Страница 13 из 51
И вдруг как блеванет прямо себе под ноги! Типичная амфетаминовая рвота. С полетом. Летящая прямо по прямой в синюю даль. Я прикалываюсь по полной программе, и все, что стоят вокруг, тоже. Такого извержения везувия я, сколько живу, не видел, ни после водки, ни после травки. Блин, я чуть не лопнул со смеху. Особенно прикольно, что эта блюющая телка тоже прикалывается. Хотя я ей удивляюсь, на ее месте я бы так не радовался. Но она тоже ржет как сумасшедшая. Между приступами далеколетящей рвоты она успевает крикнуть в мою сторону: дьяяявоол! После чего продолжает блевать как ни в чем не бывало. Но выглядит при этом так, точно сейчас взорвется изнутри своего замшевого платья и весь мир зальет блевотиной, только эхо пойдет. Это будет ее царство, адское царство, во всю ширь которого она протянет веревки для сушки белья и будет сушить на них свои черные платья, колготки, черные трусы и самое главное, просто манифест своего характера: черный лифчик. Таких ненормальных я еще в жизни не встречал. Хотя блюющие мне попадались, взять хотя бы Магду, которая в свою очередь делала это в сторонке, типа на отлете. Ну что еще можно сказать про Анжелу? Я смотрю на нее. Это сколько же такая маленькая дрянь, это худющее горе луковое может наблевать? Ужас. Целое море, целые горы, просто пейзажи какие-то, и все выдержано в голубоватом тоне ее коктейля, в экзотическом оттенке Болс Кюрасао. Плюс остатки какой-то чисто символической еды, вегетарианские трупики ни в чем не повинных растений. Но в процентном отношении флоры там всего ничего, а все остальное — штормовой океан голубой водки. Что касается меня, я бы не удивился, если бы то, что она из себя извергает, было черным лаком для ногтей, черной тушью для ресниц, изгрызенным черным фломастером. Включая черный карандаш для бровей и черную краску для волос заодно с аппликатором.
О’кей. Мы возвращаемся в бар. Анжела идет смыть всю эту пакость вокруг рта. Я смотрю ей вслед. Ничего из себя. Хоть и грязная. Ненормальная. Но веселая, отрывная, поржать опять же любит, умная. Одним словом, сойдет, хотя и не бог весть что. Ну как там, говорит Бармен и подмигивает мне. Забей на нее, а то заблюет тебе всю квартиру. Его слова причиняют мне боль, ранят в самое сердце. Потому что это просто хамство, хотя он все происшествие наблюдал исключительно через окно и не знает фактов.
Я не хочу быть таким же хамом, как он, но не могу по отношению к Анжеле позволить себе сносить его нелояльность. Она такая тощая, что каждое мое дыхание, каждое движение моего пальца чревато для нее последствиями, может свалить ее с табуретки и задрать ей подол. Анжела возвращается. Я ей говорю: уходим. Она мне: с какой стати? Я: что сыт по горло этим местом, где культура и искусство в полном негативе. Она смотрит на меня, потому что, похоже, в меня влюбилась, просто втрескалась с первого впечатления, которое я на нее произвел. И говорит: вот именно. А у самой тем временем брови накрашены черным, не исключено, что даже углем, я это сразу просекаю. Но решаю, что не буду смотреть, потому что для меня важнее ее душа, чем тело. Хотя тело не менее важно. Хотя оно и слишком худосочное, хрупкое какое-то, что ли. Она говорит, что любит гулять, даже если ночью. Что завтра в городе праздник под лозунгом «День Без Русских», такое всенародное гуляние, и пойду ли я с ней прогуляться. Я думаю, красиво звучит: День Без Русских, Магда наверняка не замедлит явиться, чтобы оттопыриться на халяву за счет разных козлов со всего района. Но несмотря на то, что я знаю, что встречу Магду, что это отравит мою душу и мысли, я говорю Анжеле: поживем — увидим. Она говорит, в каком смысле. А я, ну, что разная фигня может помешать, погодные условия там, давление кислорода, или, к примеру, как будет с бабками, тоже еще вопрос, по-разному может получиться. И спрашиваю, пойдет она ко мне на хату, да или нет.
