Иисус Неизвестный

всходила толпа,

, – живо вспоминает, как бы глазами видит, Марк. Если бы римский наместник не был так слеп к «презренным» иудеям, то пристальней вглядевшись в толпу, увидел бы, что это не настоящий народ, а поддельный, ряженый, – Гананова «кукла»: частью сиганимы, «стражи-блюстители» храма, дети знатных левитских родов; частью же храмовая челядь, слуги и рабы первосвященников, – самая черная чернь, заранее наученная, что, когда и по какому знаку делать; готовая, в угоду господам своим, не только «Сына Давидова», но и самого отца послать на крест.

Первосвященники… возбудили чернь (научили,

)… как погубить Иисуса. (Мт. 27, 20.)

XIX

К празднику же (Пасхи) наместник имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели. (Мт. 27, 15).[903]

Был у них тогда знаменитый узник, по прозвищу Варавва, —

так, у Матфея (27, 16), а у Марка (15, 7):

в узах был (некто) Варавва, совершивший вместе с другими бунтовщиками убийство в народном возмущении.

И, наконец, у Иоанна (18, 40), – «разбойник», ληστής, а в некоторых кодексах,

, «атаман разбойничьей шайки».[904]

В нашем каноническом чтении,

, – имя, а в древнейших и лучших кодексах Матфея и, может быть, Марка, – только прозвище: Bar Abba, что значит по-арамейски: «Сын Отца» – «Сын Божий», – одно из прозвищ Мессии; полное же имя: Иисус Варавва,

.[905] Так, в лучших кодексах Матфея, читал Ориген, и глазам своим не верил: «имя Иисуса, должно быть, еретиками прибавлено, потому что оно неприлично злодею».[906] Как будто все в этом деле – не самое «неприличное», что было когда-либо в мире. Нет, лучшая порука в исторической точности всего Матфеева свидетельства о суде Пилата – то, что это страшное и отвратительное созвучье имен, как бы дьявольская игра слов: «Иисус Варавва – Сын Отца», – здесь не умолчано.

Мы не можем не говорить того, что видели и слышали, —

скажут ученики Господни тем, «кто запретит им говорить об Иисусовом имени» (Д. А. 4, 18–20), поймут, потому что любят Его, что в Иисусовом имени – «все наоборот»: позор человеческий – слава Господня.[907]

Два «Мятежника», два «Освободителя», два «Христа»: Иисус и Варавва. Страшный тезка Сына Божия – сын дьявола. Выбор между ними сделает весь Израиль – все человечество, – мы знаем, какой.

XX

Этим-то созвучием имен: «Иисус Назорей – Иисус Варавва», и наведен был, вероятно, Пилат на простейшую и, как ему казалось, счастливейшую мысль: хитрого Ганана перехитрить, поймать в ловушку и спасти Невинного Помня, как встречен был «царь Иудейский», пять дней назад, в торжественном шествии в Иерусалим, мог ли сомневаться Пилат в выборе народа между «двумя Иисусами»?

Итак… сказал им: кого же хотите, чтобы я отпустил вам: Иисуса Варавву или Иисуса, которого вы называете Мессией-Царем? (Мт. 27, 17.)

Тогда закричали все. не Его, но Варавву! (Ио. 18, 40).

Вряд ли понял Пилат сразу, что сделал; но вдумался – понял: «перехитрил Ганана, поймал в ловушку, спас Невинного!» – внутренне скрежетал на себя зубами. Хуже всего было то, что поставить рядом с осужденным на смерть злодеем Невинного – косвенно признать и Его достойным казни.

XXI

Крик в толпе усиливался; надо было что-нибудь решить.

Что же хотите вы, чтобы я сделал с тем, кого называете вы «царем Иудейским»? (Мк. 15, 12)

Только что это сказал, понял Пилат, что сделал новую глупость.

Распни Его, распни!

закричали все (Ио. 19, 6).

Снова Пилат возвысил голос:

…какое же зло сделал Он?

Если бы эти беснующиеся могли что-нибудь слышать, какую страшную силу имел бы для них этот вопрос, в устах язычника – «пса»!

Я ничего достойного смерти не нашел в Нем. Итак, наказав Его, отпущу. (Лк. 23, 22.)

Но еще сильнее закричали все:

если отпустишь его, ты не друг кесарю: всякий, делающий себя царем, – противник кесарю! (Ио. 19, 12).

