Страница 2 из 32
Кто сказал, что размер имеет значение! Пусть во мне шесть кило, зато я прекрасно расправляюсь с большими собаками. Вот только намедни так погонял огромного добермана! Я бы разделался с каждой встречной овчаркой, если бы Мама меня у них не отнимала. Обычно она подбегает ко мне в тот момент, когда я с громким лаем наскакиваю на чужака, и хватает на ручки. После этого она извиняется перед хозяевами овчарки: «Простите, это ведь терьер, хоть и заячий, я ничего не могу с ним поделать». И шлепает меня по попке, но это даже не обидно и совсем не больно. А один раз, когда я пытался съесть какую-то противного вида, не слишком крупную собаку, Мама так торопилась, что споткнулась и упала — прямо на меня. Но не придавила — я успел вывернуться. Поднявшись, она поспешно отвела меня в сторону, приговаривая: «Это надо же до такого додуматься — напасть на питбуля!»
По мне, так родители даже слишком серьезно относятся к своим гулятельным обязанностям, тащат из теплого дома на улицу даже тогда, когда мне этого не хочется, и главное, заставляют ходить лапами. Мне, честно говоря, больше нравится часть пути ехать на ручках — и комфортно, и видно далеко. С высоты удобно также лаять на больших собак — пусть знают, с кем имеют дело!
В общем, на родителей мне грех жаловаться, хотя кое-что меня в них и раздражает. Но и сам я — пес почти идеальный. «Ангел во плоти» — так называет меня соседка Наталья Александровна, моя любимая бабушка. Я ее так и зову — Бабушка. Я не кусаюсь. Я не пачкаю дома (за исключением редких несчастных случаев). Я ничего не подбираю на прогулках (ну разве что иногда косточки, особенно ароматные, которые так приятно отбирать у ворон). Я не валяюсь в падали и прочем гэ (лишь изредка, когда попадаются особо привлекательные дохлые мышки). Я не вхожу в лифт, если кто-нибудь до меня там написал. Я не выпрашиваю кусочки со стола (кажется, кто-то из великих двуногих — тех, кого чтит Мама, — сказал: «Ничего не проси, сами дадут»). Я не ворую (ну, подворовывал сперва, пока не убедился, что голодным здесь не оставят). Я ничего не порчу и ничего не грызу из хозяйского — у меня свои игрушки, с которыми я расправляюсь, как захочу. Я послушный — почти всегда. Я не пропадаю на прогулках — далеко от родителей не отбегаю и всегда возвращаюсь, когда меня позовут.
Правда, иногда мне хочется пойти не по тому маршруту, который выбирает Мама, и тогда я мчусь со всех лапок, изредка оглядываясь, чтобы убедиться, что Мама бежит за мной. Когда Мама меня догоняет, она обычно так выдыхается, что ругается не слишком сильно. С Папой, увы, такие штучки не проходят. Один раз, правда, Мама потерялась. Это было зимой, и я решил исследовать совершенно незнакомый мне район, с другой стороны домов; Мама туда никогда меня не водит, потому что, как она объясняет, там живут страшные дикие собаки. По своему обыкновению я стрелой пересек двор и побежал к чужому детскому садику. Обследовав местность, я оглянулся, но Мамы нигде не было. Не было, впрочем, и диких собак. Я побегал вокруг — Мама исчезла. Я как-то не учел, что по дороге была обледеневшая горка, которую Мама на своих двух ногах, да еще на каблучках, не смогла одолеть. Ну что же делать? Я хорошенько обнюхал детскую площадку и решил возвращаться тем самым путем, которым мы часто ходим с Мамой. В конце концов, вдруг она заблудилась и не найдет без меня дорогу домой? На полпути я ее встретил и решил, раз уж она нашлась, погулять еще немножко. Она меня звала плачущим голосом: «Тим, Тимоша, ко мне, ну пожалуйста», а когда я наконец подошел к ней, то схватила меня на руки и одновременно и целовала в мордочку, и шлепала по попке. Вот и пойми этих людей! Оказывается, меня разыскивали уже соседи и дворники — такую панику она развела!
