Страница 153 из 184
Весь грех, все зло, все проклятие мира Он должен был больше, чем на Себя поднять, – принять в Себя, чтобы не извне, а изнутри одолеть, как бы соучаствуя во зле мира. Вот какою тяжестью «вдавлены колена Его в твердый камень, как в мягкий воск».
…Если их (людей) не простишь, то изгладь и меня из книги Твоей (Исх. 32, 12), —
молится Моисей об Израиле; молится и Сын человеческий – Брат человеческий – о братьях Своих.
Надо было Сыну сделать выбор между миром и Отцом, – как бы разлюбить Отца – вот чего ужасается Он больше всего; не физических страданий, не смерти, а этого. Он один, Отца бесконечно любящий, Сын Единородный, будет страдать бесконечно. Отцом оставленный, как бы «отверженный», «проклятый». Вот что значит Сошествие в ад.
XIX
Иисус победил Агонию – это мы знаем по свидетельству всех четырех евангелистов; знаем даже с почти несомненною точностью, когда победил.
И приходит в третий раз (к ученикам), и говорит им: вы все еще спите и почиваете? Кончено; пришел час: вот предается Сын человеческий. (Мк. 14, 41.)
«Кончен»,
, сон учеников, и Его агония кончена:[850] значит, победил ее между вторым и третьим приходом. Как победил, мы не знаем, но знаем, чем: тишиной. Так же и этой буре в сердце Своем, как той, на Геннисаретском озере, сказал:
умолкни, перестань, —
«и сделалась великая тишина» (Мк. 4, 39).
В Ветхом Завете Лица Божественной Троицы являются в образе Ангелов. Если и здесь, в Гефсимании, «явление Ангела с небес» есть сошествие Духа-Матери, то все понятно.
Матерь Моя – Дух Святой,
, – говорит Иисус в «Евангелии от Евреев».[851]
Сын Мой! во всех пророках Я ожидала Тебя, —
(так на родном Иисуса и матери Его арамейском языке, где «Дух Святой», Rucha, – женского рода), —
да приидешь, и почию на Тебе, ибо Ты – мой покой – Моя тишина, —
говорит Сыну в том же «Евангелии от Евреев» Матерь-Дух в первом Крещении, водою; так же могла бы сказать и в этом втором Крещении, кровью.[852]
Очень возможно, что явление Ангела у самого Луки, не внешнее, а внутреннее, заключено и в свидетельстве Марка, где так велика и, вероятно, сознательна противоположность между немощью плоти и «упадком духа»,
, в агонии Господа, и непоколебимою твердостью, мужеством Его, в ту минуту, когда он уже слышит приближающиеся шаги «князя мира сего «– Иуды – Диавола:[853]
вот приблизился предающий Меня. (Мк. 14, 42.)
Марково свидетельство совпадает с Иоанновым (14, 30):
князь мира сего идет и во Мне не имеет ничего.
«Кончено; пришел час», – говорит Иисус с совершенным спокойствием о том самом часе, о котором только что молился до кровавого пота, чтоб миновал Его.
…С сильным воплем принес мольбы… Могущему спасти Его от смерти и был услышан. (Евр. 5, 7.)
Тихим дыханием Духа-Матери Сын победил Агонию – победит смерть.
XX
Встаньте, пойдем; вот приблизился предающий Меня. И тотчас, как Он еще говорил, приходит. Иуда, один из Двенадцати, —
«один из Двенадцати», – повторяют все три синоптика, как бы с содроганием последнего ужаса, —
и с ним толпа черни с мечами и кольями, от первосвященников и книжников, и начальников.
Предающий же дал им знак, сказав: Кого я поцелую. Тот и есть; схватите Его и ведите осторожно. (Мк. 14, 42–44).
Сделать знаком предательства поцелуй такой любви, какая была между Иисусом и учениками, не мог бы человек, если бы, в самом деле, не «вошел в него сатана».
