Великий Рузвельт

«Некоторые люди последнее время заявляют: «Мы устали от прогресса, мы хотим вернуться туда, где мы находились до всех этих преобразований, вернуться к своему бизнесу, восстановить нормальные условия». Они не правы. Америка мечтает о другом… Добрые старые времена навсегда остались в прошлом. Мы должны двигаться вперед или застрянем надолго… Возможности Америки всем известны. Мы можем вести за собой мир, подавая ему великий пример… Демократическая программа предлагает улучшение жизни нашей стране, лучшую судьбу для ее народа. Это план надежды… Мы против засилья денег в политике, мы против частного контроля за национальными финансами, мы против обращения с людьми как с товаром, мы против контроля хозяев салунов над городами, мы против нищенских зарплат, мы против господства групп или клик. Мы точно так же против возвращения состояния комы в нашу национальную жизнь…» Идея Лиги Наций не умрет, Соединенные Штаты обязаны ее поддержать {32}. Определенно своей речью в защиту «реального идеализма» Рузвельт стремился отразить натиск нового республиканизма, играющего на популярности лозунга о возвращении к «нормальности», прерывании движения к переменам и возвращения классической политэкономии «твердого индивидуализма».

Однако республиканизм после непродолжительного послевоенного кризиса 1920–1921 годов, используя охвативший страну культ стяжательства, перенацелил ожидания большинства американцев на обогащение и потребительство, что по определению предполагало сужение и даже отмену важнейших пунктов социальной деятельности администрации {33}. На этом негативном фоне, в условиях разброда Демократической партии и растущей непопулярности внешней и внутренней политики Вильсона, кумира партии в 1912–1919 гг., победа кандидата республиканцев У. Гардинга не могла вызвать удивление. Она была предопределена. Рузвельт отнес ее к цикличной смене духовного подъема, вызванного войной, «разочарованием деструктивным критицизмом». Он хорошо запомнил то, что услышал из уст Вильсона: «Всякая война приносит после себя период материализма и консерватизма; люди быстро устают от идеалов, и мы сейчас только повторяем историю». Философское отношение к реальности успокаивало, но поражение было сокрушительным, оставив о себе горькие воспоминания и очень слабые надежды на реванш. Республиканцы завоевали 61 % голосов избирателей. Рузвельт проиграл в своем родном штате Нью-Йорк. Удар был очень сильным, заставлявшим задуматься о будущем. Что делать? Этим вопросом задавались все демократы. У Рузвельта был ответ. Он предсказывал, что демократы смогут провести своего кандидата в Белый дом не на следующих выборах, а только после очередной глубокой экономической депрессии, и уповал на то, что новая администрация не будет «сильно реакционной, что могло бы вызвать вспышку радикализма». Утешало только одно – молодость позволяла рассчитывать на возвращение в политику где-нибудь в далеком будущем, что, впрочем, больше было похоже на мираж.

Линия жизни, сделав зигзаг, вернула Франклина Делано Рузвельта, бывшего сенатора, заместителя министра военно-морского флота, бывшего кандидата на пост вице-президента США в частную жизнь. Сохранились старые связи, сложилась репутация, и Рузвельт возобновил партнерство в юридической фирме, работа в которой вызывала у него скуку и тоску. Пришлось обеспечить себе и запасные позиции – участие в деятельности крупного финансового учреждения со штаб-квартирой в штате Мэриленд – «Фиделити энд депозит компани оф Мэриленд». Рузвельт был основательно измотан работой в министерстве военно-морского флота и особенно в ходе избирательной кампании 1920 г., когда ни о каком уединении с семьей невозможно было и мечтать, а «разоблачения» со стороны нанятых оппонентами профессиональных «расследователей» сыпались каждодневно, заставляя искать защиты у юристов. Хотелось отдохнуть, побыть с семьей и не слышать всех этих высказываний о вине Вильсона и всех остальных демократов в том, что, ввергнув Америку в войну, они лишили страну продовольствия и одежды, о противозаконных действиях Дэниэлса и Рузвельта в управлении флотом и т. д. и т. п. Вошедший в силу «сухой закон» сделал тысячи бывших государственных чиновников-демократов объектом наблюдения для блюстителей нравственности среди газетных репортеров, политических оппонентов-республиканцев и прочих. Сведение счетов стало нормой.

