Страница 180 из 184
А Мария стояла у гроба и плакала.
Как вернулась ко гробу, не помнит Иоанн, может быть, потому, что сама она не помнит. Плачет, как надгробная плакальщица или одинокая птица в вечерних сумерках. То, что Иоанн «увидел и уверовал», не убеждает ее: все еще не видит – не верит и продолжает свою бесконечную жалобу:
Господа моего унесли, и не знаю, где положили Его!
Плачет, как сестра – о брате умершем, как невеста – о женихе, мать – о сыне.
Матери Своей явился первой, —
помнят апокрифы; будет помнить и вся Церковь первых веков.[1042] Мог ли бы, в самом деле. Сын забыть о матери, – в Воскресении забыть о Рождестве? Обе, может быть, здесь, у гроба: одна, Мария Магдалина, и другая, Мария Неизвестная; та, кто родила, и та, кто первая увидит Воскресшего.
Плачет – «Песнь песней» поет:
ночью на ложе моем искала Я Того, Которого любит душа моя; искала Его и не нашла.
Встану я и пойду по городу, по площадям и улицам, буду искать Того, Которого любит душа моя.
Встретили меня стражи, обходящие город. «Не видали ли вы Того, Которого любит душа моя?»
Но едва я отошла от них, как нашла Того, Которого любит душа моя; ухватилась за Него и не отпустила Его…
«Положи меня, как печать, на сердце Твое; как перстень, на руку Твою, ибо крепка любовь, как смерть». (Песн. песн. 3, 1–4; 8, 6.)
XXI
…И, когда плакала, наклонилась во гроб и видит двух Ангелов в белом одеянии, сидящих, одного у главы, а другого у ног, где лежал Иисус. И они говорят ей: жена! что ты плачешь? Говорит им:
Господа моего унесли, и не знаю, где положили Его.
Не ужасается явлению Ангелов: слишком поглощена одной-единственной мыслью – о теле Возлюбленного: к телу Его, земному, все еще прилеплена, будучи в мире уже неземном.
…(Вдруг) оглянулась и увидела Иисуса, стоящего (за нею), но не узнала, что это Иисус.
Он говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь?
Думая, что это садовник, она говорит Ему: если ты унес Его, господин, скажи мне, где ты Его положил, и я возьму Его.
Иисус говорит ей: Мария! Она, оглянувшись (опять), говорит Ему: Раввуни!
Между этими двумя словами: «Мария!» – «Раввуни!» – молния любви, побеждающей смерть: крепче смерти любовь.
Вся устремилась к Нему, пала к ногам Его, чтоб ухватиться за них.
Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: Я восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, к Богу Моему и Богу вашему. (Ио. 20, 11–17.)
К людям, братьям Своим, приходит Брат человеческий, прежде чем взойти к Отцу.
XXII
Зная, что такое Воскресение, мы могли бы предвидеть, что неразрешимейший узел всех евангельских противоречий будет именно здесь, в Воскресных свидетельствах. Так оно и есть.
Когда Иисус «вознесся»? Мера времени здесь уже сломана в вечности. «Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу», – говорит Он Марии Магдалине в самый день Воскресения, а через семь дней, в следующий день воскресный, скажет Фоме:
руку твою вложи в ребра Мои. (Ио. 20, 27.)
Значит, между этими двумя днями вознесся. Так в IV Евангелии, а в III-м (24, 39) в самый день Воскресения говорит ученикам: «осяжите Меня»: значит, в тот же день воскрес и вознесся; но, уже взойдя на небо, опять сходит на землю, к ученикам. Так в Евангелии от Луки, а в Деяниях Апостолов того же Луки (1,3) возносится через сорок дней по Воскресении. В нынешнем конце Марка (16, 19) – в тот же день, а у Матфея (28, 16–20) – неизвестно когда, – вероятно, дней через пять по Воскресении, сколько нужно ученикам, чтобы вернуться из Иерусалима в Галилею.
