Страница 13 из 16
Институт ИФА РАН Георгия Голицына, институт Планка (Германия), возглавляемый Нобелевским лауреатом, другом Голицына и России Крутценом, сразу бросились опровергать. Их расчет, пока тоже теоретический, был: 6 мегатонн/ год. И вот замеры ТРОИКи доказали правоту Крутцена – Голицына: 6 мегатонн, и не из дырявых газпромовских труб, а из болот! Последнее утверждение (источники выброса) всякий помнящий термин градиент может представить: точные замеры приводят по нарастанию концентрации к месту выброса газа.
Есть, кстати, о чем тут задуматься. Ошибка в 6,7 раза… Те, насчитанные за грант ЕС, 40 мегатонн – тоже своего рода «топливо» для работы антироссийской машины. «Научно-экологическое» подкрепление другой экспертной оценки, например, мадлен-олбрайтовской: «Несправедливо, что все богатства Сибири принадлежат русским». Как-то тревожно: Ученых нам часто преподносят: «надежа», последняя инстанция, эксперты, совесть нации… А вдруг у некоторых из научного оборудования остались только… долларометры и грантоскопы?
Та история имела еще одно характерное следствие. Нашу чудо-ТРОИКу захотели купить страны, прежде всего с большой территорией: США, Австралия, Канада. И тут с нашими американскими глобально-экологическими наставниками вышел полный конфуз. ТРОИКу, как было сказано, нельзя перевозить тепловозами. И настолько все привыкли к американским поучениям по «чистым, экологичным технологиям», что как-то и забыли об одном, по сути, сенсационном факте: железные дороги США до сих пор не электрифицированы! То есть, отстают от технико-экологического уровня советских дорог 1960-х годов! Еще – прекрасный повод задуматься о мотивах многолетних попреков грязным российским технологиям.
Эксперты и духовидцы Академик
Георгий Голицын
– Георгий Сергеевич, расскажите, пожалуйста, о начале своей научной карьеры.
– В университете, курса примерно с четвертого, я стал слушать лекции замечательного профессора Станюковича. В то время, в середине 50-х, как раз разворачивалась наша программа по термоядерному синтезу, и Станюкович был приглашен консультантом в Институт атомной энергии. Водородная тема требовала изучения различных свойств плазмы, а моя дипломная работа была посвящена некоторым из них. За этой работой следил академик Леонтович, который был главным теоретиком проекта и которого я считаю одним из своих учителей. Он и рекомендовал меня академику Александру Михайловичу Обухову, который дал мне некоторые задания. Тогда я был на последнем курсе, собирался идти в аспирантуру, но несколько колебался и в результате пошел к Обухову в Институт физики атмосферы, о чем за 45 лет работы ни разу не пожалел.
– Это было в…
– 1 февраля 1958 года. Институт был создан за два года до того. Академик Обухов в самом начале моей работы сказал: «Я хотел бы видеть вас геофизиком самого широкого профиля»… что в конечном счете и произошло. У меня есть работы по атмосфере Земли и других планет, по климату, по последствиям масштабной ядерной войны, в последние годы – по физике Земли, по землетрясениям, вулканизму. Ну а формальные шаги следующие: в 61 году защитил кандидатскую диссертацию, в 71-м – докторскую, с 79-го года – член-корреспондент, с 87-го – академик и с 1988-го по 2001-й – член Президиума РАН. Преподаю: один семестр в МГУ, один в МФТИ. Было несколько международных постов и званий. Из важных упомяну… Дважды избирался я членом Объединенного Научного Комитета, который управляет Всемирной программой исследования климата. А в 92–97 гг. был председателем научного совета Международного Института прикладного системного анализа, который занимается как раз глобальными процессами, управлением, социальным развитием. Расположен в Вене.
– Не на Голицын-штрассе, случайно?
– Нет… (Георгий Сергеевич улыбается), не на Голицын-штрассе[2]. Институт, если точнее, под Веной расположен.
– Еще достаточно интересной была работа в научном совете Нэшнел лэборатори Норт-Вест Пасифик. Крупный исследовательский центр, они постепенно от военно-стратегических работ перешли к окружающей среде.
