасная девица, а аргамачки под каретами как быть живы, ногами подрягивают; а князь сказал, что одно солнце, а другое месяц. И многие предивные молодцы и девицы выходят из занавеса в золоте и танцуют». Русского человека изумлял благодатный юг, а южного владетеля занимал дальний север, дикая природа с ее естественными первобытными богатствами: «Флоренский князь расспрашивал и смотрел по чертежу про Сибирское государство, и по скольку который зверь плодится, тому роспись взял. А Сибирскому государству и плоду соболиному, что их много, и куницам, и лисицам, и белкам, и иным зверям зело дивилися, как их нельзя выловить? А у них никакого зверя нет, потому что места очень гористы, а не лесны, лес все саженый. Флоренского князя княгиня била челом посланнику, чтобы ей сделали, по русскому обычаю, две шубки, чем ей подарить новобрачную невестку свою, и он шубки сделать велел под камкою и под тафтою: у одной испод горностайный, а у другой белий; и княгиня надела на себя и дивилась, что урядно выделали».