«Здесь, в гробу, Его нет, ибо Он воскрес и восшел туда, откуда послан», – говорит Ангел женам в «Евангелии от Петра»:[1043] значит, в один и тот же миг воскрес и вознесся. «Празднуем день восьмой. Воскресный, в который Иисус восстал из мертвых и вознесся», – скажет Послание Варнавы.[1044]
Так же и пространственные меры сломаны в бесконечности. Откуда Иисус вознесся? В I Евангелии (28, 46) – с неизвестной горы в Галилее; во II-м (16, 12–19), – из Иерусалима, чуть ли даже не прямо из Сионской горницы; в III (24, 50) – из Вифании; в IV (21, 1–22), – неизвестно откуда, может быть, даже не восшел на небо, а ушел в земную даль по берегу Тивериадского озера; в Деяниях Апостолов (1, 12) – с Елеонской горы.
Все это и значит: того, что действительно было в явлениях Воскресшего, нельзя никакою только здешнею мерою измерить, никаким только здешним знанием узнать.
Но вот в каком-либо нечаянном движении слов Его – как то, к Марии: «Не прикасайся ко Мне», – мы прикасаемся как бы нашим собственным телом к телу Воскресшего, чувствуем, как неземною свежестью дышит на нас этот только что распустившийся, божественный цветок Не-тронь-меня, и вдруг узнаем, что это было, не могло не быть; знанием таким несомненным, как то, что я – я, мы узнаем, что Христос воскрес.
12. Воистину воскрес
I
В тот же день – (первый день Воскресения) – шли двое из учеников в селение Эммаус, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима.
Иосиф Флавий знает – в шестидесяти стадиях, двух-трех часах пешего пути в Иоппию Приморскую, значит, прямо на запад от Иерусалима – селение Эммаус, «Веспасианову Колонию», чем подтверждается историческая подлинность этого евангельского свидетельства.[1045]
Двое учеников, вероятно, из числа Семидесяти: один – Клеопа (сокращенное имя от «Клеопатр»), брат Иосифа, нареченного отца Иисусова, а другой, не названный, – по очень древнему церковному преданию, – Нафанаил из Каны Галилейской (Ио. 21, 2), или сын Клеопы, Симеон, двоюродный брат Иисуса, будущий епископ Иерусалима, мученик, распятый во дни Траяна:[1046] он-то и сообщил Луке, по тому же преданию, в конце 50-х годов, уже почти восьмидесятилетним старцем, о том, что произошло на пути в Эммаус.[1047] Если так, то возможно, что в свидетельстве Луки уцелело более или менее историческое воспоминание.
(Идучи же) разговаривали они между собою о всех происшедших событиях.
После двух бессонных ночей сами, может быть, не знают, спят или бодрствуют; застланы мутною пленкой глаза, как днем у птиц ночных. Все об одном говорят, точно бредят, – о терзающей тайне пустого гроба: – Гроб пустой – пустые речи жен, будто Мертвый жив. Если жив, где Он? Почему никто Его не видел? А если мертв, почему нет тела в гробу? Кто Его унес? Наши, или римляне, или Иосиф Аримафейский, или садовник? И зачем унесли Его, и куда положили? Темен без Него весь мир и пуст, как пустой гроб. А мы надеялись было…
II
Слышат чей-то легкий шаг за собой; кто-то нагоняет их, рядом с ними идет. Кто это? Судя по одежде, – паломник, пришедший на Пасху в Иерусалим, издалека, должно быть, из эллинского рассеяния; судя по голубым, край плаща окаймляющим кисточкам-канаффам, – книжник-раввин. Видя, как они побелели от пыли, что-то вспомнить хотят и не могут: застлана и память такою же мутной пленкой, как глаза. Что это за темные на ступнях, между ремнями сандалий, пятнышки? И для чего прячет руки в складках плаща? Прямо в лицо ему смотрят, но видят неясно, как будто сбоку, краем глаза. Лицо, – как у всех, слишком обыкновенное, похожее на все человеческие лица, чтобы вспомнить его, если когда-нибудь и видели.
1042
Acta Thaddei, VI. – Tatian., Diatessaron, ad Joh. 20, 1–18. – Ephra,m Syrus. – Pseudo-Justin., Quaest. et respon. ad Orthodox. – W. Bauer, Das Leben im Zeitalt, d. N. T. Apokr., 263.
1043
Ev. Petri, XII, 9.
1044
Barnab., Epist., XV, 9.
1045
Joseph., Bell., VII, 6, 6. – Brandt, 375. – Keim, IH, 554. – Renan. Apotres, 1923, p. 19.
1046
Euseb., H. E., Ili, 11, 2. – He
1047
Klosterma