«И подойдя» (издали, должно быть, потихоньку, крадучись), —
вдруг приступил к Нему и говорит: Равви![854]
В некоторых кодексах Марка – дважды: «Равви! Равви!» – как будто заикается, – язык не поворачивается у него сказать здесь, у Марка, то, что говорит у Матфея (26, 49):
радуйся, Равви!
.
Так по-гречески, а по-арамейски: schalom al êka, Rabbî – «мир тебе, Равви!»
И поцеловал Его, —
нежно-почтительно – в руку, или, еще нежнее, – в уста. Смрадное дыхание Духа Нечистого в целовании любви – вот последнее прощание Сына Божия с людьми. Но если бы князь мира сего заглянул в миг целования со страшным вызовом через глаза Иуды в глаза Иисуса, то увидел бы, что уже «не имеет в Нем ничего»: Он уже все победил, – и это.
Иудина лобзания не поняли или не вынесли ни Лука, ни Иоанн. В III Евангелии (22, 47) Иуда только «подходит к Иисусу, чтобы поцеловать Его», но неизвестно, целует ли; а в IV-ом поцелуй умолчан совсем.
Иисус же сказал ему: друг! для чего ты пришел?
Так у Матфея (26, 50), а у Луки (22, 48):
Иуда! целованием ли предаешь Сына человеческого?
Как ни верно и ни сильно выражают оба эти слова то, что произошло, вероятно, без слов, потому что на языке человеческом для этого нет слова, – молчание Господне у Марка все-таки вернее, сильнее: здесь уже последняя тишина победы.
XXI
И возложили на Него руки, и схватили Его, —
пользуясь, должно быть, той минутой, когда Одиннадцать, все еще не понимая, что значит поцелуй Иуды, – «одного из Двенадцати», стояли, не двигаясь, как бы в продолжающемся оцепенении сна. Только тогда, когда уже воины схватили Его, – поняли.
Некто же из стоявших тут, вынув меч (из ножен), —
значит, был наготове —
ударил раба первосвященникова и отсек ему ухо. (Мк. 14, 43–47).
Кто этот ударивший, синоптики не знают; знает или догадывается только Иоанн (18, 10): Симон Петр.
Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в место его, ибо все, взявшие меч, от меча погибнут.
Это едва ли возможное и вероятное здесь порицание, – может быть, воспоминание о Нагорной проповеди:
злу не противься (Мт. 5, 39), —
только – в I Евангелии; в IV-м (18, 11), – проще и естественнее, – кажется, без всякого порицания:
вложи меч в ножны; Мне ли не пить чаши, которую дал Мне, Отец?
В III Евангелии (22, 49–51), – еще дальше от порицания и, может быть, исторически еще вероятнее:
бывшие же с Ним, видя, к чему дело идет, сказали Ему: Господи! не ударить ли нам мечом?
И, не дожидаясь ответа, один из них ударяет.
Тогда Иисус сказал: оставьте, довольно,
.
В греческом подлиннике здесь, хотя слово иное, но смысл почти тот же и такой же далекий от порицания, как в том слове, на Тайной Вечере:
…Господи! вот у нас два меча. Он сказал им: довольно.
. (Лк. 22, 38.)
Но, кажется, и здесь опять молчание Господне у Марка исторически подлиннее и религиозно вернее всего.
Тем, что здесь ученик, обнажающий меч за Учителя, не назван по имени, подтверждается косвенно то, что это сам Петр (никогда в свидетельствах своих не выступающий вперед, разве только в тех случаях, когда это нужно, чтобы обличить себя и покаяться); подтверждается и то, что такое «противление злому» самому Петру-Марку не кажется злом: будь он действительно осужден Иисусом, то, уж конечно, не преминул бы вспомнить об этом, чтобы лишний раз обличить себя и покаяться.
850
Lagrange, Marc, 391.
851
Origen, in Joan, Τ. II, 6, Οpp., IV, 63, 39. – Resch, Agrapha, 216.
852
Hieronym., Comment. in Isai., XI, 2 – Resch, 234.
853
M. Goguel, La vie de Jes., 1932, p. 478–479.
854
Кажется, так понимают Joh. Weiss, Die Schrift. d. N. T., I, 205, H. J. Holtzma