Страница 51 из 59
Князья были призваны для правды вследствие того, что особные роды не могли беспристрастно разбирать дела при враждебных столкновениях своих членов; не было у них правды, говорит летописец. Как разбирались роды, нам неизвестно, но, без всякого сомнения, между ними бывали случаи мирного разбирательства и соглашения, и эти случаи служили примером; но эти случаи, как видно, были довольно редки, большею же частию столкновения оканчивались враждебно – восстанием рода на род, что и повело к мысли о необходимости третьего судьи. Если поэтому главное значение князя было значение судьи, разбирателя дел, исправителя кривд, то одною из главных забот его был устав земский, о котором он думал с дружиною, старцами городскими, а после принятия христианства с епископами; и вот Ярославу I приписывается подобный писаный устав, под именем Русской Правды. Название Русской Правды получил этот устав как видно для отличия от уставов греческих, которые по принятии христианства имели такое сильное влияние на юридический быт Руси. Русская Правда первыми строками своими напоминает нам о древнем быте племен, как представляет его летописец; но в то же время указывает и на изменения, происшедшие в этом быту после призвания князей. При родовом, особном быте главная обязанность родичей состояла в защите друг друга, в мести друг за друга; и если целый род, как бы он ни был обширен и разветвлен, составлял одно, один союз под властию одного родоначальника, то все члены его, в каких бы ни было степенях, имели одинаково эту обязанность. В Русской Правде установлено, что в случае убийства родственник убитого должен мстить убийце; но эта обязанность ограничена известными ближайшими степенями родства – знак, что родовой быт начал уже ослабевать, что распространению родовых отношений уже положена преграда. По Ярославову уставу, в случае убийства брат должен был мстить за брата, отец за сына и, наоборот, дядя за племянника с братней и сестриной стороны. В случае если не было местника в означенных степенях родства, то убийца платил князю пеню, виру, смотря по значению убитого, был ли то муж княж, или слуга княжий, которого способности князь дорого ценил, или простой человек: в первом случае убийца платил двойную виру (80 гривен), во втором – простую (40 гривен); за женщину платилось полвиры. Так, спустя полтора века после призвания князей в судном уставе еще сохранена месть, родовое самоуправство, остаток родовой особности, самостоятельности; но при этом мы видим, во-первых, что родовая месть ограничена ближайшими степенями родства, во-вторых, что в случае отсутствия родича-мстителя убийца должен вознаградить общество за убийство одного из его членов. Но если правительство брало с убийцы денежную пеню, денежное вознаграждение, то было ли в обычае, что родич-мститель мог отказаться от своего права мстить убийце, взяв с него денежное вознаграждение? На этот вопрос Русская Правда не дает нам ответа; из ее молчания позволительно предположить, что подобные соглашения были малоупотребительны, могли считаться постыдными для родичей: у германцев они имели место, но не всегда: так, в одной саге читаем, что отец, отвергая денежный окуп за убийство сына своего, говорит: «Я не хочу моего убитого сына носить в денежном кошельке». Обратив внимание на большую крепость родовой связи у наших племен в описываемое время, чем у германцев, можно допустить, что подобные чувства были у нас господствующими.
