Последний сторож

А тайных агентов хватало, кроме того, на беду, не раз случалось, что безмозглые американские туристы лезли куда не надо, и, чтоб избавиться от нежелательных свидетелей сделок, Антонио волей-неволей и ими вынужден был заниматься. Он работал ночи напролет, исхудал, глаза ввалились; мне плакать хотелось, когда я на него смотрела. Что же тут удивляться. Как большинство мексиканок, я очень сентиментальна. А тогда мне было двадцать лет, кровь бурлила в жилах, и двигалась я с грацией молодой лани. Вечерами ходила на берег реки, смотрела на лодки контрабандистов и трупы дохлых собак, которые крутило течением. Вдыхала болотные запахи гниющих водорослей и рыбьих потрохов, слушала, как шуршат и снуют в траве крысы, и меня охватывала необъяснимая тоска. Я чувствовала, что пришла пора выходить замуж. Сами видите, с цветом лица у меня и сейчас все в порядке, но тогда я была — ну чисто кофе с молоком. Мой старший брат Антонио как-то сказал, что от меня возбуждающе пахнет джунглями. К сожалению, в замке этот запах полностью улетучился.

Конечно же, вокруг меня увивались толпы мужчин возрастом от шестнадцати до шестидесяти, и давно бы мне быть, в лучшем случае, изнасилованной, если бы не всеобщий страх перед Антонио. Боялись его так, что ближе чем на три шага не подходили.

А тем временем мне приглянулся Дарио Винсенте Рамос. Он жил с матерью в развалюхе на самой окраине Выселок и не носил усов. Работал у меня помощником официанта и помогал закупать продукты. Ему было ровно девятнадцать, глаза блестящие, огромные; стоило ему глянуть, как меня мороз продирал по коже, ноги подкашивались и «там» становилась мокро, — одним словом, все те же признаки, которые появились, когда я увидела вас, мистер Куба. Но вернемся к Рамосу. Однажды — мы как раз закупали мясо на рынке, а надо сказать, я всегда лично следила, чтобы мясо было наисвежайшее и самого лучшего сорта, такая уж я уродилась, — он отодвинул в сторону четверть коровьей туши, подошел ко мне близко-близко, дрожащей рукой сунул красную розу и убежал.

С тех пор я потеряла аппетит, охладела к готовке и голова у меня то и дело кружилась. Рамос начал сниться мне по ночам. Не то чтобы он был высокий, но очень тонкий в талии, так и подмывало перекусить его, а потом схрумкать целиком. Одет был всегда опрятно и чисто, и никакая жара, ни солнце, ни мясо ему были нипочем. Никогда не потел, и пахло от него всегда свежестью.

Я решила, что это ОН. Все думала, как бы придать ему смелости, сломать преграды, возникшие между нами по причине моего высокого социального положения. Для начала я назначила его главным поставщиком мяса. Это не прошло для меня даром — видеть я его стала реже. В поисках хорошего товара он добирался даже до Тигуаны. Тосковала я по нему страшно, но с каждой поставкой он присылал мне какой-нибудь знак своей любви — спрятанную в туше коровы или завернутую в пачку накладных красную розочку. Мне ничего не оставалось, как только просить Бога, чтоб Рамос поскорей отважился со мной заговорить. У меня крепло предчувствие, что минута эта близка.

И вот однажды вечером Антонио сказал, что ему предстоит большая работа: на ужин приглашены двенадцать гостей — все засланные агенты. Как обычно, вручил мне список с фамилиями, чтобы я могла разложить карточки у приборов. Равнодушно пробегаю глазами список, и вдруг — меня как током ударило. Среди двенадцати фамилий черным по белому значилось и его имя — Дарио Винсенте Рамос. Ноги подо мной подкосились, но я поняла, что должна быть сильной и спасти нашу любовь. К счастью, брат ничего не заметил. А я, собравшись с духом, выбежала из кухни, поймала такси и помчалась в Выселки. Дарио с матерью ели какую-то жалкую энчиладу. Запыхавшись, я влетела в их хибару и, предав разом и брата, и картель, посоветовала ему как можно скорей раствориться в воздухе.