В общем и целом, я — настоящий подарок, и родители должны быть благодарны за то, что я у них есть. Они меня любят, и я их тоже люблю, но не преклоняюсь перед ними, как некоторые знакомые мне собаки перед своими хозяевами. Они — всего лишь люди, но не боги. Конечно, когда они уезжают, я переживаю, но это не значит, что я теряю сон и аппетит. Папа часто ездит в командировки, и я нервничаю, когда вижу, что родители вытаскивают чемоданы. Обычно Папа уезжает ненадолго, но один раз его не было всю осень и всю зиму. Не было не только его самого, но и его вещей. Он, правда, несколько раз появлялся, когда Мамы не было дома. Без него было скучновато, зато я стал единственным мужчиной в доме, и мне это понравилось. Мама в это время ухаживала только за мной, что тоже было очень приятно. «Папа нас с тобой бросил, но не бойся, мы найдем себе другого Папу», — говорила она, прижимая меня к себе. Что значит бросил? Вот меня бросили — выгнали, между прочим, на улицу, а тут мы продолжали жить в своей квартире по-королевски, не хуже, чем с ним. В доме все время было много гостей, все со мной играли, но другого Папы мне, пожалуй, не нужно. Когда хозяин в конце концов вернулся, у нас с ним были крупные разборки на тему — кто в доме главный? Особенно мне не понравилось, что он претендовал на мой диван в гостиной — мой собственный, потому что Мама почти никогда им не пользовалась. Впрочем, ее я бы туда пустил. Один раз мы так из-за этого дивана с Папой поцапались, что мне даже пришлось его укусить, а он гонялся за мной по всей квартире с тапочком наготове, но так и не догнал — я успел спрятаться под кровать. Сейчас наши отношения наладились, но мне все равно приходится порою на него порыкивать.
Дом наш огромный, в нем много подъездов (больше семи, до семи я считать умею). Здесь живет много собак, с некоторыми мы дружим, а другие — мои заклятые враги. Я — главный пес своего пятого подъезда и отстаиваю это положение всеми способами. Поэтому я готов съесть боксершу Катю, Нику, черного терьера, толстого черного такса Трафа и особенно — Цезаря, английского спаниеля, труса и дурака.
так поется в одной песенке, которую любят мои родители.
Цезаря все собаки гоняют, даже его родной брат Браун. Браун — совсем другой, вполне достойный пес, мы с ним часто гуляем, к тому же он живет в другом подъезде. Еще в нашем подъезде живут два пожилых пса, белый пудель Рубик, его хозяева циркачи, и рослый метис Никки. К ним я никогда не вяжусь, стариков я уважаю.
Иногда соседи меня укоряют — чего я набрасываюсь на собачьих девочек, ведь я мальчик и должен к ним относиться по-джентльменски? Не знаю, как насчет джентльменов, но наши суки — отнюдь не леди (Мама очень любит мультик про собачку по имени Леди). Благородства в наших собаках женского пола — ни на грош, зато гонору и стервозности — хоть отбавляй! Вот взять хотя бы Кнопку — мини-кокер, от горшка два вершка, а как меня увидит, злобно лает во всю глотку, спрятавшись за свою хозяйку и просовывая голову меж ее ног, и мне приходится забираться к Маме на ручки — от греха подальше. Эта только лает, зато в дальнем подъезде живет маленькая злющая такса, очень похожая на крысу, моя Мама так ее и называет — Крыска Лариска, хотя ее на самом деле зовут как-то по-другому. Так вот, она меня укусила безо всякого повода с моей стороны и даже без предупреждения. Пребольно, надо сказать, укусила. Теперь на всякий случай шарахаюсь ото всех девочек-такс. И чего взять с этих девчонок? Непривлекательные они какие-то… То ли дело — кобели, особенно маленькие. Что-то в них есть особенное, и это особенное вызывает во мне непонятные смутные чувства. Впрочем, родители не дают мне всласть наиграться с кобельками, поэтому приходится, придя домой, заниматься сексом со своими мягкими игрушками. Не понимаю, как уважающий себя кобель может гоняться за суками.
Когда я влюбляюсь в кобельков и играю с ними, Мама оттаскивает меня от них, тащит домой и называет «голубым» и «извращенцем». Мне это не нравится. Интересно, чем они с Папой занимаются, когда выгоняют меня из постели? Разве это не извращение — ведь гладить и ласкать нужно меня, а не друг друга, в конце концов, я и создан для того, чтобы меня чесали и тискали! Как-то раз одна пожилая дама из моих поклонниц назвала меня «весьма продвинутым современным молодым человеком», вот это мне по душе!