Мы видели, что после родовой мести существовала также общественная пеня в том случае, когда не будет мстителя; но если при последнем обстоятельстве убийство будет совершено и убийца скроется, то правительство чрез это лишается виры; для предотвращения такого лишения в означенном случае вира платилась целым округом, вервью, где совершено убийство; такая вира называлась общею или дикою вирою. Вервь не платила в том случае, когда находили в ней только кости, свидетельствовавшие о давности преступления, не платила также за мертвеца, о котором никто не знал. Это установление дикой виры встречаем мы и в других новорожденных обществах, в которых правительственный организм еще не зрел; при таком состоянии общества полицейские обязанности обыкновенно поручаются отдельным округам, которые и отвечают за всякий беспорядок, в них случившийся. Под дикою вирою разумелось также общее поручительство, по которому все или некоторые жители верви обязывались, в случае если один из них совершит убийство, помогать ему в платеже виры. Существовал ли обычай дикой виры в описываемое время или явился позднее? Обязанность верви схватить и представить убийцу или платить за него виру в случае, если не отыщут его, бесспорно явилась вместе с определением о вирах; труднее решить, когда явился обычай дикой виры в виде сотоварищества для вспоможения убийце платить виру; если этот обычай существовал в описываемое время, то должен был особенно усилиться после Ярослава, когда месть была окончательно заменена вирами. Правда различает разбойничество, когда человек убил другого без всякой вражды, от убийства по вражде, в пылу ссоры, драки. Дикая вира относительно разбойника не могла иметь места; за разбойника люди не платили, но отдавали его с женою и детьми князю на поток (изгнание), дом его отдавался на разграбление. Различие разбойничества от убийства в ссоре, по вражде должно было существовать в описываемое время: трудно себе представить, чтобы безразличность между этими двумя действиями могла удержаться долго после принятия христианства, когда уже при Владимире мы видим, что епископы настаивают на необходимости казнить разбойников, с испытанием, однако; уже этот совет духовенства испытывать, обращать внимание на обстоятельства и побуждения вел необходимо к означенному в Правде различению между разбоем и убийством в ссоре, на пиру, в нетрезвом виде: кроме того, естественно было бы для общества требовать, чтобы человек, явно вредный, грозящий каждому гибелью, был исключаем из общества, не мог в нем долее оставаться. Так же должно было общество изначала смотреть и на зажигательство двора или гумна: зажигатель должен был заплатить за вред, причиненный пожаром, и потом осуждался так же на поток, а дом его отдавался на разграбление.
Относительно увечий такое же постановление, как и относительно убийства: обиженный может отомстить за себя обидчику тем же – удар за удар, увечье за увечье; если же не может мстить, то берет себе денежное вознаграждение и плату лекарю; в некоторых списках прибавляется, что князь получает при этом пеню или продажу. Увечье и вознаграждение за него различались, смотря по тому, каким образом оно будет нанесено; также – смотря по тому, мог ли излечиться поврежденный член или нет, и по важности члена; обидою считалось действие, в котором обнаруживалось намерение нанести побои и увечье. Относительно кражи похитивший обязан был возвратить похищенное и платить известную сумму за обиду, смотря по ценности украденного; исключение составляет в некоторых списках коневый тать, которого мир выдавал князю на поток. В числе похищений чужой собственности полагался увод, укрывательство беглого холопа, помощь, оказанная ему во время бегства, нерадение при поимке. Упоминаются случаи порчи, истребления чужой собственности. Большую пеню платили за повреждение межевых знаков. Убийство вора не считалось убийством, если было совершено при самом воровстве, когда вор еще не был схвачен; но считалось убийством, если вор был убит связанный или во время бегства.