– Георгий Сергеевич, а эта история с «ядерной зимой»…
– Последовательность была примерно следующая. Международный Совет Научных Союзов выпустил два больших тома о возможных последствиях ядерной войны, в подготовке которых я участвовал. Климат, атмосфера, почвы, воды… и социальные последствия. Этим очень озаботилась ООН, и в 87-м году была создана группа из 12 экспертов, от СССР был я. И по нашим трудам в декабре 88-го года была принята резолюция Генеральной Ассамблеи ООН. Хотя, если точно, то сам термин «ядерная зима» американский и более ранний. В 83 году Академия наук СССР проводила семинар по последствиям войны. А у меня тогда уже были работы о пыльных бурях на Марсе, и я стал разрабатывать модель для атмосферы Земли в случае больших объемов дыма и пыли. И выходило, что атмосфера будет сильно прогреваться, поверхность – остывать. Циркуляция атмосферы, конечно, изменится, испарение с поверхности океанов упадет, и т. д. В сентябре 83-го года все эти предсказания были опубликованы в Вестнике Академии наук. А в конце октября примерно на эту же тему вышла статья американских моих коллег и хороших знакомых. Я в это в время был в Стокгольме, там было некое мероприятие с участием короля по некоторым предметам, которые не затрагивает Нобелевская премия: математика, геофизика… Заседаем там, и вдруг звонок из Америки. Звонил такой… Карл Саган, знакомый мой хороший, он первый приветствовал мои исследования по атмосферам планет. Он и сообщил об этой теме.
– А о вашем предсказании климата на Венере…
– Планетами я занимался лет пятнадцать. Помню, в 1964 году наш директор Обухов сказал, что будет в Тбилиси конференция по общей циркуляции атмосферы, и предложил посмотреть по литературе, что известно по атмосферам других планет. Мы дали общий обзор, но меня этот вопрос заинтересовал и в 68–69 годах удалось набросать контуры такого общего подхода к моделированию климата: состав атмосферы, давление, количество солнечного излучения, размеры, скорость вращения планеты. И на основе подобных данных предсказать скорости ветров, разности температур и прочее. И с этим я был отправлен в октябре 1969 года на астрономическую конференцию в Техас. И там я докладываю, и о ветрах, и о том, что разница температур между экватором и полюсами очень мала. И тут произошло… как бы, такое «научное чудо». Выступает американский радиоастроном, с последними данными. Сложно объяснять технику, но, короче, они измерили излучение на большой базе, у них один радиотелескоп был в Бостоне, другой – в Сан-Франциско. Удалось определить, какое излучение идет от разных частей планеты: полюса, экватор светлой и темной части планет. И произошло полное подтверждение теории практикой, прямо на месте, в процессе этой конференции. Ну а когда в 1975 году наши отправили корабль на Венеру, подтвердилось и все остальное. В 1977 году американцы меня пригласили посетить Гарвардский университет и Корнельский, где работал Карл Саган. Слух о моем приезде разнесся по Штатам, стали приглашать во все центры, удалось посетить и обсерваторию на Гавайях, в Колорадо, НАСА в Вашингтоне. Тогда у них формировалась группа по Юпитеру – Сатурну и они очень настойчиво звали работать. Но сами понимаете, сколько инстанций на это должны были дать «добро».
– Еще есть популярная тема, тот техасский астероид, что шестьдесят пять миллионов лет тому назад подкосил динозавров.
– Эта тема как раз подробнее разработана у Сагана. Хотя модель поведения атмосферы тут близка к упомянутой «ядерной зиме». Упал астероид диаметром 10 км, воронка на полуострове Юкотан – 200 км. Энергия взрыва около 10 000 мегатонн, громадное количество пыли. Следы этой пыли найдены по всей планете, опознаются они по элементу иридию. Возникли гигантские пожары, следы их тоже найдены. Пыль по нашим расчетам, могла висеть около двух лет. Уже через несколько месяцев произошло существенное охлаждение поверхности, и по расчетам американских палеонтологов, вымерли все животные весом более 25 килограмм.
2
В честь посланник Голицына в Вене названа улица.