Она говорит, что, может, да, а может, нет. На ее платье я замечаю сеть светлых пятен, которые возникли, когда ее полоскало и всюду летели брызги, которые сплошь заляпали фасад ее платья. Я ей говорю, что у нее блевотина в декольте, она быстро заглядывает туда, хотя сама, несмотря на рвоту, явно на приходе и говорит, чтобы я ее поцеловал в губы, потому что она всегда мечтала, чтоб на мосту, чтоб среди деревьев. Так и сказала: поцелуй меня прямо в губы, я так хочу, я всегда хотела заниматься этим посреди моста, посреди кустов и деревьев. Я всегда об этом мечтала. И только сейчас это поняла. Не знаю, что на меня напало. Это ты так на меня повлиял. Один раз сойду с ума. Пусть даже по мелочи. Чтобы все было спонтанно и в самый неожиданный момент. Например, в лифте, на море, где-то, где никто еще не догадался. Потому что жизнь такая короткая, Сильный, а смерть так близко, все ближе, она уже дышит нам прямо в лицо, безносая смерть с желтыми костями и черными дырками вместо глаз. И не отрицай, потому что это правда полное вырождение, всеобщий упадок всего на свете. Деспотизм, деморализация. Сильный, один миг — и мы уже трупы. Мы можем погибнуть в любой момент. И неважно, что будет причиной: отравленное мясо, отравленная вода, полимеры какие-нибудь, правая партия или левая, русские или наши. Они нас убьют, а потом поубивают друг друга и съедят на десерт с одной тарелки. На десерт. Потому что на первое будет кое-что другое. Прекрасные дикие животные вымирающих видов, массовое уничтожение поджаристых оленей, истребление маринованных тигров и жирафов в практичных одноразовых упаковках, сделанных из их костей. Все это погибает, вымирает. Остались только мы с тобой. Вообще-то, я пишу поэзию. Ну, стишки там разные. Иногда сижу целыми днями. Могу сидеть без конца. Зачеркивать, перечеркивать. И опять писать заново. Пока только в стол. Потом для массового читателя в мировом масштабе, кто знает, может быть, даже для американцев польского происхождения. В натуре, у меня там дядя живет. Дядя и тетя, они просто классные. Канадцы. Веселые. Деловые. У них там свой магазинчик, для поляков. Бизнес небольшой, но доходный. Они его по наследству получили. Потом вложили собственные инвестиции. Тетя стояла за прилавком, хотя не обошлось без агрессии со стороны местного населения. Дядя занимался поставками. Ну, матрешки всякие, подлинные национальные иконы, они там пользуются большим спросом. Пластинки и красиво изданные альбомы фольклорного коллектива «Мазовше». Группа «Вадэр» тоже хорошо раскупается. Которую я люблю. Но куклы идут лучше, матрешки, коврики с оленями, соломенные поделки, безделушки там всякие. Еще я люблю животных. Я даже подписывалась на журнал юных натуралистов. «Моя собака» называется. Знаешь такой журнал? Нет? Странно. Специальный журнал про разных домашних и вьючных животных. Ну знаешь. Все равно каких. Там всякие интересные вещи бывают. Очень даже забавные. Например, сколько у верблюда в горбу воды и разных запасов. Знаешь сколько? Нет? Ужас сколько. Просто дикий ужас. Или, к примеру, собака, какие симптомы, если у нее глисты?
— Она елозит задом по ковру, — отвечаю я мрачно из собственного опыта. Сам я тоже владелец собаки.
А она мне на это с возмущением: не только! Этих симптомов просто куча. Боль в заднем проходе, облысение, рвота, сухой нос. Ненавижу убийц животных! Когда я смотрю телепередачи о том, как у нас в Польше и во всем мире обходятся с животными, мне хочется умереть. Один раз я уже хотела умереть. Я тогда уничтожила все письма от Роберта. Все. Это была настоящая попытка самоубийства. Хотя и неудачная. Я много говорю. Я хочу рассказать тебе все, я это поняла. Потому что жизнь так коротка, Сильный. А если бы меня тогда не вырвало всеми панадолами мира, когда я уже вот-вот должна была умереть, она была бы еще короче, чем сейчас. На полгода. Потому что с тех пор прошло уже полгода. Дегенерация. Деморализация. Об этом я пишу в своих художественных произведениях. Мир прогнил до мозга костей, и я хочу умереть. Но не сейчас. Знаешь, как я хочу умереть — прыгнуть с крыши с криком: пиздец. Я хочу умереть под колесами мчащегося поезда. Он мчится, а я поперек рельсов, он гудит, а я лежу, он через меня переехал, а я лежу, реакции — ноль по фазе. А потом фотографии в газетах. Все просят прощения, все себя винят, а Роберт виноват больше всех, это он меня довел до такого отчаяния, до такой деградации, это он уничтожил меня как человека и как женщину. Некрологи, эпитафии, прощальные речи. Сильный, а теперь главный вопрос этого вечера: ты готов умереть вместе со мной? Среди руин, пожарищ и развалин. Которые будут окружать нас как пейзаж уничтожения. И по этим руинам ползет Дьявол. Он ползет по всему, что встретит на своем пути, по нашим трупам тоже. Земля разверзнется в лицо небытию. Конец. Полное декадентство, полный модернизм. Змеи, открытые лона женщин. Нет, не отвечай, я не хочу знать, что ты ответишь. Лучше мечтать и обманываться, что когда-нибудь это сбудется. Не знаю когда. Сейчас или потом. Когда я смотрю на тебя, мне кажется, что ты меня не слушаешь. Когда мы вот так идем. И ничего не отвечаешь. Молчишь.