Правда (следование дела, исправление зла) происходила следующим образом: обиженный должен был представить свидетелей своей обиды; но ясные знаки побоев, увечья признавались достаточным свидетельством; свидетель должен был говорить слово в слово, как сам жалующийся; прежде всего спрашивалось, кто первый начал драться, и зачинщик платил пеню. Если придет жаловаться человек с ясными признаками побоев, но явятся свидетели, которые покажут, что он сам был зачинщиком драки, то он ничего не получает с противника и сам не платит: побои вменяются ему в платеж. Свидетель должен быть человек свободный; если не будет свободного, то по нужде можно сослаться на боярского тиуна; в малом иске по нужде можно сослаться на закупня; впрочем, истец мог взять и холопа в свидетели, но в таком случае если ответчик после испытания железом оправдается, то истец платил ему за то, что поклепал его по речам холопа. Если не найдется свидетель, а обвинение будет в убийстве, то обвиненный должен был подвергнуться испытанию железом; это испытание употреблялось при обвинении в воровстве, если поличного не было и если цена украденной вещи была не менее полгривны золота, если же меньше, то употреблялось испытание водою; если же цена похищенного была менее двух гривен серебра, то обвиненный присягал в своей невинности. Обычай испытания железом и водою у соседних Руси народов существовал с незапамятных времен, вследствие чего мы и решились отнести этот обычай к описываемому времени. Как у нас, так и у соседних народов, железо предписывалось только в тяжких обвинениях. В Богемии подсудимый обязан был простоять известное время на раскаленном железе, либо держать на нем два пальца до тех пор, пока совершит предписанную присягу. У сербов обвиненный должен был опустить руку в раскаленный котел, либо, выхватив железо из огня при дверях храма, отнести его к алтарю. Подвергавшийся испытанию водою должен был сделать несколько шагов в глубину реки; если он при этом робел и мешался, то проигрывал дело. Здесь начало пытки. Когда обокраденный объявит немедленно о своей пропаже во всеуслышание на торгу, то по отыскании своей вещи имел право взять ее у кого нашел без всяких судебных форм; и тот, у кого найдена вещь, обязан заплатить хозяину за обиду, а князю – продажу. Если же обокраденный не повестит о своей пропаже на торгу и увидит ее у кого-нибудь другого, то не может сказать ему: «Это мое», но обязан вести его на свод, чтобы тот указал, где взял вещь. Свод в одном городе продолжался до конца, если же переходил черту города, то останавливался на третьем ответчике, который должен был платить истцу деньгами, а сам брал вещь и отыскивал снова похитителя; при отыскивании раба свод шел во всяком случае только до третьего ответчика, который отдавал истцу своего раба вместо украденного, а сам отыскивал настоящего вора. Свода из своего города в чужую землю не было; но ответчик мог только представить свидетелей или мытника (сборщика торговых податей), при которых купил иск, после чего истец брал свою вещь, не получая никакого вознаграждения за то, что вместе с нею пропало, а ответчик терял свои деньги. То же самое происходило, когда ответчик хотя и мог посредством двух свободных свидетелей или мытника доказать, что он действительно купил вещь или раба, но не знает, у кого именно; по отыскании же своего продавца он мог взять с него свои деньги, и последний обязан был удовлетворить первого истца за то, что у него пропало вместе с краденым. Если хозяин заметит покражу, а вор уже убежал, то с свидетелями и с чужими людьми он гонится по следам вора; если след приведет к селу или шатру (товару) и жители села или владетели шатра не отведут от себя следу, не пойдут на след или станут отбиваться, то должны платить и цену украденной вещи и продажу князю; если же след исчезнет на большой дороге, где нет ни людей, ни жилища их, то никто не платит. В разных списках Правды встречаем уставы о процентах (резе), существовавшие до Владимира Мономаха и при нем изданные, о поклаже (даче имущества на сохранение), о долговых взысканиях: если заимодавец станет требовать с должника своих денег, а тот запрется, что не брал, то заимодавец выводит свидетелей, которые если присягнут, то иск его правый, то должник платит взятые деньги и, кроме того, за обиду; в некоторых же списках говорится: «если кто чего взыщет на другом и последний начнет запираться, то идти ему на извод пред 12 мужей». Если купец, взявши в долг деньги, потерпит убыток от кораблекрушения, рати или огня, то заимодавцы не имеют права требовать с него денег вдруг – он выплачивает им понемногу; если же должник пропьется или пробьется (вероятно, если истеряет имущество на виры или платежи за побои), или своим нерадением погубит чужое имущество, то от заимодавцев зависит – ждать уплаты или продать должника. Если последний будет должен многим, то заимодавцы могут вести его на торг и продать; вырученными деньгами прежде всего удовлетворяются иностранные купцы, гости, остальное делят свои заимодавцы; если же на должнике будут княжие деньги, то князь удовлетворяется прежде всех.