Великий перевал

— Да это совсем мальчишка!

— Тем хуже-с! Тем хуже-с, — крикнул полковник, — с молоду пропитался коммунистической заразой... Это-то самое страшное... Вы, конечно, рады потакать...

— Да разве я возражаю!.. Я просто говорю...

Между тем к хорам приставили садовую лестницу, и бритый ротмистр слез по ней в зал.

— Когда отломилось украшение, — говорил он с торжествующим видом, — меня словно что-то в бок толкнуло: шпионят. Не говоря никому ни слова удаляюсь и иду на хоры. И что же я вижу? Вот этот самый мальчишка лежит и, понимаете ли, подслушивает во всю...

— Ах, негодяй!

— Но у вас, ротмистр, кровь на галифе.

— Этот мошенник был вдобавок с какою-то собакою, которая меня укусила... боюсь не бешеная ли.

— Ну, что вы! Бешеная собака зимою!

— А что же! Сколько угодно!..

— Но как он проник в дом? — воскликнул полковник, — кто стоял на часах?

— У парадного Нахинчук, а у заднего крыльца Прохоров.

— Позвать обоих!

Вася поглядел на Дьявола Петровича.

Тот созерцал его с тупым недоумением и пока что, повидимому, не собирался вмешиваться в эту историю.

Часовых привели.

Прохоров видел только одну собаку, которая залаяла на него и юркнула в дом, а потом вылетела из дому и с визгом помчалась на деревню.

Нахинчук узнал Васю и доложил, что мальчик этот просился в дом, говоря, что имеет дело до Дьявола Петровича.

— Известен он вам? — спросил полковник, обращаясь к атаману.

— Известен... то-есть подобрал его по дороге. Бродяга какой-то.

— Позвольте, вы даже не знаете, кто это ?

— Да бродяга... по-французски говорит...

— Как говорит по-французски? Что за ерунда.

— Ей-богу говорит... по крайней мере говорил, что говорит...

Дьявол Петрович окончательно сбился и побагровел от смущения. Ему вдруг пришло в голову, что Вася обманул его и вместо французского языка просто нес какую-то тарабарщину.

— Как же можно принимать в свой отряд неизвестно кого? — возмущался полковник.

У Васи вдруг мелькнула в голове блестящая мысль.

— Я племянник здешней помещицы, — сказал он по-французски, — моя фамилия Стахеев.

Офицеры выпучили на него глаза.

Мальчишка в драном тулупе говорит по-французски, да еще называет себя Стахеевым.

— Как же ты попал сюда? — воскликнул полковник.

Вася смутился и краска залила его щеки, а сердце замерло. Он сообразил, что нельзя было сказать правду. Разве мог он объявить этим белогвардейцам, что он пробирается в красную Москву. Мысль его напряженно работала.

— Случайно, — пробормотал он, — отбился от родных в Одессе... а потом... потом...

— Да где вы-то его подобрали? — обратился полковник к Дьяволу Петровичу.

— Я? На поезде с консервами... то-есть... нет...

Полковник вдруг выкатил на атамана свои свирепые глаза.

— Дьявол Петрович, — гаркнул он, — тон ваш мне не нравится!.. Не вы ли случайно подослали этого слишком любопытного молодого человека?

— Что вы, полковник!.. Я вам ясно говорю, мы его подобрали на поезде с консервами... предназначавшимися для... (тут Дьявол Петрович слегка закашлялся) для красных... Мы этот поезд... реквизировали!

— Стало быть, он красный! Как же иначе он попал на поезд? И откуда шел поезд? Я не понимаю! Потрудитесь объяснить все как следует.

— Разрешите мне сказать два слова, полковник, — произнес ротмистр, не перестававший гордиться своим подвигом, — по-моему лучше допросить самого мальчишку. Дьявол Петрович поступил, конечно, очень опрометчиво, приняв в свою шайку... виноват, в свой отряд неизвестного человека, но это беда поправимая. Что он Стахеев, это, разумеется, басня, выдуманная тут же на месте. Вернее всего, что это сын кого-нибудь из прежних революционеров эмигрантов... Этим объясняется его знание французского языка... Я знаю подобные случаи. Дети всегда идут в родителей... за редкими исключениями... Мой совет допросить его как следует, а если он будет отнекиваться или лгать...