Рамоса сначала затрясло, потом он оцепенел, потом потерял дар речи, а когда речь к нему вернулась, вышел вслед за мной и признался, что работает на конкурентов — картель братьев Авеллано Феликс из Тигуаны, но делает это исключительно ради того, чтоб поскорее разбогатеть и попросить моей руки, так как любит меня до белой горячки. Рыдая, я тоже призналась, что люблю его. И тогда он меня поцеловал — сначала в губы, потом в шею. Вам пока это неизвестно, мистер Куба, но я, как и большинство женщин с волосатыми ногами, страстная до потери пульса. И если бы не то, что он торопился, да и я тоже, кто знает, осталась ли бы я до сих пор девицей. Рамос сказал, что я для него все — небо и земля; должна заметить, что он всегда выражался изящно. Упав передо мной на колени, он умолял, чтобы я его ждала. Поклялся, что через месяц, самое большее через два, подаст мне тайную весточку, и испарился вместе с матерью.

Восемнадцать лет я его ждала. Носила черные платья, не втыкала в волосы цветов, оправила в рамку засушенную розочку, ту самую, которую Дарио подарил мне на рынке, и повесила ее под портретом матери, и со всей своей неизрасходованной женской страстью ждала, сознавая, что могу открыть перед ним врата рая.

В марте, когда подходил к концу девятнадцатый год ожидания, кто-то ненароком вскользь упомянул, что встретил Дарио в Сан-Франциско. Что в мексиканском районе он держит ресторан «Вива Мексика» и что у него жена и трое детей. Сперва я только рассмеялась, потому что не поверила, но когда человек поклялся мне гробом матери, надела новое платье из красного шелка, лакировки на шпильках, тонких как острие ножа. Взяла паспорт с искусно подделанной американской визой и, ни слова не сказав брату, отправилась в путь.

Эта его забегаловка снаружи выглядела еще более-менее прилично, но когда я прочитала вывешенное в окне меню и заглянула через стекло внутрь, сразу поняла — обыкновенная заплеванная столовка. В баре напротив я выпила два стаканчика текилы в ожидании, пока он выйдет. Ждала то ли четыре, то ли пять часов кряду, но что такое пять часов по сравнению с девятнадцатью годами!

Дарио вышел около шести. Увидев меня, побледнел как скатерть, глаза у него сделались квадратными, а рубаха стала мокрой от холодного пота. Волосы его слегка поседели, но талия по-прежнему была тонкой, как у куколки. Его так и затрясло, он что-то залепетал, потом, совсем как тогда, восемнадцать лет и девять месяцев назад, потерял дар речи, но я сказала, чтоб он так уж сильно не убивался, что я тут проездом и неофициально — брат не в курсе, — а у меня муж и трое детей. Он еще немного потрясся, но постепенно пришел в себя и стал уверять, что думал обо мне дни и ночи напролет все эти годы, но вернуться боялся. Клялся и божился, что написал мне по меньшей мере шестьдесят писем, но, видно, они затерялись. Известно, как работает почта; и прибавил, что один-одинешенек на свете, так и не женился, что все еще меня любит, и стал уговаривать пойти с ним выпить рюмочку. При этом он все время оглядывался по сторонам, наверно со страху, что в любую минуту могут появиться его жена и трое детей.

Сославшись на то, что у меня очень мало времени, я все же согласилась выпить с ним чашечку кофе. Я решила это еще раньше: поблизости был «Старбакс»,[9] совершенно пустой, что входило в мои планы. Мы заказали кофе o’le,[10] который оказался препоганейший, как это водится у американцев. Потом он взял меня за руку, и мы немножко повспоминали прежние времена, а когда у него начал заплетаться язык, слипаться глаза и голова падать на грудь, я отвела его в туалет. Туалеты в «Старбаксах» — единственное, что там на уровне. Почти всегда две кабинки, просторные и хорошо освещенные. Я не позволила ему упасть на пол, а усадила на толчок, удобно прислонив спиной к стенке. Он спал как младенец, пока я стягивала с него штаны и трусы. Представляете, мистер Куба, на нем были точно такие же трусы от Кейна, как те, что сегодня утром я вам постирала. Я вынула из сумочки все что требуется и, стараясь особо не глядеть, чтобы не оскорблять природную застенчивость, отрезала ему то, о чем мечтала все эти девятнадцать лет, ворочаясь в своей холодной постели.

9

Сеть американских кафе-закусочных.

10

С молоком (искаж. франц. au lait).