Глупость за глупостью, – увязал Пилат в трясине. Понял, что уже не Иисуса надо спасать, а себя. Медленно проплыли перед глазами его, в желтом тумане хамзина, две красные тени, – страшный старик на Капрее и подлый наушник его, Сейан.

Бедный Пилат! Тщетно унизил «величие» римского суда, majestas immensa Romana; тщетно метался между Гаввафой и Преторией. Будет, может быть, спокойнее, когда увидит воду, мутнеющею от крови растворенных жил.

XXII

Услышав это слово («ты не друг кесарю»)… сел Пилат на судейское место. (Ио. 19, 13), —

«курульное кресло»,

, осененное римским орлом, держащим в когтях, над пуком связанных копий, дощечку с четырьмя заповедными буквами: S. P. Q. R. – Senatus Populusque Romanus.

На площади сделалась вдруг тишина: знали все, что когда судия сел на судейское место, то объявлен будет приговор.

Ликтор, подойдя к Пилату, подал ему две сложенные восковые дощечки – письмо Клавдии.[908]

Праведнику тому не делай никакого зла, потому что я сегодня во сне много за Него пострадала (Мт. 27, 19), —

прочел Пилат.

Зришь ли, как всей своей тяжестью зыблется ось мировая?[909]

Сломится ось еще не совсем, – снова починится; но по тому же месту сломится опять, уже совсем, и рухнет всей своей тяжестью. Сидя в мутнеющей от крови воде, вспомнит Пилат, как сидел тогда на Гаввафе, спасая Невинного.

Поднял руку судия, не смея взглянуть в лицо Подсудимого, и сказал:

вот Царь ваш!

Но они закричали: возьми, возьми, распни Его!

Пилат говорит им: царя ли вашего распну? Первосвященники же отвечали: нет у нас иного царя, кроме кесаря! (Ио. 19, 14–15.)

Лучше играть в руку Ганану нельзя было, чем играл Пилат, сам на свою голову бунтуя народ.

«Видя, что смятение, θόρυβος, увеличивается» (Мт. 27, 24), – сам, как будто нарочно, подливает масла в огонь. Если бы даже была здесь не Гананова «чернь», а настоящий «народ» – весь народ Божий, Израиль, то в ярость пришел бы и он, оттого что язычник – «пес», ругается над святейшей надеждой Израиля – Мессией.

В этом: «

, возьми, возьми Его!» – слышится как бы крик задыхающейся ярости. Тот же крик, в двух шагах от той же Гаввафы, послышится, лет через двадцать, когда будет требовать народ смерти Павла:

истреби от земли такого, ибо ему не должно жить! – … кричали, метали одежды и бросали пыль на воздух. (А. Д. 22, 22–23.)

Смотрит Пилат на искаженные бешенством лица, на горящие нечеловеческим огнем глаза, и кажется ему, что это не люди, не звери, а дьяволы.

XXIII

Казни Его требуют не все; иные плачут, —

903

Римский обычай отпускать к празднику осужденного узника, и вне Евангелия, исторически несомненно засвидетельствован, – Vinelli, Papiri greco-egizii, п. 61, от 86–88 гг., приговор египетского наместника Септимия Вегета о Фабиане: «Хотя ты и достоен бичевания, милую тебя, ради народа». – Lagrange, Marc., 413–414. – Tit. Liv., V, 3. – В праздник lectisternia <лектистерний – (лат.) – в Древнем Риме обряд подношения еды статуям одного или нескольких богов>, освобождались узники. – Joseph., Ant. XX, 9, 3: «по заступничеству первосвященника Анана, помилованы осужденные сикарии». – Р. W. Smidt, Die Geschichte Jesu, II, 1904, s. 385. – Deisma

904

Zahn, 368.

905

Кодексы Syro-Hieros., Evangelar. hierosol. и многие другие. – R. A. Hoffma

906

…Ne nomen Jesu conveniat alicui iniquorum. – Origen., in Mat. comment., ser. lat. 121, ed. Lomm., IV, 255, ser 121. – W. Bauer, Leb. Jes. im Zeitalt, der N. T. Apokr., 527. – Klosterma

907

«Тайну», mysterium, в этом «подобии имен», similitudo nominum, предчувствует и Ориген – Orig., Comment, in Matth., 121.

908

«Жена послала ему сказать», Мт. 27, 19. Но тайну вещего сна могла ли доверить Клавдия третьему лицу, зная, сколько в этом деле об «оскорблении величества» может быть вокруг Пилата доносчиков? Вспомним Светония (Tiber., 61): «верить не отказывались никакому доносчику».

909

H. Holtzma