Летний коттедж на живописном острове Кампобелло у берегов штата Мэн был вторым домом для Франклина Рузвельта. Здесь со своими детьми, окруженный, как правило, многочисленными гостями и добрыми соседями, он чувствовал себя беззаботным отпускником, предающимся любимой рыбалке, пикникам, катанию на яхте «Вирео», игре в теннис. Укрыться на время в этом убежище летом 1921 г. казалось Рузвельту пределом мечтаний. Ну, и попутно хотелось обсудить с гостившим здесь же Луисом Хоу перспективы и планы кампании по выборам губернатора штата Нью-Йорк осенью 1922 г. Чтобы быстрее добраться до Кампобелло, находившийся в Нью-Йорке Рузвельт с благодарностью согласился с предложением президента «Фиделити энд депозит компани оф Мэриленд» В. Блэка воспользоваться его большой яхтой «Сабало» и 5 августа 1921 г. отправился к побережью штата Мэн. Погода вскоре переменилась, океан заштормил, и капитан яхты, не знавший лоций прибрежных вод, передал руль Франклину, который простоял на мостике несколько часов, успокаивая пассажиров и рассказывая анекдоты. Только 7 августа «Сабало» прибыла в бухту Уелшиул, где и была встречена криками ликования семействами Рузвельтов и Хоу. Прямо здесь, на пристани, было решено завтра же направиться с детьми на рыбалку в устье Сан-Круа ривер, разбить там палаточный кемпинг. Но на следующий день Франклин решил отплатить владельцу яхты «Сабало» за гостеприимство организацией рыбалки вблизи побережья. Приготовления кончились тем, что, поскользнувшись на палубе, он упал за борт в воду. Она показалась ему ледяной. «Я никогда не чувствовал что-либо холоднее этой воды». Весь вечер 8 августа он чувствовал себя усталым и ломоту в ногах, что он объяснил рецидивом люмбаго. 10 августа Франклин в сопровождении Элеоноры, старших сыновей Элиота и Джеймса отправился в дальнюю прогулку на яхте «Вирео». По пути обнаружили очаг лесного пожара на одном из прибрежных островов. Нарвав зеленых веток с деревьев, два часа тушили пожар. Высадившись, наконец, на берег, усталые, прокопченные дымом от пожара, дети приняли предложение Франклина пробежать километра два и выкупаться в прозрачных, холодных прибрежных водах, а затем в мокрых купальниках таким же образом вернуться домой. Ноги по-прежнему ломило, но, когда ему передали утреннюю почту, Франклин, не меняя влажного купальника, уселся смотреть ее.

Через полчаса Франклин почувствовал серьезное недомогание: жар, отсутствие аппетита, необычное для себя чувство усталости. Он поднялся к себе в комнату и постарался уснуть. Проснувшись следующим утром, он понял, что его левая нога утратила чувствительность. Рузвельт пытался вернуть ее движениями, но вскоре отказалась слушаться и правая нога. Первый контакт с местным врачом ничего не дал. Тот вынес диагноз – простуда. Но на следующий день Франклин не смог стать на ноги без посторонней помощи. Единственный на острове телефон ограничивал поиски медицинской помощи. Позднее Франклин признавался другу, что на какое-то время он потерял веру в Бога, который, как это было прежде, благоволил ему, а теперь повернулся спиной. 15 августа, как вспоминала Элеонора, Франклин «потерял голову», и, хотя психическое состояние последнего вскоре улучшилось, общее положение подтверждало худшие опасения. 25 августа 1921 г. консилиум врачей, собравшийся в Кампобелло, вынес приговор: Франклин Рузвельт болен полиомиелитом.

Моментально общение Франклина с внешним миром, согласно принятым тогда правилам, было прекращено. Лишь Элеонора и Луис Хоу, героически несшие вахту у его постели в качестве медсестры и медбрата, знали о причине столь странного и внезапного ухода молодого, сильного и энергичного политика в полную изоляцию. Хоу, организовавший переезд Франклина в Нью-Йорк, постарался держать все, что произошло после 10 августа, в секрете от прессы с тем, чтобы свести до минимума ущерб для политического будущего Рузвельта. Младший Франклин, сын Рузвельта, увидел его в последний момент перед траспортировкой в поезд, идущий из Истпорта на юг, в Нью-Йорк. Он вспоминал, как отец помахал ему рукой, а его лицо озарилось знаменитой солнечной улыбкой. «Поэтому я решил, что он не может быть сильно болен» {34}.