Ротмистр тут сделал паузу, поглядел на Васю и произнес со вкусом:

— Повесить!

Ему, очевидно, очень хотелось доказать, что Вася действительно шпион, и что он не зря затеял всю эту суматоху.

— Слышишь? — грозно спросил полковник, обращаясь к Васе, — говори всю правду, иначе...

— Я вам сказал правду, — отвечал Вася, тщетно придумывая, чтобы еще сказать, — я отбился от родных... денег у меня не было, вот я и влез в поезд с консервами.

— Где?

— В О... в Одессе...

— Как же из Одессы мог итти поезд с консервами, предназначавшимися для красных?

Дьявол Петрович краснел и бледнел.

— Не будем ссориться, — вмешался ротмистр, — помните, что утром нам всем предстоит одно и то же дело. Очевидно, люди Дьявола Петровича по ошибке ограбили своих же белых.

— Вот именно по ошибке, — радостно прохрипел атаман.

— А куда ехали твои родные? — продолжал полковник, искоса хмуро посмотрев на атамана.

— В Константинополь.

— И, чтоб их догнать, он сел в поезд идущий на север! Очень натурально! — расхохотался ротмистр.

Полковник вдруг засверкал глазами, и хватил по столу кулаком.

— Говори правду, мерзавец, — рявкнул он.

«Феникс бы на моем месте наверное что-нибудь придумал,» — с отчаянием подумал Вася.

— Уверяю вас, — начал было он.

— К чорту! Запереть его для размышления в подвал! Если не одумается, — повесить.

— Совершенно правильно. Если бы он был в самом деле Стахеевым, разве он стал бы подслушивать? Явился бы прямо к нам и заявил...

— Вы, ротмистр, молодец! У вас нюх!

Вася словно в бреду почувствовал, как грубая рука схватила его за шиворот и поволокла через знакомую с детства переднюю. Еще один коридор, лесенка, и он очутился в холодной кладовой. Непроницаемый мрак окутал его. Вася вдруг понял, что ему нечего надеяться на спасение. Завтра утром он будет повешен. Красные на сахарном заводе будут захвачены врасплох!

Крыса с шуршанием пробежала у него под ногами. Вася сел на какой-то ящик и подобрал ноги.

Ему вдруг ясно представилась Москва, украшенная красными флагами, Сачковы, Федор. Но это видение исчезло и вместо него появилась перекладина и на ней петля. Вася в ужасе закрыл глаза.

VII. ПЕТЬКА ОСУЩЕСТВЛЯЕТ СВОЙ ПЛАН

— Ну, что, товарищ, как дела?

— Да белых много в окрестностях шляется.

— А бандиты?

— И бандиты тоже.

— А ведь товарищ Баранов раньше чем завтра не успеет подойти! Да и то к вечеру!

— Ну, до завтрашнего вечера они вряд ли на вас нападут! Почем они знают, что нас так мало?

— Чорт их знает!..

Такой разговор происходил ночью между красноармейским командиром и одним из красноармейцев. Они сидели в бывшем директорском кабинете сахарного завода.

Завод давно уже не работал.

Когда-то внушительный кабинет теперь представлял довольно плачевное зрелище.

Обивка с кресел и диванов была сорвана. Стеклянный шкаф, где хранились прежде всевозможные образцы сахара, был разбит, а сахар, очевидно, съеден.

Когда красные пришли на этот завод, он был уже весь разграблен какими-то бандитами.

— А что если нам первым ударить на белых?

— Рискованно, чорт побери! Их там много! Когда подойдет Баранов, тогда другое дело.

— А если он и завтра не подойдет?

— Ну, как же так?

— А очень просто! Гражданская война! Тут ни в чем нельзя быть уверенным. Как бы ему белые дорогу не отрезали. Впрочем, утро вечера мудренее.

— Правильно, товарищ.

Командир положил на ободранный диван свою шинель и собирался лечь спать, как вдруг в кабинет быстро вошел молодой красноармеец.

— Товарищ командир, — сказал он, — там какой-то мальчик прискакал верхом, хочет вас видеть. Говорит по важному делу.

— Откуда он прискакал?

— Из «Ястребихи».

— А, пусть войдет! Это интересно.

В кабинет вошел мальчик, весь раскрасневшийся от быстрой езды по морозу.